Вторая золотая полутысяча была мною изначально запланирована для тестя. Что-то вроде спонсорской помощи. Не то чтобы я совсем и окончательно простил Андрею Тимофеевичу его пакости, уж слишком много их было, но свадьба – дело общее, и тут не до старых обид. Стол должен быть накрыт как надо, чтобы хватило на всю округу. Пусть гулеванят. Эту полутысячу я намеревался прихватить с собой.
Остаток золотых кругляшков – двадцать семь штук – я по старой памяти зашил в полы одежды как резерв.
Для серебра я нашел в одной из подклетей своего терема пару надежных тайников, завалив их всякой всячиной. В каждом лежало по два пуда серебром. Что-то вроде черного дня, который неизвестно когда может наступить. Времена лихие, соседи неспокойные, подальше положишь – поближе возьмешь.
Ну а еще пуд с лишним – кстати, не так уж много, если на счет, всего около двухсот пятидесяти рублей – я решил тоже захватить в дорогу.
На остатки – такой же пуд – предстояло приодеться, включая зимний вариант, то есть приобрести не только нарядные кафтаны с зипунами и ферязью, но и теплую шубу. Кроме того, пока возился с выбором тканей, пока ждал, когда портные управятся с пошивом, успел сделать все запланированное – прикупил бумаги и прочее для детей, изрядно пополнил амбары зерном, наказав Митрофану, чтоб в случае моей непредвиденной задержки, если она затянется на всю зиму, не скупился и выдавал тем, кто начнет голодать.
А часы времени продолжали безостановочно тикать. Словом, мой выезд состоялся уже в середине сентября.
Погода и впрямь баловала на протяжении всей поездки, но, когда подъезжали к Твери, небо под вечер уже затягивало. Пелена облаков, пока еще белых и пушистых, словно предупреждала, чтобы мы поторопились. Правда, дождей еще не было – даже удивительно. Так, раза три накрапывало, но обошлось.
Остаток пути я благородно восседал на лихом вороном. Покупать не пришлось – восемь моих ратных холопов шли посуху, напрямки, и каждый вел в поводу еще двух заводных. На условленном месте – городская пристань в Торжке – они оказались даже чуть раньше тех, кто приплыл вместе со мной.
Первое, что мне не понравилось, когда мы прибыли в поместье, – это тишина. Она ведь разная. Когда плыли по Волге, на берегах тоже было достаточно тихо. Да и леса поражали своей тишиной, хотя, когда выезжали, до дня Ерофея было еще далеко и он не успел настучать лешему по лбу[76]. Но на волжских берегах она воспринималась как обычная, а в лесах и вовсе торжественно-величавой, где каждое дерево в своем ярком наряде из желтых, красных и коричневых листьев выступало будто с королевским венцом. Тут же…
Все выяснилось быстро – уехали хозяева. И старый князь, и Маша, и даже Светозара. В тереме оставалось изрядно людей, меня, как частого гостя, почти все знали в лицо, включая дворского, поэтому рассказывали охотно, да и нечего им было таить. Наоборот, каждый лишь радовался, поскольку бог ниспослал юной княжне великое счастье стать супругой царя Иоанна Васильевича.
Поначалу я, хотя и расстроился, но не так чтобы очень. Конечно, не очень приятно сознавать, что на пути к долгожданной цели у тебя возникло очередное препятствие в виде смотрин, на которые укатил Андрей Тимофеевич, пытаясь использовать свой последний шанс – на следующий всероссийский «конкурс красоты» Маша не проходила по возрасту. Ну и ладно. Переживем. Выберет-то царь все равно не княжну Долгорукую, а Анну Васильчикову, так что предаваться горю нужды не было. По старой привычке находить хорошее в любом плохом я и тут откопал существенный плюс. Когда князь вернется, опечаленный и удрученный, то, несомненно, будет гораздо сговорчивее.
Я даже не стал торопиться со своим отъездом обратно. Во-первых, можно разминуться в пути – неизвестно какой маршрут для возвращения изберет Андрей Тимофеевич, а во-вторых, тело, истомленное двухдневной скачкой, пускай и неторопливой, настоятельно требовало отдыха, который я себе и устроил.
Кроме того, выехали они давно, накануне Рождества богородицы. Лишь потом я вспомнил про странное недоброе предчувствие, охватившее меня в моем поместье, и сопоставил этот день с датой их выезда из Бирючей. Они, как оказалось, совпали.
Но вспомнил я о своем предчувствии гораздо позже. Пока же для меня имело значение лишь то, что половина эскорта, как уверяла в один голос вся дворня, должна была вот-вот, со дня на день, вернуться. Полностью оголять поместье на длительный срок вообще рисковая затея, так что люди князя Долгорукого медлить в пути не должны.
«Чудесно. Вот и подождем, – решил я. – А уж тогда, разузнав все последние новости, станем решать, как быть дальше. Может быть, и впрямь будет иметь смысл выехать в Александрову слободу. Авось ко времени моего приезда туда Иоанн уже выберет очередную Анну, которая Васильчикова, и, довольный, на радостях утрясет все мои свадебные вопросы с Андреем Тимофеевичем. Если здесь, в Бирючах, старик еще может заупрямиться, продлив из-за траура срок ожидания на вторые полгода, то у царя шалишь. После слова Иоанна князю останется только развести руками и покорно склонить голову, потому что противиться государю себе дороже».
Отдых мой длился всего три дня. Я даже не успел заскучать, как в один из вечеров весь терем пришел в движение. То и дело хлопали двери, слышались радостные голоса и конское ржание за окнами – вернулся десяток ратных холопов князя.
Странно – ратники вернулись, но хозяев терема я так и не приметил. Помедлив где-то с полчасика, чтобы дать приехавшим время перекусить с дороги, хотя внутри все дрожало от нетерпения, я спустился в людскую.
Десяток возглавлял симпатичный молодой Пятак, с лицом в ярких конопушках и рыжей шевелюрой. Веселый парень примерно двадцати пяти лет, с такой же, как и шевелюра, рыжей, солнечно-золотистого цвета шелковой мягкой бородушкой, которую он забавно почесывал, был мне всегда симпатичен. И держался он со мной вежливо и предупредительно – эдакий воспитанный мальчик. Уж он-то расскажет все как на духу – врать не приучен, да и говорит всегда степенно, обдумав, что да как.
Меня ратники, понятное дело, встретить тут не ожидали, но личность знакомая, так что рассказывали взахлеб. Точнее, говорил один Пятак, как старший, а остальные время от времени поддакивали, продолжая наворачивать горячее хлебово.
Собственно, особых новостей они не привезли. В дороге бог миловал – тати не повстречались, так что в Александрову слободу они прибыли без происшествий. Только княжна выглядела необычайно бледной и заплаканной – даже веки покраснели и припухли. Но и это не от приключившейся хвори, а, скорее, от душевного волнения и переживания – шутка ли, стать женой самого царя.