свои таланты, почитая и любя Господа не менее ревностно. Годы, проведенные в монастыре Матери Терезы, стали меркнуть в ее сознании перед идеалами «Десятого крестового».
* * *
Филип проспал до вечера. Проснулся разом, рывком сел, напряженно прислушиваясь. Наконец сообразил, где находится, успокоился. Встал, подошел к окошку с видом на Телеграфный холм. Солнце садилось с противоположной стороны, но его лучи еще щедро заливали террасную панораму спускавшихся по склону вниз домиков, они яркими красками горели в закатном свете. На город у подножия холма уже надвинулись сумерки, от Койт-башни через весь Парк Первопроходцев пролегли темные тени. Между парком и башней раскинулся квартал Норт-бич[49]; и Филипу даже показалось, что он ощущает на языке вкус свежевыпеченных канноли и панеттоне, сладких круглых булочек с изюмом и цукатом, к которым так пристрастился, готовя здесь репортаж о жизни итало-мексикано-баскских кварталов. И подумал — как давно все это было, кто мог знать тогда, что потом…
С сумрачным видом Филип отошел от окна. До него долетали какие-то приглушенные голоса. Он прошел через столовую, заглянул в крохотную выгородку-кухню. Сары нет, но на столике сумки с продуктами. Наверно, в магазин выходила.
Голоса доносились из дальней спальни, Филип прошел полутемным коридорчиком в глубь дома, остановился у двери комнаты, где оставил Хезер, прислушался. Услышал тихий, баюкающий голос Сары. Филип приоткрыл дверь, заглянул. Лампа не зажжена, только справа светлеет квадрат зашторенного окна. Сара сидит на кровати Хезер, в полумраке ярко горит индикатор кассетника. На скрип двери Сара подняла голову. Приложила палец к губам, давая Филипу знак молчать, тихонько поднялась, как будто от постели убаюканного дитя. На цыпочках пошла к двери. Филип отступил в коридор, она вышла за ним, плотно прикрыла за собой дверь, двинулась по коридорчику. Филип следом. Сара вошла в кухню, села на стул, вздохнула с облегчением. Нажала клавишу магнитофона, вынула и положила перед собой на стол маленькую черную кассету.
— Что ты там делала, откуда магнитофон? — шепотом спросил Филип.
— Примерно через час, как вы заснули, она начала приходить в себя, — спокойно сказала Сара, — выходить из беспамятства или шока… Я заглянула справиться, как она, смотрю — дышит совсем иначе, как в обычном сне. И вдруг стала что-то говорить…
— Она, случалось, разговаривала во сне…
— Нет, не то… Не бессвязно, она говорила складно. Произносила какие-то слова, называла имена. Не просто так… Я вышла, купила магнитофон в магазинчике, который заприметила на углу, ну и кстати всякой снеди.
Филипу стало не по себе, он заерзал на стуле: как это можно записывать на магнитофон сонный лепет Хезер…
— Не знаю, — наконец решился он. — Не думаю, что… Нехорошо как-то… Зачем это?
— У нас нет выбора! — ответила Сара. — Мы потеряли ориентир, вдобавок, мне кажется, теряем время. А то, что знает она, нам может помочь. Очень!
Филип покачал головой.
«Так не годится! Хезер всего лишь невинная жертва. Всему виной ее податливая психика. Они заманили ее, и у нее произошел какой-то сдвиг.
— А по-моему, все иначе! — сказала Сара. — Тут не обычная сектантская методика, тут другое. Во-первых, что-то не слыхала, чтоб секты умыкали людей силой. Вспомните, как Хезер выкрали у вас в Нью-Йорке и потом в каких условиях держали ее в НСС! Нет, Филип, ваша знакомая представляет для «Десятого крестового» какой-то особый интерес. Она им зачем-то нужна. Я не успела вам сказать, Фримен практически подтвердил, что моего отца шантажировали. Сказал, что отец… что мой отец…
Голос ее сорвался, Сара умолкла.
Филип мягко взял ее за руку.
— Не надо…
Сара тряхнула головой, еле сдерживая слезы.
— Нет, нет, ничего… — стараясь овладеть собой, она набрала в грудь побольше воздуха. — Фримен сказал, что мой отец гомосексуалист, извращенец. Я не верю ему! Я знаю, что отец ему мешал. Может, и с Хезер нечто подобное? Ведь вы говорили, ее отец генерал?
— Да, Объединенный комитет начальников штабов, — кивнул Филип. — Возглавляет финансовую комиссию министерства обороны.
— А мой был сенатор, член десятка различных комиссий, в частности, сенатской — по исследованию возможностей налогообложения всякой околоцерковной деятельности. Что, если «Десятый крестовый» намерен использовать Хезер как средство воздействия на ее собственного отца?
— Это бред, чистейший бред! — пробормотал Филип. Ему нестерпимо захотелось курить, похлопал себя по карману рубахи.
— Я купила, — сказала Сара. Встала, подошла к сумкам на столике, вынула пачку сигарет и спички. Кинула на стол Филипу, снова села. «Честерфильд»! Филип закурил, глубоко затягиваясь, выпустил густое облачко дыма. Сара поморщилась.
— Вы прелесть! — сказал Филип, делая очередную затяжку.
— Не прелесть, а самоубийца! — фыркнула Сара. — Так на чем мы остановились?
— Я говорю, если верить вам, «Крестовый» простирает свой шантаж бог знает куда! Причем только и делает, что шантажирует.
— Добавьте к этому, ведет обработку высших политических кругов! Возомнили, раз их деяния осияны божественным словом, значит, им все дозволено. Ну а шантаж всего лишь средство к достижению цели.
— Но каково техническое оснащение! Ведь информация, которую они выслушивают, в большинстве своем пустой звук, если ее ни с чем не соотнести. Тут же требуется система перекрестного учета!
— А вы к Чарлзу Тодду загляните! Вот у кого вся техника.
— Это тот, вы говорили, что фонды выколачивает? Он работает на Билли Карстерса и организацию «Пробудись, Америка»?
— Тот самый, — мрачно отозвалась Сара. — Я читала в газетах, что у него в почтовом списке значится более трехсот тысяч имен. Не плохая, между прочим, база данных для перекрестных исследований. Я не говорю уже о том, что и Карстерс, и «Десятый крестовый» не локально орудуют, а по всей стране. Не исключено, что у них имеется досье на каждого государственного деятеля, от мэра или члена муниципалитета до сенатора. Если работать только на это и не жалеть средств, можно в дальнейшем добиться того, что вся страна подчинится власти этих честолюбцев.
— Конечно, средства не проблема, если за спиной «Фармацевтика» Келлера и «Орел-один». Боже ты мой! Дьявольское отродье…
— Все это древняя, как мир, политика «казенного пирога»[50], — сказала Сара. В сгущавшихся сумерках ее лицо почти растворилось в темноте. — Эти люди на ней в основном взросли. Скажем, Билли Карстерс. Да и другие деятели новой правой: Джесс Хелмс, Филлис Шлэфли, Джо Курс, Фолуэлл. Для них этот пирожок — такая же национальная реликвия, как яблочный пирог. Выскочки и нувориши типа Долана и Вигери попросту совершенствуют, улучшают старую методику. Ну а теперь Тодд и компания продвинулись еще дальше.
— А оружие? Что вы думаете по поводу того склада, какой я обнаружил в «Зубчатой вершине», и об оснащении