— А их там взаправду два брата?
— Чуча и Дрюча.
От Чеха вскоре меня перекинули в камеру напротив. Пятиместка, полный комплект. Мои новые соседи отличались друг от друга практически всем. Единственное, что у них было общего, так это пол. Еврей — мошенник со спрятанным за густыми черными бровями-щетками взглядом походил на здорового жабца, скованного в движениях ленивым равнодушием. Его звали Игорем. Прямо перед моим заездом он вернулся из суда и наводил марафет на дальнем. Второй — убийца Витя, кого-то исполнивший на Урале, об остальных подробностях он умолчал, парень светлый и искренний, если не брать в расчет нежелание распространяться о своей делюге, сидел уже пятый год, неистово молился, часами посвящая себя йоге и отжиманиям. Хохол по имени Гена шел по контрабанде, за полгода тюрьмы размяк и сдался, много курил и кишкоблудствовал, стремительно раздаваясь в габаритах. В хате была зажигалка, но хохол получал заветный огонек только после фразы: «Россия, подогрей Украину газом!»
Четвертый был грузин-стремяга, лет под тридцать. Болезненную худобу его подчеркивали впалые глаза, очерченные черными кругами. Он говорил на тяжелом выдохе, медленно, но резко. Тело местами уродовали подкожные гнойники — первый признак метадонщика с крепким стажем. Стремяга представился Зазой.
— Колешься? — поинтересовался я у грузина.
— Я? Нет… — завертел головой стремяга. — Только иногда.
Не успел я толком познакомиться с сокамерниками, как в хате началось представление, мною за полтора года тюрьмы еще не виданное. Игорь, порывшись в складках своих штанов, извлек маленький бумажный сверток, запаянный в целлофан.
— Заза, как обещал, — еврей протянул кулек стремяге.
— Вах, братуха, спас меня! — Заза подпрыгнул от радости и тут же вскрыл целлофан. В клочке бумаги оказалась щепотка порошка, похожего на стиральный, только отливающий не синькой, а грязноватым прозрачным сахарным серебром. Метадон. Синтетический заменитель героина. Голландцы его изобрели, чтобы нарколыги благодаря затяжному кайфу методона сбивали частоту потравы, постепенно слезая с «системы». В цифрах это выглядит примерно так. Одна героиновая доза (чек) — 0,2 грамма обеспечивает приход на четыре — шесть часов. Наркоман со стажем мажет по 2–3 грамма в день. А один укол метадона, те же 0,2 грамма, уносит аж на один-два дня. Как мне рассказывал один чечен, технология выхода из штопора выглядит следующим образом. Через 36 часов ломки после героина надо заглотнуть 0,1 грамма метадона и ломки снимаются на сутки. Еще 0,1 грамма надо сожрать через два дня, переломавшись последние сутки. И так в течение десяти дней, употребив в себя полграмма метадона. Однако, подсев на метадон, соскочить с него невозможно: ломки страшнее героиновых, а потребляемая дневная норма неизбежно стремится к трем граммам. К тому же отечественный метадон — это не голландский. С него дохнут! И если грамм «хмурого» в среднем стоит 50 долларов, то метадона — 250–300 долларов для рядового потребителя и лишь для воров в два раза дешевле.
…Потерев руки в ознобе нетерпеливого предвкушения, Заза налил в кружку отшумевшего кипятка, а в пластиковое блюдце — холодной воды. Сыпанув порошка в ложку, он вспрыснул туда же горячую воду, забранную шприцом. Щелчок зажигалки вырвал тощий язычок пламени, облизавший выпуклость столового алюминия. Как только содержимое ложки превратилось в заветный раствор, стремяга коснулся днищем ложки холодного блюдца. Черная бабочка пламени скользнула с ложки на воду, распустившись едва заметными дрожащими кружевами. На иглу был насажен маленький кусочек ваты, игравший роль фильтра. Далее охлажденный раствор перекочевал в шприц.
Игорь нажимал на овощи. Целый день проторчав в суде и пропотев в воронках, мошенник тем не менее отказался от мяса из диетических соображений, сосредоточившись на подгнивших огурцах и липких помидорах.
Затаив дыхание, грузин вогнал шприц в руку. Баян, словно насосавшийся комар, медленно наливался кровью. Но прихлопнуть его не удалось. Вены у наркомана в дефиците. Найти, пробить, поймать — дело тяжелое и мучительное. Безуспешно поковырявшись в руке, баян был засажен в пах. И снова «молоко». Грузин дернул шприц назад, и застрявшая в мышце игла повисла на дряблой плоти. Скрипя зубами, Заза стал долбить пальцы, потом между ними, затем ноги, пока бледную телесную желтизну не украсили бурые нити стежков иголки.
Помидоры, купленные в ларьке, были омерзительны: водянистые, на нитратах, с подкисшими боками. Игорь, давя пальцами кисельно-овощную плоть, неприхотливо обгладывал свой здоровый ужин.
— Перехвати, — стремяга ткнул под руку мошенника так, что томат брызгами оросил новенькую футболку.
— Чем? — подавился от неожиданности Игорь. Наркоман молча протянул кальсоны.
Процедура начала спориться, четвертая попытка оказалась удачной. Перемотав руку штанами, Заза наконец опорожнил шприц в набухшее мясо. В его глазах заиграло облегченное счастье. Размазывая по телу кровь, грузин принялся расстреливать «Парламент».
Витя ушел на молитву, Игорь поставил чай, стремяга снова заправил шприц. Второй заход принес долгожданный кумар. Грузин сидел на шконке с закрытыми глазами, хихикал, судорожно улыбался и почухивался — чесался, короче, залипал.
«Живый в помощи Вышнего, в крови Бога Небесного водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой и уповаю на него. Яко той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна, плещма Своими осенит тя, и под криле Его надеешися; оружием обыдет тя истина Его…» — разносилась по хате Витина молитва.
Игорь сцеживал отвар из жасминовых бусинок.
…Я проснулся от крика с соседней шконки: «Воду давай!» Хату стелил дым, горло царапала гарь, горели блатные нары — полыхало одеяло, занимался матрас. Грузин отрешенно, с полуоткрытыми осоловевшими глазами сидел рядышком, словно греясь. Почесываясь, он закурил очередную сигарету. Предыдущая стала причиной пожара. Дым не успевал выходить сквозь маленькое подпотолочное оконце. Мы задыхались, хотя открытый огонь завораживал. Матрас чадил гнилой ватой, лампочка над дальняком расползлась в подкопченное солнце, словно закутанное рассветным туманом. Для полноты ощущений не хватало только удочек и соловьиных трелей, но вместо них гремел отборный мат сокамерников в форме неопределенных артиклей. После локализации возгорания пошел угар, нехотя растворяясь в блеклом небе решеток. Накинув на голову мокрое полотенце, я провалился в сон, пытаясь не растерять в памяти бунтующие пляски пламени.
Утром следующего дня я вновь поехал дальше.