раскрывались.
Обычно из крепости доносился гул многих голосов и лай собак. Теперь все смолкло. Эта тишина удивила Лисянского. А когда он увидел, что над крепостью кружатся большие стаи ворон, он встревожился.
Лейтенант Арбузов, заглянувший в крепость через щель в воротах, сообщил Лисянскому, что в крепости никого нет. Это было похоже на чудо — все трое ворот оставались запертыми изнутри.
Лисянский съехал на берег, ворота взломали, вошли в крепость. Под одной из крепостных стен был обнаружен подкоп.
Тогда все стало ясно. Ситкинцы так и не поверили обещаниям Лисянского. Они не могли себе представить, что русские не собираются им отомстить. Они прорыли себе проход под стеной и в ночной тьме тайно ушли из своей крепости в лес.
7 октября Лисянский записал у себя в дневнике:
«Сойдя на берег, я увидел самое варварское зрелище, которое могло бы даже и жесточайшее сердце привести в содрогание. Полагая, что по голосу младенцев и собак мы можем отыскать их в лесу, ситкинцы предали их всех смерти».
Так окончилась эта война с индейцами из залива Ситка, которых американцы сначала подучили напасть на русских, а потом бросили на произвол судьбы, подвергнув опасности полного уничтожения.
Рана Баранова заживала, и он снова принял на себя командование своим войском. Он добился того, чтобы ситкинцев действительно никто не преследовал. Для этого он прежде всего увел своих союзников в Новоархангельскую крепость. Часть из них он занял строительными работами, а другую часть — охотой на моржей и тюленей, которая была очень успешна.
«Неве» нужно было возвращаться на Кадьяк, чтобы принять в свои трюмы груз мехов со складов Российско-Американской компании. А так как корабль нуждался в ремонте, решено было там и перезимовать.
Баранов, оставшийся на зиму в Новоархангельской, приехал к Лисянскому попрощаться.
— Будущим летом перед отплытием в Китай непременно заходите сюда, в Ситкинский залив, — сказал он ему, — и вы увидите, как дружно мы будем жить с ситкинцами.
Зимовка на Кадьяке
10 ноября «Нева» покинула Ситку, а уже 15-го вошла в гавань Святого Павла на острове Кадьяк. Приближалась зима, шел снег, и команда «Невы», готовясь к зимовке, прежде всего расснастила свой корабль и как следует укрепила его. Затем моряки переселились на берег в избы русских промышленников. «Читатель легко может себе вообразить радость, — пишет Лисянский, — которую наши матросы выказали при этом, так как после столь продолжительного плавания, а особенно после ситкинского похода, даже и пустая земля должна была показаться им гораздо приятнее, нежели самый лучший корабль».
Зимовка команды «Невы» прошла спокойно. Зима на Кадьяке оказалась многоснежной, но не очень холодной. Часто бывали оттепели, и температура ни разу не падала ниже 17 градусов мороза.
Потом пришла весна, снег растаял, горы покрылись зеленью, и нужно было готовиться к дальнейшему плаванию. Трюмы «Невы» приняли в себя громадные запасы мехов. С погрузкой справились довольно скоро, но оказалось, что на «Неву» нужно поставить новый бушприт взамен старого. Эта работа задержала моряков больше, чем они рассчитывали, и «Нева» вышла из гавани Святого Павла только 13 июня 1805 года.
Она направлялась прежде всего в Ситку, чтобы захватить заготовленные Барановым за зиму меха, а оттуда — в Китай для встречи с «Надеждой».
Опять в заливе Ситка
22 июня «Нева» снова вошла в Ситкинский залив и бросила якорь неподалеку от Новоархангельской крепости.
Баранов немедленно явился к Лисянскому, и они обнялись. Летом прошлого года они успели оценить и полюбить друг друга. Рана Баранова за зиму зажила, он был здоров и деятелен, как всегда. Сейчас он был занят строительством Новоархангельской крепости, которую собирался превратить в настоящий город. Он тотчас же повез Лисянского на берег, спеша показать ему все, что уже успел выстроить.
«К величайшему моему удовольствию, я увидел удивительные плоды неустанного трудолюбия Баранова, — пишет Лисянский. — Во время нашего краткого отсутствия он успел построить восемь зданий, которые по своему виду и величине могут считаться красивыми даже и в Европе. Кроме того, он развел пятнадцать огородов вблизи селения. Теперь у него находятся четыре коровы, две телки, три быка, овца с бараном, три козы и довольно большое количество свиней и кур. Такое имущество в этой стране драгоценнее всяких сокровищ».
Конечно, Лисянский прежде всего спросил Баранова, как и где теперь живут ситкинцы и удалось ли установить с ними мирные отношения. Баранов рассказал ему, что ситкинцы за зиму построили себе новое селение милях в десяти от Новоархангельской крепости, на берегу одного пролива. Добрые отношения между ними и русскими начали устанавливаться с середины зимы. Прежде всего возобновилась торговля. Встречались на лесной поляне, лежавшей примерно на середине пути между обоими селениями, и обменивались товарами. Однако в селения друг к другу не заходили.
— Но как раз сейчас здесь совершаются великие события, — сказал Баранов. — Я отправил к ситкинцам посольство — с подарками и с приглашением в гости. Посольство еще не вернулось, однако у меня есть сведения, что встречено оно отлично. И вот я жду гостей. Возможно, гостем нашим будет сам тайон Котлеан.
Посольство, отправленное Барановым, вернулось 16 июля на трех байдарах. Рядом с тремя байдарами шли две пироги. В пирогах были гости.
К приему гостей Баранов подготовил пышную церемонию, главными исполнителями которой были индейцы-чугачи. Чугачами русские называли индейцев, обитавших по берегам Чугатского залива, к северо-западу от Ситки. Это были вернейшие союзники Баранова, и многих из них он поселил в Новоархангельской крепости. По языку и обычаям они нисколько не отличались от ситкинцев, и Баранов воспользовался ими, чтобы встретить гостей так, как здесь было принято.
Чугачи разоделись, раскрасили лица и посыпали себе головы светлым орлиным пухом. Подъехав к берегу, ситкинцы начали плясать в своих лодках. Неистовее всех плясал возглавлявший их тайон. Он прыгал, размахивая орлиными хвостами.
Это был не Котлеан, это был единственный из ситкинских тайонов, который не участвовал в нападении на Архангельскую крепость. Случайно ли или из хитрости, но перед этим нападением он отправился куда-то далеко на охоту и вернулся в Ситку только тогда, когда все уже было кончено. И то, что ситкинцы послали сейчас к Баранову именно этого тайона, доказывало, что они все еще не вполне доверяли русским.
Ситкинцы плясали в своих лодках минут пятнадцать. Едва они кончили плясать, как на берегу заплясали чугачи. Во время пляски чугачей обе пироги ситкинцев подошли к берегу вплотную. Тогда кадьякцы, которых в Новоархангельской крепости тоже было немало, пошли в воду,