— Ну, слава тебе, господи! — взмолилась попадья, когда последний квартирант оставил поповский дом. — Теперь, поп, уж шабаш квартирантов держать: озолоти меня всю — не возьму.
Покаялась попадья своему хохлатому попу или не покаялась, так и осталось неизвестным, только поп молчал по-прежнему.
Наташа привезла Леонида прямо к себе в дом. Свободных комнат было достаточно, а муж ничего не мог сказать, — что же, пусть его живет. Когда свои лавочники начинали вышучивать, Недошивин отвечал одно и то же:
— Особенная у меня жена… Не чета вашим-то бабам, чтобы про нее разные слова говорить. Да… У ней все по-своему: в мамыньку родимую характером-то издалась.
Мать Гордеевых была еще жива и приплелась в недошивинский дом, чтобы своими старыми глазами посмотреть па обрушившуюся новую беду. Она не плакала, не жаловалась, а только удивлялась, — ее захватило уже старческое детство. У Наташи изболелось сердце при виде этих несчастных, но она ушла вся в хлопоты: нужно было устроить Леонида, пригреть и утешить старуху, пригласить доктора и т. д. Жизнь точно вернулась к ней: нужна же и она, Наташа, нужна не себе, а вот чужим людям. А как надрывалось ее женское исстрадавшееся сердце — знали только лики потемневших старинных образов.
Приглашенный для совета заводский врач внимательно осмотрел больного, выслушал его, выстукал и только покачал головой.
— Дело безнадежное, — объявил он Наташе, — общий медленный паралич.
Наташа так и повалилась, как подкошенная. Она не горевала так, когда умер Никон, а теперь обрывалась последняя живая ниточка, которая незримо привязывала ее к тени прошлого. Ведь это ужасно, — живой мертвец!.. В следующую минуту Наташа усомнилась в докторском определении и сама принялась лечить больного разными снадобьями от своих раскольничьих старух-лекарок. Ей помогал один Карпушка, неотлучно состоявший при больном. Изобретатель-самоучка сделался своим человеком в недошивинском доме и пил теперь водку вместе с хозяином. Последний даже рад был компаньону и, хлопая его по плечу, говорил:
— Да ты, Карпушка, целая фигура, черт тебя возьми! Вон как водку-то заливаешь…
— От ума я пью, Федор Иваныч. Другие-прочие от глупости, а я от ума.
Целые дни Наташа просиживала над своим больным, точно птица над выпавшим из гнезда и разбившимся птенцом. Ей иногда казалось, что в этом безжизненном лице являлась слабая тень мысли и в глазах искрится сознание. Но эти редкие светлые промежутки сейчас же заслонялись темною ночью бессознательного состояния. Леонид никого не узнавал и ни с кем не говорил. Так медленно тянулся один день за другим! Так дни тянутся только в тюрьме да у постели больного. Наташа все-таки смутно надеялась на что-то: неужели ее труды и заботы должны были пропасть даром, как пропала и вся ее жизнь? Ей в первый раз пришла в голову мысль, что ведь это несправедливо… Да, несправедливо. А ведь все могло бы быть иначе… Сидела Наташа и раздумывала свои одинокие думы, вся охваченная неудовлетворенным желанием жизни. В Леониде для нее умирало что-то такое бесконечно родное, точно это была она, Наташа. Она и по ночам приходила проведать больного и смутно старалась в этом безжизненном лице найти дорогие ее сердцу черты… Иногда ей казалось, что она узнает в нем другое лицо, и смертный страх охватывал Наташину душу. Господи, сколько ей хотелось сказать вот этому лицу, выплакать свое горе, просто потужить и погоревать, чтобы хоть на минутку отлегло на сердце.
Раз ночью, когда Наташа таким образом сидела в комнате Леонида, в дверях неслышными шагами появилась темная высокая фигура и остановилась. Она инстинктивно оглянулась и оцепенела от ужаса: это была сама Амфея Парфеновна в темном скитском одеянии. От ужаса Наташа не могла в первую минуту выговорить ни одного слова.
— Мамынька… родная… да ты ли это?
— Я, милушка… Не бойся, родная.
— Да зачем ты здесь, мамынька, в такую пору?
— Сердце — вещун, доченька… Нужно, вот и приехала проведать. С ума ты у меня не шла… дошли твои слезы, горюша, до материнского сердца. Преступила свой скитский обет и приехала…
До света мать и дочь сидели вместе и вместе плакали мирскими грешными слезами. Все рассказала Наташа матери, ничего не утаила и билась у нее в руках, как подстреленная птица. Грозная была женщина Амфея Парфеновна — свое собственное горе перенесла без слезинки, а тут не стерпела: за Наташу плакала, за Наташину хорошую душу. Когда рассвело, старуха спохватилась и сразу сделалась неприступною и гордою.
— Будет реветь, — оговорила она вздрагивавшую от подавленных рыданий Наташу. — Не к тому дело идет.
— А к чему, мамынька?
— Сама я не знаю…
Так и замолчала суровая скитница, — она точно жалела свою прорвавшуюся женскую жалость и только хмурилась. Сердце Наташи опять сжалось предчувствием новой беды: ох, неспроста мамынька из скитов наехала, — быть неминучей беде.
А беда была не за горами.
Федот Якимыч несколько дней все задумывался. Ссора с Наташей мучила его. В самом деле, жену свою выгнал из дому, другую жену развел с мужем, а тут еще Леониду попритчилось что-то. Стороной он слышал, что Леонид — не жилец на белом свете, и для очищения своей совести велел в конторе написать ему вольную. С этою роковою бумагой в недошивинский дом был отправлен верный раб Мишка. Его встретила сама Наташа.
— Вот, Федот Якимыч бумагу прислали… — бормотал Мишка, вытягиваясь в струнку.
Наташа схватила вольную и птицей полетела с ней к больному. Она растолкала его и со слезами на глазах громко читала роковое освобождение. Леонид смотрел на нее и силился понять.
— Воля, Леонид Зотыч… — повторяла Наташа, задыхаясь от слез, — воля… Неужели вы ничего не понимаете?
Ее искреннее горе передалось и ему. Он посмотрел на нее совсем разумными глазами, вздохнул и, повертываясь к стене лицом, проговорил всего одно слово:
— Поздно…
Леонида хоронили через несколько дней. В день похорон внезапно умер Федот Якимыч: он застал мистера Брукса в объятиях немки, пошатнулся, захрипел и без слова, бездыханный, повалился на пол. Амфея Парфеновна недаром наехала из скитов: она по-христиански во всем простила мужа, а Наташу увезла с собой в скиты. {16}
Золотопромышленники. Бытовая хроника в четырех действиях
Действие первое
ЛИЦА:
Тихон Кондратьевич Молоков — разорившийся золотопромышленник, за 60 лет; носит длиннополый сюртук, рубашку-косоворотку и сапоги бутылкой.
Марфа Лукинишна — его жена, обрюзглая и сырая женщина, за 50 лет; одевается по-раскольничьи в сарафаны, на голове носит большой темный платок.
Анисья Тихоновна — их дочь, 20 лет; одевается по моде.
Поликарп Емельяныч Белоносов — ходатай по делам, лет 45; одет в сборный костюм.
Харитон Харитоныч Ширинкин — разорившийся золотопромышленник, старик под 60 лет; носит длинные сюртуки и короткие брюки навыпуск, шею туго повязывает шелковой косынкой.
Иван Тимофеич Засыпкин — золотопромышленник, под 50 лет; одет по моде и заметно молодится
Вася Воротов — воспитанник Засыпкина, молодой человек лет 25; одет прилично, как одеваются купеческие приказчики.
Действие происходит в Зауралье, в уездном городе Загорье. Сцена представляет большую комнату в доме Молокова. Направо от сцены большой деревянный диван, перед ним ломберный стол; у противоположной стены пустой посудный шкаф и старинные часы. Полдюжины сборных стульев и кисейные занавески на окнах дополняют обстановку.
ЯВЛЕНИЕ I
Белоносов (крепко спит на диване; в дверях слышится осторожный стук и покашливание).
Белоносов (поворачиваясь на другой бок). Сейчас… сейчас… подождите! Только одну минуточку додернуть… (Стук продоломается. Белоносов поднимает голову и опять бросается на подушку.) Сейчас, говорят вам… Ах ты, господи, умереть спокойно не дадут!.. Только одну минуточку… (За сценой слышится нерешительный голос Ширинкина: «Позвольте-с… это я-с… от Ивана Тимофеича-с!» Белоносов поднимает голову, зевает и с удивлением оглядывается кругом). Кого там черт принес?.. Какой-то Иван Тимофеич… а мы, должно быть, на другой пароход пересели… та-ак! (Подходит к окну.) Вот так штука… где же это я?.. И сии каменные дома, и сия зеленая колокольня, и сия головная боль… (За сценой голос Ширинкина: «Позвольте-с, Иван Тимофеич будут гневаться…» Белоносов, пошатываясь, подходит к двери и приотворяет ее вполовину.) Какой там черт ломится? А, впрочем, пожалуйте…
ЯВЛЕНИЕ II
Белоносов и Ширинкин.
Ширинкин (пролезая в дверь). Мне-с… мне-с… Иван Тимофеич послали узнать-с… Уж вы извините… хе-хе!.. собственно, насчет приезда Тихона Кондратьича-с… Точно так-с!