Выполняя замысел главкома, на правом фланге генерал Улагай Царицынским шляхом зашел в тыл Великокняжеской и в нескольких сражениях у Приютного, Ремонтного, Граббевской камня на камне не оставил от Степной группы 10-й армии, взяв в плен шесть полков 32-й стрелковой дивизии, штабы, обозы, свыше 30 орудий. Егоров выложил свой главный козырь — единственную на тот момент мощную конницу — шесть полков «первой шашки Республики» отчаянного красного партизана Бориса Думенко. В жаркой конной сече у Граббевской 4 мая красные были наголову разгромлены, а сам Думенко и командарм Егоров с тяжелыми ранениями угодили на госпитальную койку. Остатки конницы поливала бомбами и осыпала железными штырями авиация белых.
Разработанная и проведенная лично генералом Деникиным Манычская операция была с блеском завершена. Деморализованная армия Егорова за две недели боев одними пленными потеряла более 15 тысяч человек и 55 орудий. Угроза с востока была ликвидирована.
Однако одно дело личным примером водить войска в атаку, другое — командовать всеми силами Юга России, занимаясь оперативными вопросами всего фронта. Отсутствие командующего могло негативно сказаться в штабе ВСЮР. Да и кубанцев Манычской группы имело смысл свести, к примеру, в «Кубанскую армию», создания которой по типу Донской давно уже добивалась Рада в Екатеринодаре. После долгих препирательств ее все же решили наречь Кавказской, ибо в составе конницы было достаточно терцев и горцев (Кавказской Добровольческой армии вернули прежнее название Добровольческая, поставив во главе Май-Маевского). Во главе армии надо ставить не главкома, а природного кавалериста, пользующегося авторитетом у казаков.
Поэтому было решено еще раз предложить царицынское направление Врангелю, тем более, что его приятель Шатилов уже успешно бился здесь с красной конницей.
Врангель, поколебавшись, согласился: «В то же время мысль, что мне придется командовать Кубанской армией, армией отдельного государственного образования, с политикой, в значительной мере идущей вразрез с политикой главного командования, справедливо меня пугала». Его тут же Рада приняла в казачье сословие. Заканчивал Манычскую операцию уже Врангель.
В Донбассе ожесточенность боев была несколько снижена разливом рек и непролазной грязью, в которой утопала не только пехота, но и конница. В нее засосало всю 9-ю армию красных, которая никак не могла переправиться через Северский Донец. К тому же сыпной тиф, по признанию советского военного историка Николая Какурина, выкосил из боевых частей от 40 до 50 % личного состава. Отдельные части, сумевшие переправиться, успешно вырубались донцами полковника Николая Калинина и генерала Эммануила Семилетова.
Деникин отмечал: «Донское войско явно выздоравливало от того повального маразма, который охватил его в январе, вновь приобретало веру в себя, в свои силы, в возможность дальнейшей борьбы. Продолжались еще явления боевой неустойчивости и развала, требовавшие даже воздействия вооруженной силой, но масса очнулась. Донское командование использовало умело прочные части для маневра и деятельно вело реорганизацию армии, упраздняя не отвечавшее силам давление на «фронты», «армии», сводя в нормальные части многочисленные отряды — наследие партизанства, ополчения и развала».
К тому же сковали действия командования красного Южного фронта Гиттиса восстание на Верхнем Дону и мятеж Григорьева, на подавление которого пришлось отправлять резервы фронта. Мятежника пристрелил, по некоторым данным, лично красный комбриг Нестор Махно, который после этого сам поднял мятеж против совдепов.
В начале мая ставший командующим Добрармией генерал Май-Маевский, которому на роду было написано стать великим именно в этом месяце, отразил очередное наступление красных и контрударом выбил Гиттиса из Юзовки и Мариуполя. Врангель писал о нем: «Небольшого роста, чрезвычайно тучный, с красным обрюзгшим лицом, отвислыми щеками и громадным носом-сливой, маленькими мышиными глазками на гладко выбритом без усов и бороды лице, он, не будь на нем мундира, был бы несомненно принят каждым за комика какой-либо провинциальной сцены. Опытный, знающий дело военачальник и несомненно не глупый человек, генерал Май-Маевский в разговоре производил весьма благоприятное впечатление. Долгие месяцы ведя тяжелую борьбу в Каменноугольном бассейне, он не потерял бодрости духа».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Маневренная война Май-Маевского, хотя и ценой огромных потерь (в Марковском полку осталось 200 штыков, в Дроздовском — 500, Корниловском — 400), позволила Добровольческой армии не только выиграть время и сохранить свои позиции в Каменноугольном районе, но и перегруппироваться, разбить Егорова на Маныче, Кожевникова в Донбассе, Махно в Гуляй-Поле, захватить важнейший (в том числе и для французов) промышленный район и завоевать себе мощный плацдарм для наступления.
По словам Деникина: «…на всем фронте от Донца (левый фланг Донской армии) до Азовского моря в стане большевиков наступил моральный перелом. Огромные потери, понесенные в боях и в большей еще степени от дезертирства, ослабили большевистские армии. Они разбились о сопротивление добровольцев и казаков, и в рядах их все более, все глубже нарастало паническое настроение. Появление впервые на этом фронте английских танков произвело на большевиков большое впечатление и еще более увеличило их нервность… Начало мая было резким поворотным моментом в судьбах Вооруженных сил юга. Фронт большевистский дрогнул, и все наши армии — от Каспийского моря до Донца и от Донца до Черного моря — были двинуты в решительное наступление».
РАЗОМКНУТЫЕ КЛЕЩИ
Победы на Маныче и в Донбассе и снабжение армии способными утюжить проволочные заграждения английскими танками побудили командование ВСЮР начать крупномасштабное наступление. Бронированные неуклюжие монстры, жестко привязанные к железным дорогам (платформам для их перевозки и подъемным кранам для погрузки) были поделены между Май-Маевским и Врангелем. В изобилии стали поступать артиллерия и боеприпасы. Войска приоделись в английское обмундирование (то, что не успели украсть в тылу), пополнились конным составом. Момент для наступления был выбран удачный — в красном тылу полыхали восстания и мятежи, Южный фронт пребывал в состоянии грогги.
Наступать решено было разомкнутыми клещами — на Царицын и Харьков. Первый нужен был позарез как своеобразный «волжский шлагбаум». Там располагались военные заводы, да и лишь по Волге летом можно было достичь Астрахани — 400-верстная безводная степь могла погубить любое наступление. Опять же через реку легко подать руку уральскому казачеству. Через Царицын шла восточная дорога на Москву.
Второй необходим был как отпертые ворота Малороссии. Крупный промышленный центр, столица советской Украины, с его падением открывалась западная дорога на Белокаменную.
Вспомогательный удар в Крыму наносил 3-й армейский корпус Генерального штаба генерал-лейтенанта Сергея Добророльского, образованный из Крымско-Азовской добровольческой армии и зацепившийся за Ак-Монайские позиции на Керченском полуострове.
В Кавказскую армию Врангеля были сведены 2-й конный корпус генерала Улагая, 1-й генерала Покровского, 3-й генерала Шатилова, Сводный корпус полковника Александра Гревса (Горская и Атаманская дивизии), Астраханская отдельная бригада генерал-майора Виктора Савельева и отдельный Саратовский дивизион, сведенные в 6-ю пехотную дивизию генерал-майора Патрикеева.
Несмотря на то, что первым ударил именно Врангель, главные успехи летней кампании были именно у Май-Маевского. Ибо перед ним был уже не монолитный Украинский фронт, а сборище битых в предыдущих боях бегунов.
По утверждению Вацетиса, «фронт к этому времени принял почти партизанский вид. Его регулярные части тонули и растворялись в гуще партизанских отрядов, облепивших их со всех сторон. В партизанской массе все время шли глухие процессы внутреннего разложения. Последнее являлось следствием многих причин, в том числе отсутствия твердого политического стержня во многих отрядах. Кулацкая стихия, переполнявшая ряды таких отрядов, стремилась к собственному политическому оформлению и выходу на арену борьбы в качестве самостоятельной силы».