Читать интересную книгу Столпы Земли - Кен Фоллетт

Вскоре после того как к королю отправился первый проситель, в зал вошли Хамлеи.

Филип подавил в себе желание сразу же подойти к ним: ни одна душа не должна была знать о том, что они состоят в тайном сговоре. Он пристально посмотрел на них, стараясь по выражениям лиц угадать их мысли. Уильям имел бодрый вид. Перси казался встревоженным, а Риган была натянута, словно тетива лука. Несколько минут спустя Филип встал и, изо всех сил стараясь выглядеть непринужденно, пересек зал. Он вежливо поздоровался с ними, затем, обращаясь к Перси, спросил:

— Видел его?

— Да.

— И?

— Сказал, что подумает.

— Но почему? — теряя над собой контроль, воскликнул Филип. Он был явно раздосадован. — О чем здесь думать?

— Его спроси, — пожал плечами Перси.

— Ну хоть как он к этому отнесся — благосклонно или не очень?

Вместо Перси ответила его жена:

— Мне показалось, что сама идея ему понравилась, но его несколько насторожила простота такого решения.

Это было не лишено смысла, однако Филип все еще чувствовал беспокойство из-за того, что король Стефан не ухватился за его предложение обеими руками.

— Нам не стоит больше разговаривать, — сказал приор. — Ни к чему, чтобы епископы догадались, что мы что-то замышляем против них, — по крайней мере до того, как король объявит свою волю. — Он вежливо поклонился и отошел в сторону.

Вернувшись на свое место, Филип постарался убить время, размышляя о том, что он станет делать, если его план выгорит. Как скоро можно начать работу над новым собором? Это зависело от того, насколько быстро его новая собственность принесет ему доход. Он получит множество овец: летом можно будет продать их шкуры. Некоторые хозяйства надо сдать в аренду; плата за них поступит вскоре после сбора урожая. Возможно, к осени у него будет достаточно денег, чтобы нанять лесника и мастера на каменоломню и приступить к заготовке строевого леса и камня. Тогда же под руководством Тома работники могут начать рыть котлован для фундамента. А где-то в следующем году можно будет уже закладывать стены.

Все это были лишь чудесные мечты.

Придворные вверх-вниз носились по лестнице: сегодня король спешил побыстрее покончить с делами. Филип тревожился, что Стефан завершит свой рабочий день и уедет охотиться прежде, чем прибудут епископы.

Наконец они явились. Филип медленно встал. Уолеран выглядел напряженным, на лице же Генри была написана скука: для него это дело особого значения не имело — он просто обещал поддержку своему коллеге-епископу, а результат его не волновал. Однако что касается Уолерана, то для постройки его замка исход этого дела имел решающее значение, а замок был всего лишь ступенью лестницы, по которой епископ Бигод поднимался к власти.

Филип не знал, как вести себя с ними. Ведь они пытались обмануть его, и теперь ему хотелось обличить их, сказать, что он раскусил их вероломство, но такое поведение только насторожило бы епископов, предупредило бы их об опасности; а ему надо было, чтобы они ничего не подозревали и не имели возможности собраться с мыслями прежде, чем услышат окончательное решение короля. Поэтому, скрыв свои чувства, Филип вежливо улыбнулся. Однако, он мог не утруждаться: они полностью проигнорировали его.

Несколько минут спустя их пригласили к королю. Генри и Уолеран стали подниматься наверх, за ними — Филип. Последними шли Хамлеи. Сердце Филипа замерло.

Король Стефан стоял возле огня. Сегодня у него был более оживленный и деловой вид. Это и хорошо: он вряд ли станет терпеть словопрения епископов. Генри подошел и встал рядом с братом, все остальные в одну линию выстроились посередине зала. Филип почувствовал боль в руках и понял, что это его ногти от напряжения вонзились в ладони. Усилием воли он заставил пальцы разжаться.

Тихим голосом король о чем-то говорил епископу Генри. Тот нахмурился и так же тихо что-то ответил. Они беседовали еще некоторое время, затем Стефан, подняв руку, заставил брата замолчать и взглянул на Филипа.

Приор напомнил себе, что накануне король разговаривал с ним весьма дружелюбно и даже пошутил по поводу его волнения и сказал, что предпочитает, чтобы монахи одевались как монахи.

Однако на этот раз он явно не был расположен к шуткам, Король откашлялся и произнес:

— Мой верноподданный Перси Хамлей становится сегодня графом Ширингом.

Краем глаза Филип заметил, как Уолеран подался вперед, словно собираясь возразить, но епископ Генри быстрым запрещающим жестом остановил его.

— Из имущества бывшего графа, — продолжал король, — Перси получает замок, все арендованные рыцарями земли плюс все прочие пахотные земли и нижние пастбища.

Филип едва сдерживал волнение. Казалось, король согласился с их предложением! Приор украдкой взглянул на Уолерана — его лицо выражало крайнее разочарование.

Перси преклонил перед королем колена и сложил, как для молитвы, руки. Стефан накрыл их своими ладонями.

— Делаю тебя, Перси, графом Ширингом, дабы владел и пользовался ты вышеперечисленными землями и получаемыми с них доходами.

— Клянусь всеми святыми быть верным твоим вассалом и защищать тебя от любых врагов, — торжественно проговорил Хамлей.

Стефан отпустил руки Перси, и тот встал.

Король повернулся к остальным.

— Все прочие земли, принадлежавшие бывшему графу, я дарую, — он сделал паузу, глядя то на Филипа, то на Уолерана, — я дарую монастырю Кингсбриджа на строительство нового собора.

Филип с трудом удержался, чтобы от радости не закричать, — он победил! Он просто сиял от удовольствия. Уолеран был потрясен до глубины души и даже не пытался сохранить самообладание: челюсть его отвисла, глаза широко раскрылись, он уставился на короля с нескрываемым удивлением. Его взгляд переполз на Филипа. Уолеран понимал, что каким-то образом проиграл и что плодами его поражения будет пользоваться Филип, но он просто не представлял себе, как все это могло случиться.

Король между тем говорил:

— Кингсбриджский монастырь также получает неограниченное право брать на строительство собора камень из графской каменоломни и строевой лес.

У Филипа пересохло в горле. Не такой был договор! Каменоломня и лес должны принадлежать монастырю, а у Перси будет право только охотиться там. Все-таки Риган изменила условия! Теперь Перси становился владельцем собственности, а монастырь лишь получал право брать камень и строевой лес. У Филипа было всего несколько секунд, чтобы решить, не расторгнуть ли всю эту сделку.

— В случае несогласия, — продолжал король, — третейским судьей будет выступать шериф Ширинга, однако стороны сохраняют право апеллировать ко мне.

«Риган повела себя возмутительно, — размышлял Филип, — но что от этого изменилось? Соглашение дает мне почти все, что я хотел».

Король же закончил:

— Надеюсь, сей договор уже рассматривался и одобрен обеими сторонами. Времени на раздумья больше не осталось.

— Да, мой король, — сказал Перси.

Уолеран открыл было рот, чтобы возразить, ибо ничего он не одобрял, но Филип опередил его.

— Да, мой король, — произнесен.

Епископы Генри и Уолеран оба повернули головы в сторону Филипа и уставились на него. Их лица выражали полнейшее изумление, когда они поняли, что Филип, этот молоденький приор, который даже не знает, что ко двору следует являться в чистой сутане, за их спинами сумел договориться с самим королем. Минуту спустя напряжение с лица Генри спало, и он сделал вид, будто все это его весьма позабавило; так обычно поступают взрослые, проиграв «в девять камешков» сообразительному ребенку. Во взгляде же Уолерана вспыхнула злость. Филип без труда мог угадать его мысли: до Уолерана начало доходить, что главную ошибку он совершил, недооценив своего противника. Такого унижения епископ еще не испытывал. Для Филипа этот момент был платой за все: за обман, оскорбление, пренебрежение. Приор поднял голову, рискуя оказаться во власти гордыни, и бросил на Уолерана взгляд, который говорил: «В следующий раз тебе придется сильнее постараться, чтобы провести Филипа из Гуинедда».

— Пусть о моем решении сообщат Бартоломео, — сказал король.

Как предполагал Филип, Бартоломео томился в темнице этого замка. Он вспомнил детей, что жили со своим слугой в Ерлскастле, и, подумав о том, что теперь с ними будет, почувствовал внезапную боль собственной вины.

Король отпустил всех, кроме епископа Генри. Филип стремительно направился к выходу и, подойдя к лестнице одновременно с Уолераном, остановился, чтобы пропустить его вперед. Епископ взглянул на него глазами, полными бешенства. Он заговорил желчным голосом, и, хотя Филип находился в приподнятом настроении, от слов Уолеранау него в жилах застыла кровь.