Читать интересную книгу Живой проект (СИ) - Еремина Дарья Викторовна

Остаток дня Михаил провел за беседой с лаборантом, пытавшимся уничтожить целую партию проводников. Он смотрел в молодое, но почему-то сморщенное, словно моченое яблоко лицо и не понимал. – Почему ты отключил весь отсек, Чен? Почему не написал о проблеме в “два шага”, не обратился к Рудольфу Викторовичу? – ...смотрят на меня... – Миша, дохлый номер, – устало вздохнула Юлия Владимировна, – вы же видите, от него ничего не добиться. – Я хочу понять, чем руководствуется персонал моих станций, когда принимает подобные решения. Я и так заменил большую часть персонала лабораторных этажей электроникой. Его работа заключалась в субъективной оценке состояния. – Миша, он свихнулся. Мы ничего от него не добьемся. Оставим все как есть, отправим его в лечебницу и будем ждать выплат страховой. Все давно улажено, деньги должны поступить в этом месяце. – А если он проболтается, что устроил аварию на станции из-за того, что “на него смотрят”? – Это уже не будет иметь значения. Да и вряд ли кто-нибудь поймет, что он несет и проассоциирует события, а уж тем более, обратиться куда-либо. – Юлия Владимировна, вы ли это?! – воскликнул Михаил пораженно. – Вы хоть представляете, сколько отстегнет страховая за эту информацию, если появится шанс не платить нам? – Ну, не держать же нам его здесь вечно? Михаил задумчиво потер лоб и вздохнул. Это был долгий и тяжелый день. Вынув из пачки сигарету, он засунул ее в губы и закивал брюзжащему из стены голосу Липы (которая на индивидуальные запросы Михаила отвечала значительно более приятным голосом и откликалась на Вику): – В этом помещение курение строго запрещено, Михаил Юрьевич! – Почему нет? – удивился президент тихо, – жил же он на станции во время работы. – Ну, да, – согласилась Юлия Владимировна, безразлично пожимая плечом. – Всё? Мы здесь закончили? – Пожалуй, да. Прогуляетесь со мной наверху? – Да, пойдемте, подышим. Территория вокруг Песок-2 все так же оставалась огорожена забором, но теперь за ним были не бесконечные песчаные бугры, поросшие скромной травкой и мелким кустарником, а в беспорядке высилась строительная техника. С заходом солнца корявые машины превращались в злобных чудовищ, взирающих на научный городок из-за забора и угрожающе топорща ковши и краны. Слева от выхода, так же за забором, виднелся полевой лагерь присланных генералом Карповым солдат. Глава корпорации дал согласие на дополнительную охрану, но никто не говорил о том, чтобы впустить их на станцию... даже на территорию. Эта новость вызвала недоумение и протест, но Михаил не нашел времени для полемики и просто не реагировал на запросы. Выйдя, они двинулись огибать кольцо жилых построек по внешней стороне – обычный маршрут для променада сотрудников станции. – Гил и Катя пригласили меня вечером на “поболтать”, – вспомнил Михаил, доставая сигареты, – составите компанию? – Конечно, спасибо. В первом часу ночи президент, наконец, зашел в свою квартиру на станции. Посиделки были окрашены в мрачные тона. Миша надеялся отдохнуть с друзьями, но не получилось. Катьке взбрело в голову на днях запрыгнуть в поезд, который привозит продовольствие и устроить себе экскурсию. Ей было это свойственно с детства: как взбалмошность, так и безрассудство. Вернулась она на следующем поезде с вытянувшимся серым лицом и глазами, полными ужаса и слез. – Но почему ты ничего не сделаешь!? – кричала она Михаилу, чуть выпив. – Катя, ты увидела лишь один крохотный городок и это даже не Россия. – Вот именно! Ты должен... помочь им! – Я? Должен?! – воскликнул Михаил, – Изначально за размещение станции на этой территории была заплачена чисто символическая сумма. За это силами военных и

LPI

пустыня целиком (Катя, вдумайся в эти затраты!) была очищена от следов испытаний ядерного оружия и боевой техники, а так же отработавших ступеней... да вообще всего мусора! Теперь мы платим, будто стоим посреди Токио.

LPI

не первое десятилетие держит на плаву этот край. Мы поддерживаем как железнодорожное сообщение, так и воздушное, станция закупается полностью здесь! Мы не диктуем цены на продовольствие, а скупаем все, что они хотят и могут вырастить и произвести по тем ценам, какие они назначают. Два месяца назад из Китая пришел состав, в одном из вагонов которого доставили лампы. Катя, если мы вынуждены закупать в Китае.... если они не могут произвести даже лампочки, может, их вымирание закономерно?! – Как ты можешь так говорить? – опешила женщина. – Катя, тебе повезло: ты родилась в Москве и получила от родителей правильные установки. Еще нескольким миллионам девочек и мальчиков повезло так же. Остальная Россия, за редким исключением – это такой же вымирающий городок, только живут в нем не пять тысяч человек, а пятьдесят миллионов, не считая тех, кто эмигрировал после взрыва кальдеры. И мы, между прочим, еще благополучны и по уровню подключения, то есть социальным показателям, и по уровню экономики. И я им всем что-то должен? – Миша, ты не понимаешь! – Нет, Катя, – перебил Михаил, – я как раз понимаю. Если тебе есть что предложить конкретно, я тебя с удовольствием послушаю. – Но это же ты с ними общаешься, с правительством – с “Русью”! Ты встречался с президентом, ты что-то значишь! Неужели они не понимают, что все – вот он предел! – Кэти... перестань, – попытался утихомирить ее Гил. Юлия Владимировна с интересом наблюдала, молча потягивая травяной чай, которого Катька притащила из города несколько килограмм – сколько дотащила. – Если ты захочешь что-то изменить, тебя послушают, Миша, – продолжала Катька, – почему ты не идешь в политику, почему не пытаешься что-то делать? Михаил, было, засмеялся, но увидев негодование на лице одноклассницы, подавил этот смех. – Ну, хорошо, вот я в “Руси”... я современный министр! Что я должен сделать? – Выгнать всех воров! – Это даже рядом с выходом не стоит. Но пусть так. На их место придут новые. – Нет, набрать честных, ответственных людей! – Где мне их взять? – Ну, есть же еще честные люди! – Где? Конкретно, укажи пальцем место, где их растят. – У нас полно честных людей! Я, ты, Юлия Владимировна, Гил! – Ну, меня можешь вычеркнуть, милая... – пробормотала юрист без улыбки. – Действительно, полно... – заметил Михаил. – Ну, хорошо. Вот мы набрали честных воров, что дальше? – Миш... иди ты знаешь куда! – В политику... ты уже послала, так послала. – Тебе на все и всех наплевать! Наплевать на свою страну! Ты думаешь только о своих клонах, о своих компаниях и их прибылях! Помолчав, Михаил тихо заметил: – Катя, когда-нибудь ты поймешь, что в этом обвинении верной может быть только одна часть: либо начало, либо конец. И когда ты поймешь, что правдой стала первая часть, я перестану думать и о “Живом проекте” и о

LPI

в целом. Но пока верна вторая, пока я думаю о своем деле и иду вперед, мне не наплевать. Спасибо за вечер, Гил, Катя... спокойной ночи. – Миша, почему мне кажется, что вы знаете что делать? – спросила Юлия Владимировна, когда они вышли. – В смысле, что делать? – Что делать, чтобы все исправить. – Юлия Владимировна, это был тяжелый день, давайте его закончим. – Я впервые увидела вас в кругу... друзей. Но даже среди них вы не стали более открыты и более... откровенны. Михаил усмехнулся, оборачиваясь к спутнице. Когда-то давно он считал ее лишь функцией, но потом понял, что отец оставил для него в юридическом департаменте если не друга, то соратника. Он не стремился к дружбе и пониманию и мало кто настаивал на этом в его адрес. Тем удивительнее было внимание этой наблюдательной и неглупой женщины. – Мы одного поля ягоды, Юлия Владимировна. Не думаю, что я менее откровенен, чем вы. Или более закрыт. Или что знаю и понимаю больше вашего. – Поговорите со мной, Миша. Хотя бы еще немного – полчаса. Я буду жалеть об этой возможности, если упущу ее. Мы делаем сейчас противоречивые вещи, совершаем неоднозначные поступки. Мне нужно понять вас, чтобы продолжать оставаться эффективным руководителем. Мне становится все сложнее молча выполнять команды, не понимая их конечной цели. Они остановились перед лифтом. Михаил нажал кнопку вызова. – Хорошо. Спецподарок от корпорации: полчаса личного времени президента, – проговорил он серьезным тоном, вызвав смех спутницы. Их разговор уложился в отведенное время, но, выходя из ее номера, Михаил не был уверен, что цель Юлии Владимировны понять его, достигнута. И все же он был благодарен ей за этот разговор, для него самого ставший возможностью выговориться. – Так что вы хотите услышать? – Мы говорили о политике. – Нет, Юлия Владимировна, мы не говорили о политике, – усмехнулся Михаил. – Возможно, так показалось Катьке. Пусть так и остается. – О чем же мы говорили? – Об иллюзиях. В том числе моей милой одноклассницы. И предвосхищая ваш следующий вопрос, отвечу: да. Иллюзиях, что все плохо, что миром управляют политики, а они, в свою очередь, поголовно дураки и воры. С этим спорить не буду, но иного мы не заработали. Мы говорили о нищете и вымирании, и я жалею, что сорвался, признавшись, что считаю этот процесс правильным и закономерным. Но, наверное, сильнее всего я устал именно от поддержания горы иллюзий. Ежедневного, многогранного наслоения иллюзий для себя, окружающих, близких, мира. Вполне закономерно, что Катька взъелась на меня за то, что я (вспомните ваше замечание у лифта) стал на долю секунды открытие и откровеннее. Возможно, об этом после моего ухода или даже до, пожалеете и вы. – Так вы знаете, что делать? – А вы слышите меня? – Мне кажется – да. – А мне так не кажется. С чего вы решили, что нужно что-то делать? С чего вы решили, что можно что-то сделать? То, что мы заполонили эту планету своим видом, совсем не значит, что мы здесь что-то решаем. И уж тем более не значит, что можем идти наперекор самой жизни, “исправлять” ее решения так, как нам кажется верным. Я не могу сказать Катьке, что человечество стало избыточно, и случилась кальдера. Не могу сказать, что этого стало недостаточно, и люмпены продолжают пополнять кладбища. Не могу сказать ей, что женщины перестали рожать, потому что вселенной это не нужно. Что функционал основного населения уже давно не соответствует требуемым критериям. Что настало время нового вида и отец его – Гото, а мать – Вика. И что последнее, против чего я открыто выступаю – подключенцы – это именно та новая раса, что угодна Земле. Но если я признаю это, то просто умру. Умер бы... – Если бы не полюбили одну из них? – Если бы в принципе не полюбил. А уж кого – это похоже на провидение, закономерность которого столь очевидна, что я могу быть лишь благодарен, что все еще нужен этому миру. – То, что вы говорите, это слишком странно и страшно. И то, что вы в это верите – еще страшнее. Я не знаю, поверю ли вам сама, но понимаю, что об этом действительно не стоит говорить таким, как Катя. – Как большинство, – поправил Михаил. – Я совершенно не об этом спрашивала, – Юлия Владимировна несколько нервозно закрыла жалюзи в окнах и обернулась к Михаилу, сидевшему на краю кровати, уперев локти в колени. Она не была уверена, что рада видеть его, слушать и слышать. На долю секунды она согласилась, что стоило оставить его тем человеком, определения которого она уже не могла вспомнить. Михаил понял, что вероятно совершил ошибку. Он поспешил поправиться: – Простите, Юлия Владимировна, я скорее ответил себе, чем вам. И благодарен за то, что вы мне это позволили. А вам я могу ответить одно: я не знаю. Я такой же, как вы. Я так же вырос в стране без идеологии, в мире без морали, на планете, где добро и зло – лишь точка зрения, не имеющая значения. В мире миллионов иллюзий и не случайно закрытых дверей. Я действительно не знаю, не могу и не хочу знать. – Но почему? Вы же на самом деле можете значительно больше, чем мы! Чем мы все! – Потому что это неважно! Ни для меня, ни для страны, ни для Земли в целом. – Господи, так что же тогда важно? Что имеет значение?! – Для кого? – Ну, хотя бы для вас, Миша. Вы руководите и, что уж там, фактически владеете и управляете серьезными активами, имуществом и людьми. Мне хочется верить, что для вас имеет значение нечто большее, чем сытый желудок. Михаил задумался, устало потирая виски, и не смущаясь своей слабости перед этой вопрошающей в отчаянии женщиной. – Быть в состоянии соответствовать возложенному на меня функционалу. Она тряхнула головой. Михаил никогда не видел этого жеста у главы юридического департамента, он был ей абсолютно несвойственен. – Вы говорите как живой проект! Какому функционалу? – Я пытаюсь это понять каждый раз, когда принимаю решения. Его ответ, произнесенный с легкой улыбкой, обнажающей абсолютную искренность, практически взбесил собеседницу, но она вовремя взяла себя в руки. Поправив прическу, она неопределенно повела ладонью. Лишь голос выдал ее растерянность: – Спасибо, Миша. Я попробую понять вас. Не обещаю, что получится, но я постараюсь. – Доброй ночи, Юлия Владимировна.