Они продолжали сидеть на броне, и в молчании их угадывался все тот же вопрошающий диалог. Она спрашивала его, а он себя. Ответ приходил извне, а может, они попросту воображали его себе. Впрочем, физическая подоплека этих двоих сейчас не интересовала. Время продолжало отщелкивать невесомые секунды, темнота зримо обволакивала землю. Когда наконец они забрались внутрь броневика, Вадиму пришлось включить фары. Свищ, огромный, похожий на древнего ящера, приблизился со стороны деревьев, но, нюхнув огромными ноздрями ядовитый угар выхлопа, гигантскими прыжками унесся обратно в заросли. Бронемашина взревела дизельным двигателем, покачиваясь, тронулась вперед.
— Мы вернемся, — убежденно произнесла Мадонна, и, поглядев на нее, Вадим мысленным рефреном подхватил: «Ну, конечно же, мы вернемся…»
Солнце, невидимое за облаками, окончательно сползло за горизонт, дорога становилась все более зыбкой. Смотреть на происходящее со стороны Вадим больше не пытался, наперед зная, что выглядит все до смешного путанно и нелепо. Увы, трезвость суха по природе — и уже только поэтому не воздвигла на земле ничего доброго и хорошего. Слеповатая, она признает единственного поводыря — логику, не понимая, что гладко — еще не значит правильно, и смутно подчиниться необъяснимому, будь то порыв или нашептывающая немыслимое тоска, иногда тоже чертовски необходимо. Хотя бы раз в месяц, хотя бы раз в жизни. Вот и в этой их глупости таился свой потаенный смысл. Вадим не собирался ни поворачивать машину, ни останавливаться.
Дорога тянулась к колесам, наматывалась на них ковровым рулоном, и там, позади, ничего уже не оставалось. Свет от фар бил только вперед, и только впереди их что-то могло поджидать. Может быть, их прошлое, а возможно, и их будущее.