Ефим нагнулся и одной рукой расстегнул сумищу.
– Помочь? – заботливо спросил Скрепер, не в силах забыть о том, что держала вторая профессорская рука.
– Спасибо, не надо, – вежливо ответил Береславский.
Он неловко высвободил концы здоровенного полиэтиленового пакета, запрятанного в сумку. Сразу было видно, что пакет был доверху заполнен пачками, похожими на банкнотные.
Ефим достал три верхние и кинул на стол.
– Там сто тридцать три пачки, – сказал он. – Я лично пересчитывал. Без этих трех – сто тридцать.
Это было правдой, и «партнеры» в это поверили.
– Три пачки – мои, – напомнил он чеченцу. – Ты обещал.
Тот молча кивнул.
– Из твоей половины, – хрипло сказал Скрепов, завороженный кучей денег.
Тот кивнул снова.
– Ну, можно сваливать? – спросил Ефим, внимательно разглядывая «партнеров». – Или обсудим – как?
Скрепер открыл рот, чтобы ответить, но язык его явно не слушался. Он попытался пошевелить руками – и это не удавалось.
С Али произошло то же самое.
Оба были в полном сознании, но мышечные группы стремительно продолжали отключаться, и через считаные секунды они даже сидеть самостоятельно – не опертые на спинки стульев – не могли. Да что сидеть – у грозных бойцов головы заваливались – мышцы шеи тоже постепенно отключались.
Ефим убрал три пачки в карман и снова нажал кнопку вызова официанта.
Самурай зашел, закрыл за собой дверь, надел пластиковые перчатки и принялся методично обыскивать обездвиженных бандитов.
– Дышать-то они не перестанут? – опасливо спросил Ефим.
– Это ж просто вроде наркоза, – объяснил Самурай действие шамановой травы, не переставая выворачивать карманы бандитов. – Причем местного. Они нас слышат.
– У чечена еще колечко такое металлическое, с хвостиками, должно быть, – подсказал Береславский. – Найди в кармане, пожалуйста.
– Ладно, – ответил Самурай, весь поглощенный своим занятием.
Он забрал у врагов документы, записные книжки, сотовые телефоны – все бумажки до последнего клочка.
Оставил лишь заряженные стволы, да у Али была еще одна граната – гораздо более современная, наступательная «РГН».
– Новую-то не дал, жмот, – укоризненно сказал ему Ефим. Тот лишь глянул в ответ.
Если б взгляд убивал так же, как «стечкин», Береславский был бы покойник. Но, к счастью для профессора, убивать взглядом моджахеды еще не научились.
– Пошли? – спросил его закончивший изыскания Самурай.
– А колечко с хвостиками? – вопросом ответил профессор.
– Не нашел. У него карманы с дыркой. Зачем оно тебе сдалось?
– Я бы обратно в гранату вставил, – объяснил Ефим, показывая другу «РГД-5».
– О господи, – выдохнул Самурай, не посвященный в эту тонкость профессорского замысла. – Только не выпусти.
– Не боись, – успокоил его Ефим. – Черт с ней, с чекой. Ее все равно обратно вставлять замучишься – в три маленькие дырки надо попасть. Поехали за город, где-нибудь сбросим.
– Пока, пацаны, – поднимаясь, сказал Ефим и легонько потрепал Скрепера по щеке. Тот чуть не помер от ярости.
Пошутить так с Али Ефим не рискнул. Даже в таком беспомощном состоянии горец внушал ему самые серьезные опасения.
Проще говоря, профессор его по-прежнему боялся, самого себя-то не обманешь.
«Плевать, кто кого боится, – щедро выписал себе индульгенцию Береславский. – Главное – кто кого сделал». Вот в этом хвастливый профессор был прав. Они с Самураем сделали этих парней. Вчистую.
Глава 38
Владивосток, 12 августа, ночь
Из дневника Самурая (запись седьмая)
Честно говоря, гранатой он даже меня удивил. Хотя, с другой стороны, не исключено, что она оказалась для бандитов главным аргументом.
На выходе из ресторана я расплатился с настоящим официантом – и не тремя сотнями, а тысячей – так велел обычно не суперщедрый предводитель.
За это парень должен был вызвать РУБОП и рассказать милиционерам всю правду. Только добавить лет десять мне, убавить двадцать моему шефу и напрочь забыть о моем происхождении. И о том, конечно, что я успел поработать у них официантом.
Звонок в РУБОП предполагался через полчаса после того, как мы с Береславским уедем.
За дедово средство я не боялся: сказал – на сутки, значит, на сутки.
Повезло же сегодня ментам – два бандюка, со стволами, гранатами и кучей фальшивых баксов. И к тому же тихие, как спящие дети.
Это ж сколько звездочек на погоны им высыплется?
Потом рванули за город, к морю.
Отпустили машину, вышли к обрыву. Внизу никого не было, как и со всех прочих сторон.
Только океан шумел.
Я все же не поленился, спустился проверить отсутствие чужих душ. Чтоб ненароком не взять грех на свою.
Нет, нога человека там давненько не ступала.
– Ну, можно уже? – взмолился истомленный профессор, когда я забрался обратно наверх.
– Валяй, – разрешил я.
Он подошел к самому краю и даже не кинул, а сбросил вниз свою железку.
Я засек время – четыре секунды. Потом грохнуло, но не так чтобы сильно – открытый воздух плюс лес да шум прибоя приглушили звук.
Но мы все равно сначала затаились, а потом постарались быстро отойти подальше.
Пока шли, я вслух размышлял о наших и своих собственных делах. Наши – шли блестяще: похоже, от бандитов мы отвязались надолго. Надеюсь, даже навсегда.
От официальных структур тоже ничего ужасного не ждем. Найти нас практически невозможно. Следы пальцев, если и обнаружатся, ничего не дадут: нас нет ни в каких криминальных картотеках.
Единственная проблема – я ни на йоту не приблизился к тому, за чем поехал в Сибирь и далее к Тихому океану.
Да, мы заработали кучу денег: Ефим последовательно «ошкуривал» всех бандитов, а теперь честно предложил разделить «нажитое непосильным трудом». Но, деленные на троих, эти деньги, оставаясь по-прежнему огромными, ни на шаг не приблизили меня к главной цели. Ведь московский приятель Береславского нижнюю планку указал точно: полтора американских лимона.
Которых как не было, так и нет.
Все это я высказал предводителю. Без упреков – в чем тут его упрекнешь? А просто пожаловался на судьбу.
На что Береславский посоветовал не суетиться, пока он не исследует извлеченное из бандитских карманов.
Собственно, поэтому я сейчас и пишу, примостив тетрадь на колени: письменный стол занял профессор. Разложил там все свои сокровища и обнюхивает их.
Дописываю через три часа.
Ефим, буквально когда я кончал предыдущую фразу, вдруг обернулся и сказал:
– А я, похоже, нашел.
– Что? – не понял я.
– Может, миллион, а может, и все два.
– А может, ничего? – уязвил я профессора. Ну где он там мог найти миллион?