Еще одной серьезной уступкой со стороны США критики договора считали согласие сократить не только боеголовки, но и средства их доставки. Таким образом, отмечали оппоненты Обамы, «ограничивается способность американцев доставлять традиционные ракеты дальнего действия – а это основа стратегического преимущества США».
Довольно скептически республиканцы оценивали и возможность проверок российского ядерного арсенала. Вице-президент специальной комиссии по разведке Кристофер Бонд заявил на слушаниях в конгрессе, посвященных СНВ, что располагает секретной информацией, с помощью которой можно доказать, что Москва знает, как обойти ограничения, накладываемые договором. Как показало голосование в сенате 22 декабря 2010 года, некоторые республиканцы все же согласились с аргументами Обамы и соглашение было ратифицировано. Однако общее настроение как нельзя лучше выразил консервативный комментатор Чарльз Краутхаммер в своей колонке в The Washington Post: «Детище Обамы, договор СНВ, на 90 % бесполезен, а на 10 % проблематичен. Какая разница, сколько именно ядерных бомб изготовит Россия? Если она захочет разориться, спустив последние средства на раздувание ядерного арсенала, – милости просим. Обама, разменивающийся на такие вопросы, как СНВ, похож на человека, который ищет бумажник под фонарем, потому что там светлее, хотя потерял его в другом конце города»[702].
«РУССКАЯ ЗИМА»
И хотя, казалось бы, после ратификациии соглашения СНВ-3 отношения между Москвой и Вашингтоном должны были улучшится, этого не произошло. В Кремле многих вывела из себя реакция США на «болотные» выступления, которые начались в России после парламентских выборов в декабре 2011 года. Только ленивый не славословил «снежных революционеров, которые не побоялись бросить вызов опостылевшему режиму». «Русская зима, – говорили придворные вашингтонские политологи, – является логическим продолжением «арабской весны». И в каком-то смысле это действительно было так. Ведь арабских и русских бунтарей спонсировали одни и те же американские организации. Правда, опыт Тахрира у многих на Западе отбил охоту отстаивать новый «демократизаторский» проект. «Ведь раскачивать лодку в России может быть слишком опасно, – утверждали эксперты, – и иногда даже лучше прослыть кремлевским лоббистом».
Грядущее противостояние с Россией западные ястребы окрестили «третьей Пунической войной». Первая – это, разумеется, «большая игра», которую вели Российская и Британская империя в девятнадцатом столетии, вторая – «холодная война» между США и СССР, охватившая большую часть столетия двадцатого. И вот, наконец, наступает решающая третья битва, в которой Соединенные Штаты и другие наследники Рима должны разрушить российский Карфаген. Роль современного Сципиона досталась сенатору Маккейну, который происходит из знатного патрицианского рода и пострадал во время «Второй Пунической войны» (был сбит советским летчиком и несколько лет провел во вьетнамском плену).
Джон Маккейн никогда не производил впечатление человека уравновешенного, а после поражения на президентских выборах 2008 года окончательно потерял связь с реальностью.
Идеей фикс для него стала борьба с «кремлевской автократией», а президент Путин, к которому Маккейн почему-то обращался запанибрата, вызывал у старого сенатора просто маниакальную ненависть. «Дорогой Влад! «Арабская весна» уже добралась до твоих окрестностей, – злорадствовал он в своем микроблоге на Twitter. – Она разгуливает по улицам Москвы в суровые морозы, и скоро ты получишь собственный Тахрир»[703]. Тезис о повторении «арабской весны» в России с удовольствием подхватывали западные СМИ. «Сыты диктатурой», «Долой царя», «Начало конца», – гласили заголовки американских и европейских газет, вышедших после первого «болотного стояния». Масштаб демонстраций преувеличивался. Более того, чтобы усилить впечатление, некоторые издания шли на откровенный подлог, публикуя фотографии антисоветского митинга, проходившего 20 лет назад на Манежной площади. Энергетика тогда действительно была другой, толпа отнюдь не выглядела миролюбивой, и западный обыватель, который рассматривал эти фотографии, вполне мог сделать вывод о «крахе путинского режима». Об антиоранжистских митингах большинство западных СМИ вообще умалчали, зато отводили первые полосы «героям Болотной».
В США и Европе любят новые лица. Молодой Рыжков, который в конце 90-х – начале нулевых был кумиром западных демократизаторов, курирующих российское направление, вынужден был уступить место более напористому и честолюбивому интернет-блогеру Навальному. Ведь, с точки зрения идеологов, разрабатовавших сценарий «снежной» революции, Рыжков не подходил на роль народного трибуна. «Это типичный парламентский политик, который увереннее чувствует себя в думском кабинете, чем на многотысячном митинге, – говорили они, – в отличие от Навального, который как раз политик площадной, задиристый и озлобленный». «Только такой лидер способен бросить вызов существующему режиму, – писала итальянская газета Corriere della Sera. – Он не склонен к рефлексии, способен быстро принимать решения (если надо, и на Кремль народ поведет). Это настоящий харизматик, большевик новой формации». Неслучайно на Западе «болотную» публику окрестили «народом Навального»[704].
Однако рациональные политологи и публицисты призывали не горячиться. «Несомненно, участники уличных демонстраций в Москве послали сигнал властям, что им не нравится статус-кво, – писала австралийская газета The Canberra Times в статье под названием «В России не будет революции». – В западной прессе сигнал был интерпретирован как давление в пользу джефферсоновской демократии и социально ориентированного государства со стороны общества, доведенного путинской тиранией до крайности. Но так ли это? В арабском мире на площадь вышли представители среднего класса, потерявшие работу, в Индии митинговали «неприкасаемые», даже в движении оккупантов на Западе участвовали в основном «новые хиппи» – молодые люди, лишенные элементарного социального пакета и выходного пособия, вынужденные бороться за выживание. В России же мы наблюдаем бунт «денежных мешков» и хищных светских львиц, во главе которого стоят «лимузинные либералы». Это такие гротескные персонажи, как Немцов, Касьянов и Рыжков, которые являются на самом деле реликтами ельцинской эпохи»[705].
«Конечно, сравнение российских событий с «арабской весной» не выдерживает критики, – говорил американский политолог Харлан Уллман. В североафриканских и ближневосточных странах речь шла о свержении настоящих автократов, лозунги были куда экстремальнее, а толпы – агрессивнее. К тому же менталитет арабской улицы не имеет ничего общего с русским менталитетом. Да и экономическое могущество России смешно сравнивать с жалкими показателями ВВП Туниса и Египта»[706].
«Среди рафинированной интеллигенции, – отмечала корреспондент The Independent Мэри Дэжевски, – распространена примитивная ненависть к Путину вроде той, что некоторые британцы испытывали когда-то по отношению к Маргарет Тэтчер. В своих опасениях и дурных предчувствиях представители российской оппозиции иногда идут дальше скептически настроенных иностранцев. Они утверждают, что в стране отсутствует демократия, требуют предоставить гражданам больше свободы, не понимая, что это угрожает политической стабильности. Фактически они заодно с теми западными экспертами, которые считают российскую державу агрессивным хулиганом, не оправившимся от ностальгии по имперским временам. И если на Западе причиной антипутинских настроений является банальное непонимание, в России это, в основном, снобизм»[707].
Не менее категоричен был обозреватель The Christian Science Monitor Фред Мейер. «Не совсем понятно, – говорил он, – почему многие американские политики так активно поддерживают «революцию норковых шуб», которая может привести к самым непредсказуемым последствиям. Путин, по крайней мере, гарантирует стабильность. Его победа позволит сохранить в России нынешнюю систему власти, кстати сказать, не такую уж плохую. Это – солидный партнер, респектабельный мировой лидер, от которого не стоит ждать сюрпризов»[708].
У некоторых экспертов выступления российской оппозиции вызывали крайне негативные ассоциации. «Тот факт, что в конце 1980-х русским удалось осуществить «бархатную революцию», – писала The Daily Telegraph, – ничего ровным счетом не доказывает: власть тогда принадлежала кремлевским старцам, которые легко выпустили ее из рук. Но, думается, это исключение из правил. Бунт в России, как известно, бессмысленен и беспощаден, а его зачинщиками всегда становятся недовольные дворяне и буржуа».
«Власть в России традиционно была над конфликтом западников и славянофилов, – писал The American Thinker, – Неслучайно карикатурное президентство Медведева привело к тому, что западники подняли голову и попытались раскачать лодку, и только возвращение Путина может восстановить пошатнувшееся было равновесие»[709].