Тилия, каждый раз вздрагивая от очередного разряда и следующего за ним крика боли, молча глотает слёзы, понимая, что проиграла. У неё не осталось ничего: ни дома, ни семьи, ни брата. Совет отобрал у неё всё кроме жизни, но и этого ждать осталось не долго. Ей никогда не простят того, что она пошла наперекор Совету и смогла выбраться из Ямы. Это был её выбор. Но подвергать опасности жизни всего этого народа она не собиралась. Не этому её учили те запрещённые книги, что она прочла, не по таким правилам жили Первые Люди, хоть и потерпели в итоге неудачу.
Когда до милитарийцев остаётся не более десяти шагов, происходит нечто невероятное. Окружавшие её гоминиды, друг за другом начинают опускаться на колени, и из каждого, способного говорить рта доносится лишь одно слово:
— Тригон! Тригон! Тригон!
В памяти тут же всплывает рассказ Руки о человеке, что придёт из тьмы, охраняемый деревом, и Тилия с надеждой озирается по сторонам, в поисках того самого избранного, что сплотит Новый Вавилон, а возможно поможет и ей. Она обводит переполненную площадь замутнённым от слёз взглядом в поисках спасителя, когда чувствует слабое прикосновение к тыльной стороне ладони — словно маленькая птичка прощально махнула крылом. Но это всего лишь ребёнок, с восторгом в чёрных гоминидских глазах, взирающий на её окровавленную руку и, вслед за остальными повторяющий одно единственное слово.
И когда девочка-гоминидка вкладывает свою маленькую ладошку в её покрытую, порядком подсохшую кровью ладонь, Тилия опускает глаза и прослеживает за немигающим взглядом ребёнка. Дыхание тут же перехватывает.
Так вот почему Мора так настаивала на том, чтобы она не снимала повязку и почему вообще пришла взглянуть на неё, а после была так разочарованна, увидев истощённую, всю в ранах и ссадинах, обычную девчонку!
Вот почему старик Харон взялся помогать ей и почему сотни облучённых стали за ней стеной, готовые погибнуть!
Не в силах поверить в то, что видит, Тилия с вымученной улыбкой выпускает детскую ладошку и подносит к глазам свою правую руку, от локтя, до самых кончиков пальцев, покрытую ярко-розовым узором выступивших кровеносных сосудов, так напоминающих ветку дерева.
«Милитарийская дубинка сотворила со мной такое», — вдруг понимает ошарашенная Тилия и совсем рядом слышит звонкий, детский голос и уже знакомую считалочку:
Смерть к нам жёлтая явилась, И на город опустилась. Те пески нам дар дадут, Что два древа стерегут. Тот Тригон придёт с рассветом И надежду нам даря, Растворится в луче света, Вавилон соединя!
И коленопреклонённые гоминиды один за другим подхватывают строки предсказания, и вот уже вся площадь гудит, подняв к Тилии одухотворённые лица. А она лишь замирает, не в силах поверить в то, во что уже, кажется, верит всё Пекло, и её искалеченная рука медленно тянется к груди, где под серой грубой тканью комбинезона покоится её реликварий с выгравированным символом её имени, навсегда уничтоженным прошлыми войнами — оберегающим её древом.
Ведь Тилия на языке Первых Людей значит липа!
Эпилог
Когда двери лифта-подъёмника со скрежетом разъезжаются в стороны, она будто оказывается в другом измерении. Такой роскоши в жизни не видела! Огромные, панорамные окна, жадно вбирающие в себя утренние лучи восходящего солнца, свисающая с потолка хрустальная люстра, словно сотни застывших льдинок, мягкие шкуры давно вымерших животных под ногами, сервированный деликатесами стол… И кошки, лениво развалившиеся на мягких диванах, обитых ворсистой, выкрашенной в синий цвет, камалиновой тканью. Этих розовых созданий тут не меньше десятка и стоит только ей переступить порог, как безволосые зверьки, навострив уши, лениво вскидывают свои морщинистые головы и по комнате разносится тихий перезвон маленьких колокольчиков.
— Добро пожаловать на первый уровень! — слышит она властный голос и, повернув голову, встречается взглядом с человеком, которого лишь однажды видела на общем экране в смотровой.
Вестник Бареалис!
— Что я здесь делаю? — так и не придя в себя от удивления, тихо спрашивает Тилия, чувствуя себя лишней среди такого изобилия дорогих вещей. Даже запах здесь был другой. Чистый, безликий, никакой полыни или касторки. Лишь аромат власти, жестокости и себялюбия.
Ещё пару недель назад она бы ни за что не набралась наглости заговорить с тем, кто, в длинном пурпурном одеянии, сейчас стоял перед ней, но терять уже было нечего. Ей даже было плевать, как она отвратительно выглядит, в своём промокшем от пота комбинезоне мусорщицы, и окровавленной рукой. Она смирилась…
— Я хотел лично познакомиться с той, которой удалось выбраться из Ямы, — охотно отвечает мужчина и, заложив руки за спину, медленно подходит к окну. — Удивительное место, не правда ли?
Тилия прослеживает за его взглядом и сквозь прозрачное стекло видит вдалеке то, что надеялась больше никогда не увидеть. Долину! С последнего этажа Башни отчётливо видна её ломаная линия, словно свежий шрам на песчаной, безликой поверхности.
— Я бы так не сказала, — холодно отзывается Тилия, поспешно отводя взгляд и стараясь не думать о том, какую часть себя ей пришлось там оставить, и всё ради того, чтобы вновь оказаться в Новом Вавилоне. — Это место — ад на земле!
— Жители Пекла с тобой бы не согласились. Здесь, наверху нет надежды. Все те, кто живут в Башне — слепы. А Совет состоит из старых, бесполезных дураков, которые не могут понять одной простой истины… Люди вымирают! С каждым годом их число становиться всё меньше и довольно скоро не останется никого. Лишь облучённые.
«Поэтому вы отправляете оставшихся людей на смерть?» — хочется возмутиться такой извращённой логике, но Тилия не может подвести родителей и выдать себя, и лишь молча ждёт продолжения: каратели не просто так притащили её сюда.
— Но я хотел тебя видеть не поэтому, — продолжает вестник, наконец, поворачиваясь к Тилии лицом, и она вдруг с удивлением отмечает, какой редкий для человека цвет глаз у стоящего перед ней мужчины. Бирюзовый! — Произошла ошибка и я хотел бы принести тебе извинения от себя и остальных членов Совета. Судя по тому, что я вижу перед собой, тебе пришлось не просто, но в этом вина только одного человека. Твоего дяди! То, что он осмелился сделать за спиной Совета, повергло меня в шок. Он не только попрал все эдикты Нового Вавилона, он предал свой народ! И, конечно же, он был наказан.
Слова вестника отзываются болью в сердце, и хочется закричать: «Он не заслужил такого!» — но она лишь молча продолжает слушать.
— Ты же, Тилия, — продолжает Бареалис, окидывая её беглым взглядом, — другое дело. Ты ни в чём не виновата. Ты чиста! Я восхищаюсь тем, что тебе, единственной из семи башенцев попавших в Яму, удалось выбраться.
«Так вот значит, что выжжено на моей спине», — горько усмехается она про себя, опуская голову и отстранённо взирая на то, как на отполированный до блеска пол семидесятого этажа Башни с её правой руки падают алые капли.
— Поэтому у меня для тебя подарок…
От этих слов Тилия вздрагивает и поднимает на вестника удивлённый взгляд, настороженно наблюдая за тем, как избранный Советом представитель неторопливо подходит к стене и нажимает на невидимую глазу панель. Та тут же бесшумно отъезжает в сторону.
— Самопожертвование во имя народа Нового Вавилона — есть первостепенная обязанность каждого! — высокопарно заявляет Бареалис, после чего растянув губы в фальшивой улыбке, добавляет. — Ты заслужила право пройти последнюю ступень. Очищение!
Как бы не хотелось Тилии закричать в этот момент, она сдерживается, лишь сильнее вонзая ногти в свои ладони. Перед ней хищно белеет костюм адепта…