На второй день у Львиной Пасти я переключила свои мысли на другие дела. Солдаты все подходили и подходили регулярными потоками, и огромный лагерь стал еще более переполненным и разросшимся. Я отправила Днарла и двух других передать мои приветствия различным военачальникам, в том числе и Казарлу, и попросить их навестить меня в двадцатом часу у меня в шатре. Я знала, что они почтительно явятся, но притом будут в замешательстве, не ведая, о чем следует говорить с угнездившимся в центре военного лагеря женским божеством. Но для них это не составило труда. За все два часа, проведенные в их обществе, я произнесла всего несколько слов, да и те, в общем-то, сводились к подсказкам. Я дала им полную волю говорить о войне — о ее истории и будущих кампаниях. Они понятия не имели, что Вазкор не хотел, чтобы я находилась здесь. Им думалось, что он будет доволен их попытками уведомить меня обо всем, что они знали, а когда они обнаружили, что я не только понимала, о чем они говорят, но вполне искренне интересовалась и увлеклась их рассказом, у них сложилось новое мнение обо мне. Я была, считали они, женщиной, но с мужским умом; это мнение так и излучалось их лицами и являлось высшим комплиментом. Они ушли от меня в хорошем настроении, впечатленные своей богиней, научив ее немного тому, чего следует ожидать на войне, и раскрыв многое в их собственных характерах.
Утром я встала рано и прогулялась в сопровождении Мазлека, Днарла и Слора по рядам палаток. На меня больше таращились, чем отвешивали глубокие поклоны, однако солдаты, с которыми я заводила разговор, казались как благоговеющими, так и гордыми тем, что Восставшая выделила их. Завтрашний день увидит этот лагерь тронувшимся в путь, чтобы присоединиться к Вазкору на нижней стоянке, и уже полным ходом шли приготовления к отбытию. Появился Казарл и взял меня на экскурсию к военным машинам и на инспектирование строевой подготовки мечников и конницы. В районах расквартирования лучников воины смолили свои луки, несколько конных тренировались, пуская стрелы в раскачивающееся соломенное чучело и мешки, а другие, пешие, — по разным висящим на столбах мишеням.
Я заметила Казарлу, что забыла выбрать себе лук и хотела бы сделать это сейчас. Он, казалось, изумлялся всему новому, к чему я показывала себя способной, и этот раз не стал исключением. Однако ж он подозвал воина, и мы прошлись среди припасов; через некоторое время я выбрала тот лук, который показался наиболее удобным. В нем не чувствовалось такой близости, как в тех, какими я пользовалась, когда была с Дараком — те ведь делались лично для меня, но я надеялась, что со временем между нами может сложиться союз. Прихватив несколько стрел, я вышла с ним из палатки и живо расправилась с цветными глазами мишеней. Вокруг меня прокатился ропот восхищения со стороны лучников, и я знала, что известие об этом распространится по всему лагерю.
Делала я и другие вещи, возможно, глупые, так как у меня не было уверенности, что я добьюсь в них успеха, но, впрочем, у меня было очень мало времени. Я сразилась среди офицерских шатров в учебной схватке на мечах и ножах с одним худощавым и хитрым бойцом. Сперва я думала, что он сдерживался от тревоги из-за такой ситуации, но через некоторое время мое умение убедило его, что ему лучше что-то предпринять против меня. Нас судили по очкам и в итоге сочли равными. Думаю, я могла бы побить его, хотя и не стану клясться в этом, но мне не хотелось вызывать ни зависти, ни гнева тем, что я сделала. На открытом месте находились табуны лошадей из горных долин Эшкорек-Арнора, все еще диких, которых воины мало-помалу объезжали для ратного труда. Мне это дело не нравилось с тех пор, как я смотрела на Дарака, объезжавшего в степном крарле Сарроку, и узнала, что покорить лошадь означает также сломить ее дух. И все же я выделила белого жеребца — гордость табуна, не лощеного, неприрученного и разъяренного на весь этот мир.
— Этот, — указала я.
Казарл начал было возражать, но я вежливо предложила ему помолчать. С помощью проклятий и стрекал белого залучили в отдельный загон, и я прыгнула туда следом за ним. Теперь я понимаю, что это и впрямь было глупостью, но в то время такое действие имело свою извращенную логику. Белый повернулся и посмотрел на меня двумя горящими колесами глаз и стал попеременно рыть землю то одним, то другим копытом. Я велела не придерживать его для меня, да, по-моему, они и в любом случае едва ли смогли бы его удержать. Он обругал меня по-своему и встал на задние ноги в самой невозможной позе, и пока он балансировал так, на пределе своей взбешенности, я побежала к нему и в последний момент увильнула в сторону, прежде чем он смог шарахнуть меня копытом, а когда он встал обратно на все четыре, я ухватилась за его гриву, уперлась ногой в ледяной бок и забралась ему на спину. Он подпрыгнул, подняв в воздух все четыре ноги, отчего у меня при сотрясении, казалось, сместились все суставы позвоночника. Я вцепилась ему в шею и гриву, но мои руки не дотягивались до его огромной шеи, чтобы поприжать дыхательное горло — старый, но верный прием объездчиков. Лагерь, скалы и небо разбились на мелкие осколки и начали виться вокруг наших голов. Скачка была жуткой, и мне не раз думалось, что я погубила все свои планы, и буду сброшена и, вероятно, съедена, так как эти дикие табуны из Эшкорека пользовались славой пожирателей людей. Пусть даже так, но не могу отрицать, что панический ужас в данном случае доставлял мне своеобразное удовольствие — это было осязаемой реальностью посреди напастей и бед, казавшихся нереальными. Конец наступил совершенно неожиданно. Никакого замедления бега, просто внезапное прекращение всякого движения. Не знаю, сколько длилось это страшное испытание, но, думаю, довольно долго. Вокруг загона собрались толпы воинов, смотревших во все глаза, кричавших приветствия. Казарл носил маску и оставался непроницаем, однако поднял руку, отдавая честь.
Конь стоял подо мной не дрожа, очень спокойно. Сперва я думала, что то неистовство может начаться заново, но через некоторое время рискнула слезть. Подойдя к могучей голове, я пристально посмотрела в его тлеющий глаз. Конь наклонился и ткнулся мне в плечо. Подняв руку, я погладила бледную шею, слегка испещренную, как стало видно вблизи, полуневидимой прекрасной сетью голубоватых веснушек, будто она была высечена из мрамора. — Мой, — объявила я.
Я свое доказала. Этот белый дьявол бывал спокоен со мной и одним-двумя конюхами; как надлежало, его представили им — но со всеми прочими он по-прежнему оставался демоном. Наверное, это самое разумное — сдерживать коня только одной рукой. По крайней мере, я не уничтожила ни его самого, ни его душу бешеного коня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});