— Так что, ты, что ли, все это сделала, будь оно проклято!
Тут она пошла вразнос и заорала что есть силы:
— Да, бестолковый, ничтожный клоун, это я все сделала! Я уничтожила мир. Что, интересно, ты теперь скажешь?
Я был настолько ошеломлен, что не сказал ничего. Я не думал, что это все она, но после ее признания растерялся. Подойдя к ней, я схватил ее за плечи. От нее веяло холодом.
— Ты не человек.
— Да пошел ты к черту, идиот! Я такой же человек, как и ты. Еще человечнее.
— Ты лучше мне все объясни, — произнес я с нотками угрозы. — А то…
— А то что, ничтожество? Я могу стереть этот последний огрызок вместе с тобой и всем барахлом и снова останусь одна, как раньше, до того как я все это сделала.
— Ты это сделала?
— Да, сделала. Сдула. Просто так села, сунула в рот большой палец и сказала: «Пусть все исчезнет, кроме Юджина Гаррисона, где бы он ни находился, меня и крошечного городишки, где мы могли бы быть вместе». А потом вытащила палец изо рта, и все исчезло. Исчез Бостон, небо, земля и все прочее, а мне пришлось долго брести через туман, прежде чем я тебя нашла.
— Зачем?
— А ты меня даже не узнал, идиот. Ты даже не помнишь Опал Селлерс, да?
Я уставился на нее.
— Придурок!
Я продолжал смотреть.
— Я была в твоем классе, мы вместе заканчивали школу. Ты шел следом за мной, когда нам выдавали дипломы. На мне был белый хитон, во время приветственной речи ты стоял сзади, а у меня были месячные, и белый хитон запачкался, ты наклонился и сказал мне об этом. Я смутилась до смерти, но ты предложил мне свою академическую шапочку, я взяла ее и держала за спиной, и мне казалось, что ты совершил самый милый, самый красивый поступок! И я полюбила тебя, ты, бесчувственная тупая скотина!
С этими словами она сбросила маску, экран, вуаль или чем там она прикрывалась — вот почему она была такой холодной, — и внутри оказалась Опал Селлерс, которая всегда была страшной уродиной и знала, что именно так я и думаю. Она сунула в рот большой палец, что-то забормотала… Ничего не произошло.
Тогда она окончательно обезумела, принялась кричать, что потратила на меня все силы и теперь ничего не может сделать, опять хлопнула дверью и ушла.
Я кинулся следом. Она добежала до края, а потом дальше, как викинг, боевой пловец, гунн и вся компания, которую, как я понимаю, она прислала специально, чтобы я почувствовал себя героем.
Вот и все.
Исчезла. Взяла и ушла. Куда — не имею понятия. Я продолжаю сидеть на месте, но что делать дальше, тоже не знаю. Кто-то должен за меня перед ней извиниться — мол, она хорошая девушка и все такое.
А я буду жить здесь, мне удобно, о большем и мечтать не надо. Она постоянно говорила о любви. Ну, это была не любовь, черт.
Не думаю.
Хотя откуда мне знать? Девушки всегда очень быстро от меня уставали.
А я собираюсь научиться готовить пиццу.
ОДИНОКИЕ ЖЕНЩИНЫ
КАК ВМЕСТИЛИЩЕ ВРЕМЕНИ
Lonely Women are the Vessels of Time © В. Гольдич, И. Оганесова, перевод, 1997
После похорон Митч отправился в «Динамит», бар. для одиноких людей. Вернон — бармен, работавший в дневную смену, — сберег для Митча его любимое место в кабинке.
— Я знал, что ты зайдешь, — сказал он, смешав любимый коктейль Митча «Мария» и передавая ему через стойку высокий бокал. — Прими мои соболезнования по поводу смерти Анни.
Митч кивнул и сделал глоток из бокала. Потом огляделся по сторонам — даже для пятницы еще слишком рано, народу совсем немного. Какие-то типы заняли лучшие места по углам выложенного плиткой и украшенного витражами бара, а несколько парочек в обитых плюшем кабинках наслаждались последними минутками перед тем, как вернуться домой к женам и мужьям. Было еще только три часа, а первые секретарши начинали появляться только после половины шестого. Позднее «Динамит» наполнится шумными разговорами, громким смехом и характерным запахом разгоряченных тел, кружащих в поисках добычи. Традиционный ритуал в баре для одиночек.
Он заметил девушку в крошечной кабинке для двоих в дальней части бара, возле застекленной будочки, где диск-жокей всю ночь напролет менял пластинки с записями рок-звезд. Девушку окутывала тень, а у Митча было неподходящее настроение для того, чтобы с кем-нибудь знакомиться. Но он запомнил ее — на будущее.
Он сидел, думал об Анни и потихоньку прихлебывал свой коктейль, когда на соседний табурет плюхнулся журналист из «Инквайрера». Митч знал только его имя, фамилия ему была неизвестна; журналист принялся многословно выражать свои соболезнования. Митчу захотелось повернуться к этому типу и просто сказать ему: «Послушай, черт бы тебя побрал, она была самой обычной девчонкой — с такими знакомятся в пятницу вечером, просто наши отношения продолжались несколько дольше, чем обычно; так что кончай трепать языком и проваливай». Но ничего подобного он не сделал. Митч слушал болтовню, пока у него не кончилось терпение, потом извинился, допил остатки коктейля и отправился в кабинку. Он сидел там, в полумраке, пытаясь сообразить, почему Анни покончила с собой, но не находил никакого вразумительного ответа.
Митч попытался вспомнить, как именно она выглядела, но перед глазами всплывали лишь волосы цвета меда да еще рост Анни. Особенная улыбка исчезла, характерный наклон головы и жест руки, когда она была раздражена… исчезли. Голос… исчез. Исчезло все, и Митч знал, что это должно его огорчать, но он ничего не чувствовал.
Он не любил ее, на самом деле был даже готов бросить ради стюардессы британской авиакомпании БОАК. Однако Анни оставила записку, в которой уверяла Митча в своей вечной любви, и он понимал, что должен испытывать ответственность за ее смерть.
Нет, не испытывал.
Задача заключалась в том, черт возьми, чтобы не остаться в одиночестве. Задача заключалась в том, чтобы получить от жизни по максимуму, везде, где только можно, чтобы не быть наедине с самим собой, не чувствовать себя несчастливым, не позволить им слишком глубоко вонзить клыки в твою душу.
Вот, черт возьми, в чем заключалась задача.
Он вспомнил о чепухе, которой забивала ему уши одна феминистка в этом самом баре всего неделю назад. Митч болтал с девушкой, которая работала на страховую компанию, давая ей возможность рассказывать всякие глупости о ценных бумагах, акциях, завещаниях, временных ограничениях и прочей чепухе, не сводя при этом взгляда с ее потрясающих зеленых глаз, когда терпение Анни лопнуло, и она подошла, предложив немедленно вернуться домой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});