Читать интересную книгу Альфа и Омега (СИ) - Сейд Анна

— С говнюком, каких свет еще не видывал, — огрызнулся Йон. — Он всегда был такой — тащил все блестящее, что плохо лежит. И строил из себя невесть что. Никогда бы не подумал, что такой жадный мудак, как он, заберется так высоко.

— Как он вообще… оказался связан с твоей семьей? — осторожно спросила я, не зная, стоит ли давить на больную мозоль.

— Он был знакомым мамы, — неохотно отозвался он. — У нее был талант связываться с… уродами. Ходили слухи, что альфа, что был моим отцом, даже не был… ее альфой. Наверное, можно считать удачей, если она отдалась ему по своей воле или хотя бы не по пьяни. Впрочем, я никогда не спрашивал. — Он замолк, плотно сжав губы и наклонив голову вперед, а я вдруг остро пожалела, что не могу обнять его сейчас. Чувствовалось, что любые воспоминания о детстве причиняли Йону боль, потому что он до сих пор не свыкся с ними и не отпустил то, что тогда произошло. Учитывая, что он вот уже лет тринадцать лелеял планы мести и не занимался буквально ничем, кроме этого, мне вряд ли стоило удивляться такому положению дел.

— Йон, я… Я не буду делать вид, что понимаю, через что ты прошел тогда, — тихо, но твердо произнесла я, развернувшись к нему (шея все еще ныла, и я старалась больше двигать телом, чем головой). — И я понимаю, что, возможно, это прозвучит эгоистично, но мне нужно знать, понимаешь? Я должна знать, что вас связывает и что так мучает тебя. Иначе я не смогу помочь.

— Ты не обязана… помогать мне, Хана, — покачал головой он. — И я вообще не уверен, что тут можно… помочь.

— Ты этого не знаешь, — воспротивилась я. — Еще полмесяца назад ты думал, что никогда не захочешь секса с омегой, а теперь… — Я не стала договаривать и просто абстрактно повела рукой. — Все возможно изменить, если действительно этого захотеть. Старые раны могут причинять боль, но лишь пока не найдется того, кто примет тебя вместе с ними, скажет, что ты ни в чем не виноват, и протянет тебе руку в будущее, где ничто из этого не будет иметь значения.

— Я пока не уверен в самом существовании своего будущего, — вяло отмахнулся он, прикрыв глаза.

— Тем более, — упрямо мотнула головой я. — Если нам суждено провести в этих клетках свои последние дни, я бы хотела быть в курсе, ради чего все это было. Я зашла так далеко, не задавая вопросов и веря, что у тебя должны быть веские причины поступать так, как ты поступаешь. Но ты сам сказал — мы в той ситуации, когда правила вежливости перестают работать. И я хочу знать, Йон. Я хочу знать о Сэме все и прямо сейчас.

Он молчал, наверное, с пару минут, и я уже подумала, что ничего не добилась своей пламенной тирадой, как альфа снова заговорил. Его голос звучал безжизненно, и он все еще не открывал глаз.

— Я не могу рассказать тебе о нем, не упоминая Лили. Моей малышки Лили. — Его лицо дернуло едва заметной болезненной судорогой, которая после сменилась такой же слабой и почти неразличимой улыбкой: — Ты ведь знаешь, как это бывает с нашими близнецами — мы любим их с рождения, а, может, даже до него, обнимая их в утробе матери.

От неожиданности я даже не нашлась, что сказать. Он уже упоминал о своей сестре раньше, а до этого говорил, что был в семье единственным ребенком — этого было достаточно, чтобы понять, что с ней что-то случилось. Что-то плохое. И что эта история мне совсем не понравится.

— Лили была… особенная, — меж тем продолжил альфа, скручивая и снова расправляя манжеты своих рукавов. Свой пиджак он отдал мне еще утром, когда стало ясно, что изящное декольте моего весьма пострадавшего за вчерашний вечер платья скоро перестанет справляться со своей главной обязанностью. — Она… Она нуждалась в заботе и внимании. Мы с ней были одного возраста, но я мог приготовить какую-то еду, сходить в магазин, помочь матери с уборкой или вроде того, а Лили… Она все время как будто грезила наяву. Легко всего пугалась, а когда плакала, то долго не могла успокоиться. Я должен был следить за ней, я…

— Ты был совсем маленьким, Йон, — возразила я, внутренне сжимаясь при одной только мысли о том, что он в самом деле винит себя за то, что произошло с его двойняшкой. — Ты сам нуждался в заботе и внимании, а твоя мама…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Мама часто бывала под кайфом, — резко проговорил он, словно оторвав пластырь от все еще не до конца зажившей раны. — Она начала употреблять еще в юности, и, думаю, поэтому Лили родилась… такой. Пока мы были маленькие, она еще как-то сдерживалась, но, когда поняла, что я могу позаботиться и о себе, и о сестре, то…

— Это несправедливо, — выдохнула я, сжав кулаки и ощутив, что меня разрывает между злостью, направленной на эту женщину, и безграничной жалостью, что захлестывала меня, когда я думала о ее заброшенных детях.

— Так или нет, теперь-то какая разница, — равнодушно отмахнулся Йон. — Я не уследил за сестрой. Она… погналась за бабочкой и вышла в окно. Пятый этаж, внизу асфальт — шансов у нее не было. Мама… На ней это очень сильно сказалось. Она начала употреблять более тяжелые препараты и… так в нашей жизни появился Сэм.

Меня распирало от желания сказать что-то, возмутиться, закричать, расплакаться — но я молчала. Я не могла даже обнять его и уже почти жалела о том, что настояла на своем и вынудила его раскрыться прежде, чем он сам к этому пришел.

— Он снабжал ее разными веществами и иногда трахал. Но чаще подкладывал под своих дружков. Мама… она даже тогда была красивой. — Он скривился, попытался отвернуться, чтобы скрыть нахлынувшие на него эмоции, но мне не нужно было видеть его лицо, чтобы почувствовать колючие слезы в собственных глазах. — Она говорила, что любит его, и просила меня называть его папой, а он… Он потакал ее прихотям и удовлетворял собственные. Он был ее дилером и сутенером, а потом…

Йон прервался, словно ядовитые слова застряли у него в горле, прожигая его насквозь и отказываясь выходить наружу.

— Что было потом? — тихо спросила я, когда пауза слишком затянулась.

— Он дал ей то, что не следовало, — кратко и сухо произнес альфа. — Может, хотел проверить, как подействует, я не знаю.

Он снова замолчал, опустив угрюмый взгляд на собственные руки и терзая ногтем заусеницы на большом пальце.

— С ней что-то случилось? — предположила я.

— Да, именно так. С ней кое-что случилось, и я остался совсем один.

После этого он надолго замолчал, и я поняла, что больше Йон говорить не намерен. Впрочем, я и так узнала больше, чем надеялась, и мне нужно было как следует все это осмыслить. Маленький ребенок, потерявший сперва сестру, а потом мать, вынужденный скитаться по холодным недружелюбным улицам, лишенный защиты и заботы и отягощенный бесконечным чувством вины за то, что не смог уберечь своих близких — как мне было сейчас в двух словах объяснить и передать все то, что теснилось в моей груди и остро жгло ее изнутри? Как сказать, что его мать была слабой эгоистичной женщиной, которая поставила свои интересы и зависимости выше интересов собственных детей, но он не был в этом виноват? Что такой ублюдок, как Сэм, не заслуживает ни его памяти, ни его мести, ни даже упоминания о нем? Йон построил всю свою жизнь на ненависти к этому человеку, потому что больше у него ничего не было. И если бы не благотворное влияние его отца и наставника, которого я уже заочно без меры уважала, мой альфа мог бы вырасти озлобленным безжалостным уродом, ни во что не ставящим чужие жизни на пути к достижению собственной цели. Да, он и так не боялся запачкать руки, разбираясь с негодяями, но, вспоминая, как он заботился о побитой Сузи, как помогал девочкам из Дома Ории перестилать крышу, с какой нежностью смотрел на Никки и ее малыша, да что там — как он все это время присматривал за мной, помогал моим друзьям и терпеливо сносил все мои приступы паники и перепады настроения, я осознавала, какой огромный и непростой путь духовного развития он прошел за эти годы, не озлобившись и не возненавидев весь мир за то, как тот поступил с его семьей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты думаешь, что, если убьешь его, тебе правда станет легче? — тихо спросила я спустя какое-то время.