фирмы по продаже музыкальных инструментов – впрочем, в коммерции он не преуспел и обанкротился в 1877 году. Старший сын Джона Бенджамина и его второй жены Мэри Джейн Стау, Артур Руэл, не пошел по отцовским стопам и предпочел банковское дело торговле и музыке. Он стал неплохим банковским клерком – и в 1891 году получил повышение: должность управляющего отделением Африканского банка в Блумфонтейне – столице Оранжевой республики (сейчас – провинция Свободное Оранжевое государство, часть ЮАР). Необходимость ехать на другой конец света окупалась неплохим окладом и возможностью быстрого карьерного роста, недостижимыми в то время в метрополии. Через год к нему прибыла его невеста, Мейбл Саффилд, и молодые люди обвенчались в кейптаунском кафедральном соборе
16 апреля 1891 года. Мейбл был 21 год, ее мужу – тридцать четыре. Ровно через девять месяцев, третьего января 1892 года, у Толкинов рождается первенец, окрещенный Джоном Рональдом Руэлом. Еще через два года – 17 февраля 1894 года – Мейбл родила второго сына, Хилари Артура Руэла. Последнее имя стало традиционным для этой ветви семейства: и сам писатель, и все его дети давали своим сыновьям – среди прочих – имя Руэл, заимствованное когда-то Бенджамином из Библии.
Воспоминаний о жизни в Африке у будущего писателя сохранилось очень мало, да и те скорее известны ему по рассказам матери: однажды слуга-негр, которому маленький Джон Рональд (именно так мальчика звали в семье) казался очень красивым, на целый день утащил его из дома, чтобы похвастаться перед родными, а в другой раз малыша укусил тарантул – его спасла няня-негритянка, отсосавшая яд. Из этого случая многие исследователи делают многозначительные выводы, считая тарантула прообразом паукообразных ужасов в книгах Толкина, – например, чудовища Унголианты и ее порождения Шелоб, – хотя сам Толкин весьма ехидно относился к подобным заключениям. Известно, что он никогда не страдал арахнофобией и вообще отрицал, что запомнил тот день. Лечивший же мальчика доктор Торнтон Куинби считается одним из прототипов Гэндальфа Серого.
Артур Руэл и Мейбл Толкин с маленьким сыном и слугами, Блумфонтейн, 1892 г.
Со временем выяснилось, что жаркое африканское солнце и гнилой климат Блумфонтейна не лучшим образом сказываются на здоровье младших Толкинов, и было решено, что Мейбл с сыновьями отправится в Англию, а Артур присоединится к ним, как только приведет в порядок свои дела. В 1895 году миссис Толкин с детьми прибыла на родину и поселилась у родителей Мейбл в деревушке Кинге Хит недалеко от Бирмингема. Маленький Джон Рональд был на всю жизнь потрясен Англией, ее травой и деревьями, полями и лесами: столько зелени он никогда раньше не видел. Когда на Рождество выпал снег и нарядили елку, восторгу его не было предела – ведь в Блумфонтейне наряжали эвкалипт, а снег бывал только в английских газетах. Следы детского восхищения природой будут заметны во всех его книгах.
Артур присылал письма, где писал, как он скучает по семье, как ждет встречи… А потом пришло чужое письмо: 15 февраля Артур Толкин скончался от ревматической лихорадки.
Мейбл осталась одна с двумя детьми на руках, и надеяться ей оставалось лишь на помощь родственников. Она происходила из добропорядочного патриархального английского рода, веками жившего в Средней Англии. Саффилды из поколения в поколение занимались торговлей; родители Мейбл, Джон Саффилд и Эмили Джейн Спарроу, имели в центре Бирмингема дом и магазин. Они были настоящими англичанами – неторопливыми, вросшими в землю, практичными, преисполненными здравого смысла и чувства собственного достоинства. «Толкин по имени, я, тем не менее, Саффилд по вкусам, способностям и воспитанию», – утверждал позже Толкин.
Из дома родителей в Бирмингеме Мейбл скоро переехала в расположенную неподалеку деревушку Сэйр-хоул, где смогла по случаю снять дешевое жилье. Денег, которых оставил ей муж, едва хватало на жизнь. Ее единственной радостью были дети, а главным утешением – религия. Со временем она – под влиянием своей сестры Мэй – стала склоняться к католичеству и в 1900 году официально переменила веру, сделав набожными католиками и сыновей. Этот поступок резко отдалил ее от родственников: к католикам, «презренным папистам», в Англии традиционно относились очень предвзято – причиной тому не одно столетие религиозных войн, преследований и массовых репрессий. Ни Толкины – приверженцы англиканской церкви, ни баптисты-Саффилды больше не желали иметь ничего общего с отступницей.
Но Мейбл не сдавалась и не отчаивалась. Она решила во что бы то ни стало дать детям хорошее образование: в то время оно включало в себя языки и прочие гуманитарные дисциплины, и Мейбл, которая прекрасно играла на пианино и рисовала, знала латынь, немецкий и французский, сама учила сыновей. Она же привила детям любовь к ботанике: Джон Рональд не только прекрасно рисовал деревья и пейзажи, но и знал по именам все окрестные растения. Любовь и особую привязанность к деревьям он сохранил на всю жизнь.
В детстве Джон Рональд много читал: он любил «Алису в стране чудес» и сборник волшебных сказок Эндрю Лэнга, книги основоположника английского фэнтези Джорджа Мак Дональда и книги про индейцев (а вот сказки братьев Гримм и «Остров сокровищ» ему совсем не понравились). Они с братом облазили все окрестности Сэйрхоула: там были лес и озеро, река Коул и старинная мельница, и всюду их ждали приключения, рыцари и великаны, принцессы и драконы. «Я так страстно желал повстречаться с драконами, – вспоминал он много лет спустя. – Естественно, будучи маленьким и не очень сильным, я бы не хотел встретиться с ними на околице. Но все равно мир, где они были, даже такие страшные, как Фафнир, представлялся мне куда более богатым и прекрасным. И чтобы попасть туда, я бы не постоял за ценой». Неудивительно, что еще в детстве мальчик сочинил свою собственную сказку, и, конечно, она была про драконов. «Я ее начисто забыл, кроме одной филологической подробности. Моя мать насчет дракона ничего не сказала, но заметила, что нельзя говорить «зеленый большой дракон», надо говорить «большой зеленый дракон». Я тогда не понял, почему и до сих пор не понимаю. То, что я запомнил именно это, возможно, важно: после этого я в течение многих лет не пытался писать сказок, зато был всецело поглощен языком».
У мальчика и правда оказался потрясающий талант к языкам: латынь он впитывал, словно губка, а в древнегреческом далеко превзошел свою мать. Стало ясно, что его во что бы то ни стало надо отдавать в хорошую школу. К счастью, один из родственников согласился оплатить обучение, и Джон Рональд поступил в лучшую бирмингемскую школу короля Эдуарда. Правда, для этого пришлось оставить так полюбившийся за четыре года Сэйрхоул. «Всего четыре года, – вспоминал писатель, – но они до сих пор кажутся мне самыми продолжительными и повлиявшими на всю мою жизнь».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});