И если легенда права, то самый первый огонь ласточка принесла в аил Чета Чалпана: эти птицы не только все лето вились вокруг дымохода, но и, наверное, вили гнезда среди лиственничной коры, которой был покрыт аил.
— Пять лет стоит мой аил здесь, и все пять лет ласточки не улетают! Хотя и у Чегата аил точно такой же, — Чет распахнул дверь. — Входи, Яшканчи! Дорогим гостем будешь! Эй, дочка, угощай нас.
Молодая угловатая девушка захлопотала у очага. Яшканчи смотрел на ее ловкие руки, узнавая и не узнавая ту запуганную и зареванную девчушку в лохмотьях, что семь лет назад он увидел в аиле Курума, умершего от простуды.
— Неужели ты и есть Чугул?[145] — спросил он неуверенно.
— Я, дядя Яшканчи, — потупилась девушка, — я вас тоже помню.
Чет вынул трубку изо рта и вздохнул с искренней скорбью:
— Время благосклонно к детям и совсем не щадит взрослых. Вот и моя Занатай слегла…
— Что с ней?
— От скота заболела. Возил ее к русскому доктору, помог. Порошки дал. К зиме, сказал, встанет.
Чугул принесла чашки с аракой, протянула первую отцу, вторую — гостю. Арака была теплой и отдавала приятной горчинкой.
— Мир и счастье твоему дому, Чет!
— Радости и достатка тебе, Яшканчи!
Чугул снова наполнила чашки, достала из казана два куска горячей, исходившей парком баранины, положила на деревянное блюдо, прибавила горку лепешек.
Яшканчи не выдержал и, ласково потрепав девушку за тугую и румяную щеку, спросил лукаво:
— А когда мы с твоим отцом будем рубить свадебные дрова?
Чугул звонко рассмеялась:
— Как только подрастет ваш Кайонок, дядя Яшканчи!
— Эйт! — удивился Яшканчи. — Вы уже познакомились?
— Да, мы вместе собирали хворост для очага. И с тетей Адымаш я познакомилась! Хорошая она у вас, ласковая… Яшканчи самодовольно усмехнулся:
— А плохая жена мне не нужна! — И, покосившись на орын, спросил тихо: А твоя мама разве не ласковая?
— Что вы, дядя Яшканчи! Моя эне — самая лучшая мама!
Чет щурился на огонь, как сытый кот, и в его темных глазах прыгали веселые и счастливые бесенята.
Они о многом уже переговорили, но главного так и не затронули. А главным было то, что от имени бурханов поручили передать на словах Оинчы и Ыныбас. Но все не получалось этого главного разговора… Яшканчи ждал вопросов Чета, а их не было. Начинать же самому было плохо: от слов нежданных вечерних гостей остался какой-то зыбкий туман, сквозь который с трудом просматривалось, что лежало на земле, рядом, а что было выше тумана и ближе к небу, хорошо и отчетливо виделось, называлось красивыми словами, которые не повторить, настолько они забылись людьми…
— Почему молчишь, Яшканчи? — спросил Чет.
— Я думаю.
— Как ты можешь думать, — рассмеялся Чет, — если твоя трубка давно погасла? При мертвой трубке и мысли не могут быть живыми! О чем думал-то?
— Понимаешь, Чет… Когда Оинчы, а потом Ыныбас, его брат, сказали мне, что человек сильнее богов и если захочет, то и богатырей разбудит, как бы долго и крепко они ни спали своим каменным сном, я вспомнил одну сказку…
И Яшканчи тихо и медленно, старательно подбирая слова, рассказал Чету о боге Бурхане с серебряными глазами, о его друге хане Ойроте, о нашествии врагов и крушении счастья людей, пока не закончил словами об отречении светлых богов и торжестве Эрлика с его черным зеркалом.
Чет удивленно посмотрел на него:
— Я тоже слышал эту сказку. Светлый бог Бурхан и хан Ойрот отреклись от людей за их грязные дела и еще более грязные мысли. Ну и что? При чем здесь спящие богатыри и люди, которые могут стать сильнее богов, если захотят?
— Ты не знаешь конца этой сказки! — вскинул голову Яшканчи. — Я тоже его не знал… Оинчы рассказал его мне. Белый бог Бурхан проснулся, открыл свои серебряные глаза, смахнул горы, которые выросли вокруг его коня и седла… Они вернулись, Чет!
К его удивлению, тот спокойно выбил погасшую трубку о каблук и охотно кивнул головой:
— Да, в горах давно поговаривают об этом…
— Теперь слушай, что мне сказал Оинчы. Он не бросил камлать, как об этом думают все. Он вынужден был отдать бубен Учуру, чтобы пойти навстречу богу Бурхану и хану Ойроту, которые пришли в горы и теперь хотят, чтобы люди забыли свои обиды, подали руки друг другу и разбудили спящих богатырей, которые помогут им обновить Алтай!
— А что он просил передать мне? — Чет все еще возился со своей трубкой, ковыряя ее сухой былинкой, поднятой с земли.
— Он просит тебя сказать об этом людям. Только теперь Чет поднял голову, и Яшканчи увидел в его глазах удивление:
— Почему я? Об этом людям можешь сказать и ты!
— У тебя есть непорочная дочь, которой небо может подать свой знак! Ыныбас сказал, что хан Ойрот в горах и многие люди его видели… Почему бы его не увидеть и Чугул?
Чет вздохнул:
— Что ему делать в Терен-Кообы? Есть сотни других долин!
— Хан Ойрот — хозяин Алтая! — пожал Яшканчи плечами. — Какая ему разница, где и кому показаться?
— Слухи в горах разные ходят. Да и люди появились чужие. — Чет медленно набил трубку табаком, воткнул ее в рот и тут же вынул: — Чегат тебе ничего не рассказывал?
— Мы о многом говорили с ним…
— Три дня назад к нему зашли двое, купили мяса и ушли. Чегат говорил, что никогда не видел таких охотников. Скорее, они были воины: одеты одинаково, косичек нет, в руках винтовки…
— Воины?.. Что ж, если хан Ойрот собирает воинство Шамбалы, то почему в горах не появиться воинам? Ведь русские Алтай так просто никому не отдадут!..
— Где воины, — вздохнул Яшканчи, — там всегда война…
— Война нас не касается! — отмахнулся Чет. — Алтайцев даже русский царь не берет на войну!..[146] Да и не умеют алтайцы воевать!
— Умеют… Дед деда Адучи говорил, что были времена, когда Чеча с монголом Чадаком воевал, потом с китайцами зайсан Менко воевал… Много было войн в наших горах, Чет!
Они долго еще сидели на камне, выкуривая каждый свою трубку и набивая свежим табаком, но так и не могли наговориться. Прощаясь, Чет сказал задумчиво:
— Кто бы ни был этот хан Ойрот, которого привел наш древний бог Бурхан, но хорошо, что он пришел! Может, в головах кое у кого рассветать начнет…
Хан Эрлик силен и грозен только для простых людей. Для богатырей он ничтожество. Они всегда проникали к нему под землю, выламывали двери его чугунной юрты, выволакивали сильнейшего из князей тьмы вместе с его шулмусами-оборотнями на солнечный свет и ставили им всем на лбы свои раскаленные на огне клейма. Но никогда не решались убить — людям нужны силы, которых бы они боялись, страх перед которыми держал бы их в узде повиновения…