Читать интересную книгу Поджигатели (Книга 1) - Николай Шпанов

- Прошу знакомиться, господа, - скороговоркой бросил министр и пробормотал что-то неразборчивое.

Из сидевших вокруг стола Анри знал в лицо только Леже - начальника кабинета министров, человека, пережившего на своем посту многих шефов и составлявшего гордость министерства, так как служил "самому" Бриану. Сцепив пальцы на столе перед собою, Леже смотрел в стоявшую перед ним чашку кофе и, казалось, не слушал того, что говорил Барту. Лица остальных были обращены к министру.

- Уверяю вас, господа, - с живостью говорил Барту, - мои выводы основаны на трезвом анализе обстановки и опыта истории. Жюль Камбон говорил: "Я не хочу иметь ничего общего с Советами. Я доволен тем, что мой возраст избавляет меня от необходимости жать руки их представителям. Но если бы я был у власти, то сделал бы все, что могу, для сближения Франции с Россией. Франция нуждается в помощи России, чтобы защитить себя от Германии. Без такой помощи она не выдержит". Это печально, но это так, господа, - произнес Барту и, обхватив двумя руками чашку, в которой поблескивала мутная смесь молока с эмсом, отпил несколько глотков. - Камбон говорил: "В 1914-м русские солдаты в Мазурских болотах выиграли битву на Марне". - И, быстрым взглядом обежав лица слушателей, Барту добавил: - Это факт, господа. Русские любят говорить, что факты упрямы. А я не люблю спорить с упрямцами, когда вижу, что спор кончается не в мою пользу. - И он покачал головой. - А вы, Леже, что вы думаете обо всем этом?

Леже поднял взгляд от своей чашки, посмотрел на министра и ничего не ответил. Взгляд его выражал согласие.

Чем больше Анри слушал министра, тем больше ему казалось, что утвердившаяся за ним репутация величайшего хитреца и притворщика не соответствует действительности. Анри знал, что о Барту говорили: "Иметь его в кабинете рискованно, но иметь его вне кабинета опасно". Говорили об его оппортунизме, о способности предавать друзей, на ходу изменять свое мнение по нескольку раз. И все это казалось Анри несовместимым с тем образом добродушного, прямого весельчака, какой предстал ему теперь. Журналисты в разговорах между собою тоже всегда хорошо отзывались о Барту: он никогда ничего не скрывал от них. Только предупреждал, что из сказанного не должно появиться в печати. И если журналист обманывал его доверие, навсегда исключал его из числа своих доверенных собеседников.

Судя по списку, лежавшему в кармане Анри, и сейчас за столом должно было сидеть несколько представителей прессы. Министр с откровенностью рассказывал о последней поездке по Европе, когда он вел "битву за восточное Локарно". В этой комбинации он видел противовес милитаризирующейся Германии и, следовательно, спасение Франции. Анри с удивлением услышал:

- Если мне не удастся осуществить этот план, - а мне кажется, что это уже не удастся, - война неизбежна. Война породит у нас большие, очень большие социальные перемены. - Барту насмешливо посмотрел на молчаливого Леже. - Не знаю, что сделал бы на моем месте Бриан... Если бы я мог это знать, то сделал бы то же самое.

Барту продолжал беседу с такой легкостью, словно и не говорил уже полчаса безумолку, и таким тоном, будто перед ним сидели не несколько журналистов и случайных спутников, а, по крайней мере, весь кабинет или палата.

Анри захотелось курить. Он покосился на соседей: курил ли кто-нибудь в присутствии Барту? Папирос ни у кого во рту не было, но на одной из пепельниц дымилась едва начатая сигара. Анри закурил с такой поспешностью, словно боялся, что кто-нибудь его остановит.

Сквозь облачко дыма он посмотрел на Барту. Ему казалось, что это облако служит прикрытием его любопытному вниманию. Лицо министра, его быстрая речь, воодушевление не давали повода подозревать какое-либо беспокойство за самого себя. Барту был занят совсем другими мыслями. Он вовсе не обольщался насчет личных качеств короля Александра Карагеоргиевича и его режима. Но он был убежден, что Югославия и союз с нею необходимы Франции. А раз Франция нуждается в Югославии, старик готов был разыгрывать друга короля, поскольку тот держал в руках власть. Он знал, что Александр сидел у себя в канаке, трясясь от страха перед тысячью всяких опасностей, которые видел со всех сторон. Барту был уверен, что рано или поздно Александра убьют. Он знал, что король Александр боится македонцев, боится своих собственных офицеров: если они смогли с легкой совестью зарезать короля Александра Обреновича и его жену королеву Драгу, чтобы посадить на престол отца Александра - Петра Карагеоргиевича, то почему им не зарезать самого Александра?.. Александр боится своего брата Георгия Карагеоргиевича, которого сумел посадить в сумасшедший дом, но не решается убить. Барту знает, сколько усилий король тратит на то, чтобы оградить себя от возможного появления на воле принца Георгия. И Барту было досадно, что приходится строить свою политику на дрожащем от страха югославском короле.

Всего этого старик не сказал своим собеседникам. Речь шла о другом.

- Франко-русский пакт должен быть коллективным. Он должен быть согласован с договорами, по которым Франция имеет обязательства. Этот пакт должен быть открыт для всех: для Германии, равно как для России. Россия должна быть втянута в европейскую систему, иначе этой системе - конец.

Министр говорил, все больше оживляясь, словно возбуждаемый проектом, казавшимся ему единственным выходом из политического тупика, в который зашла Европа, а может быть, и весь мир:

- Восточное Локарно, господа! Воодушевляемый идеей спасения Европы от новой войны, надвигающейся еще прежде, чем заглохло эхо выстрелов прошлой, я не испугался холодного душа, которым меня облили англичане, как только я сунул нос в Лондон. Но и там нашелся человек достаточно разумный, чтобы понять: без кардинального решения вопроса безопасности на востоке Европы конец. Конец существующему порядку и - да здравствует социальный катаклизм! А за этим - хаос!.. Кстати говоря, - весело заметил министр и, оторвав руку от чашки с молоком, о которую грел ладони, показал на Леже: - вот истинный автор проекта... Господин Леже, я говорю о вас!

Начальник кабинета кивнул головой.

- Должен сказать, господа, что все шло бы прекрасно, если бы этот долговязый тупица Риббентроп, едва появившись в Париже, сразу не заявил в ответ на предложение Леже: "Никогда!" Чисто прусский ответ, - с усмешкой сказал Барту. - Прусская система мышления... Леже, расскажите же, что было дальше!

Леже, не поднимая головы, проговорил:

- "Отказ от пакта будет серьезным шагом, - сказал я Риббентропу. - Не хотите же вы сказать, что отказываетесь включиться в какую бы то ни было систему безопасности?" - Начальник кабинета посмотрел на кого-то из сидевших напротив него и так же безучастно продолжал: - Господин Риббентроп ответил мне: "Мы не примем участия в вашем восточном Локарно никогда!" При этом он громко зевнул и, вытянув ноги, скрестил их, повидимому полагая, что хорошо усвоил себе манеры британских дипломатов.

- Представляете себе, господа, эту фигуру? - подхватил Барту. Немногим лучше этого господина оказался Бек. По-видимому, он забыл, что его попросили о выезде из Парижа потому, что поймали с поличным на шпионской работе, еще когда он был тут военным атташе. Не чем другим, как только хорошо оплачиваемой Гитлером приверженностью к фашизму, нельзя объяснить позицию этого человека. Но это было бы еще полбеды, если бы и сам Пилсудский не оставил во мне убеждения, что варшавские круги безусловно предпочитают немцев русским. Увы, господа, они сами не понимают, что лезут в петлю. Рано или поздно она затянется на их шее. Единственный, кто мог бы обеспечить безопасность Польши, - Россия... - Барту некоторое время молчал, что-то вспоминая. - Как жаль, что с нами нет нашей милой мадам Табуи. Она могла бы вам рассказать, какое впечатление на нас произвел прием в Варшаве... да и в Кракове тоже. Полный отрыв от века. Судьба этой страны будет тяжела, если ее правители не одумаются...

- Или если она не найдет себе других правителей, - сказал кто-то из журналистов.

Барту посмотрел на него, как на ребенка.

- К сожалению, мосье, вы не знаете, что такое фашизм. Это не та болячка, которую легко сколупнуть. Может произойти большое, очень большое кровотечение...

Разговор сразу увял. Барту подлил в свое остывшее молоко еще немного эмса и сделал несколько глотков. Затем поднялся и молчаливым поклоном отпустил собравшихся.

В Марселе тоже не было дождя. В четверг 6 октября на освещенную солнцем площадь перед вокзалом вышли четверо приезжих. Плащи были перекинуты у них через руку. Им нечего было бояться промокнуть, как и вообще не нужно было ничего бояться. Они находились под тайной охраной "Боевых крестов" полковника де ла Рокка и всесильного префекта парижской полиции Кьяппа.

Кроне вполне доверял этой охране и счел излишним посылать в Марсель своих людей. Отто мог спокойно исполнять свои адъютантские обязанности у генерала Гаусса.