— А почему же?.. — она не договорила, понимая, что ему не нужно объяснять.
— Потому что я не знал твоего имени. И имен остальных тоже не знал. Если хочешь, буду звать тебя так.
— Нет, — она покачала головой. — Не надо. А свое имя? Его ты помнишь?
— Помню. Я все помню.
Она хотела спросить, как его звали, но отчего-то побоялась, потому что видела, как осунулось от воспоминаний лицо мужа. Дар, что жил в нем, позволял многое, но и ко многому принуждал. А Слада не была уверена — так ли это хорошо — помнить свою жизнь до того, как стал Ходящим?
Снова всплыли в памяти полные ненависти и гнева глаза Охотницы, назвавшей себя ее сестрой. И ее обещание — убить при следующей встрече. Вспомнились обережники, которые пленили ее — одичавшую — возле деревни. Нет. Слада не хотела знать свою прежнюю жизнь, потому что очень возможно, что тогда она ненавидела бы себя нынешнюю с такой же силой, с какой ненавидели ее эти люди.
А она не считала, что заслуживает ненависти. Ни она, ни ее муж. И никто из ее Стаи. Потому что за всю свою жизнь Слада ни разу не убила ни одного человека.
* * *
Тамир торопливо шел по темному коридору в покойницкую. Ночь обещала быть тихой. Донатос уже несколько дней как уехал из Цитадели. Наступившая весна обязывала креффа уходить на поиски новых выучей. Даже Клесх и тот не возвратился еще. Разогнав оборотней, отправил в крепость Фебра, а сам из Встрешниковых Хлябей тронулся в путь.
Одним словом, наставников в Цитадели осталось чуть да маленько. В основном старики. Им помогали несколько креффов, которые не ездили по городам и весям из-за ущербности: одноглазый Ихтор да Ольст, что несколько лет назад сломал ногу, повредил колено и с той поры не мог долго находиться в седле. Ну и, конечно, Нэд.
В отсутствие наставников послушание по обучению легло на старших послушников, которых еще не распустили по сторожевым тройкам.
Крепость как-то затихла, и все, кроме разве что первогодок, вздохнули свободнее. Без строгих креффов жилось вольготнее. Главное — не дурить. Старшие в основном занимались с самыми слабыми. Фебр, вон, постоянно таскал Лесану в чащу при Цитадели и гонял ее там до полного изумления. А вот Велеш к Тамиру не цеплялся — давал положенное наставление и не стоял мрачной тенью. Видать, помнил еще ранние годы своего ученичества.
И вот теперь Тамир, пользуясь тем, что никто не возлагает на него всевозможных оброков, спешил в покойницкую — сделать давно задуманное. Парень хотел поднять одного из усопших и попытаться поговорить с ним. Вдруг получится? Ну, а коли не выйдет ничего, так мертвецу от этого хуже не будет. Любопытство же снедало… Конечно, можно было бы дождаться Донатоса и подступиться к нему с расспросами, но Тамир помнил, что крефф не видел навьих тогда, в деревне. Еще запишет выученика в скаженные и проходу не даст своими издевками. Нет, уж лучше самому попытаться. Тем более, иной раз парню и впрямь все случившееся казалось собственной выдумкой. Слишком уж невероятно это было.
— Куда прешь, лось сохатый, что бабку не видишь? Глаза-то протри бесстыжие! — откуда-то, едва не из-под ног выкатилась Нурлиса и погрозила кулаком.
Послушник отшатнулся, недоумевая, как сварливая карга сумела появиться столь внезапно. Будто из воздуха.
— Что молчишь, орясина? — подступала к нему старая.
— Прости, бабушка, — выуч попытался обойти «бабушку» по крутой дуге, но та с удивительной для ее кривых ног резвостью, преградила ему путь.
— Какая я тебе бабушка, мордоворот. Бабкой тебе коза безрогая приходится! — уперла руки в бока сварливая хрычовка.
— Некогда мне с тобой брехаться, — терпеливо ответил молодой обережник, — дай пройти.
— Пройти-и-и… Куда ж эт ты торопишься? Вот только не бреши, будто на выучку, знаю я, что труповода твоего в Цитадели нет. А ну, говори, куда идешь?! Поди, гадость какую измыслил?
И старуха наступала на парня, исполненная решимости раскусить его подлую затею.
— Да ничего я не измыслил! — рявкнул Тамир так, что под сводами каземата разнеслось гулкое эхо. — В покойницкую я иду!
— В покойницкую? — Нурлиса схватила парня за грудки. — Ежели опять тухлятину какую рогатую приволок да поднять собрался, так и знай — все Нэду расскажу. У-у-у… проклятое семя. Одна досада от вас! Чего тебе с живыми-то не сидится? Нет, прется к своим мертвякам…
Плечи Тамира поникли. Бабка, сама того не зная, нажала на самое больное.
— Тошно мне с живыми… — тихо сказал он. — И говорить с ними не о чем. С мертвыми проще.
И замолчал, отведя глаза.
Хватка сухих старческих рук на одеже ослабла. Нурлиса отступила от парня и сказала негромко:
— А ты со мной поговори. Я такая старая… почти что мертвая. Да и ты не червь могильный. Нельзя молодому парню изо дня в день только с трупами якшаться.
Ученик колдуна пожал плечами.
— Мертвецы поболе людей ведают. И не насмехаются. И предать не могут.
В словах парня прозвучало столько горечи, что бабка покачала головой.
— Если что мертвецы и ведают, так с живыми этим не делятся, — проскрипела старуха. — А сам ты не загнулся пока, чтобы с навью беседы вести.
— То-то и дело, что не загнулся, а они… — и Тамир прикусил язык, сам не понимая, как едва не сболтнул сварливой карге то, о чем и думал иной раз с оглядкой.
— Чего сказал? — старая приложила к уху ладонь: — А?
— Ничего, дай пройти, — буркнул парень и заторопился.
Но бабка вновь оказалась проворней. Забежав вперед, она схватила послушника за руку, да так, что тот диву дался — сколько силы оказалось в сухой холодной ладони:
— Иль ты мертвых слышишь? — спросила надоедливая собеседница, не желая так просто отпускать свою жертву.
Выученик Донатоса молчал, глядя куда-то в сторону. Сердце уже изныло глядеть на въедливую хрычовку.
— Говори, лишенец, пока душу из тебя не вытрясла! — и старуха так дернула парня за руку, словно собираясь вырвать ее из плеча.
— Да не знаю я! — простонал Тамир. — Поблазнилось может с усталости! Что пристала ты ко мне?
— Навьих видел? — тем временем трясла его эта Встрешница. — Навьих?
Наузник угрюмо кивнул, и в тридцать третий раз проклял себя, что связался со склочницей.
— Донатосу говорил? — еще сильнее сжала его запястье Нурлиса.
— Да как скажешь-то? Сам ничего не понял толком…
— Вот и дальше молчи, — громким заговорщицким шепотом сказала старуха и тут же, по-прежнему не отпуская парня, поволокла его по коридорам.
Оказавшись рядом с мыльнями, бабка втолкнула послушника в свою коморку, шустро закрыла дверь на засов, пошныряла по всем углам, словно искала кого-то неведомого, подбросила дровец в печку и, наконец, убедившись, что никаких послухов в ее подземных хоромах нет, обернулась.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});