– Что со мной? – выдавил Хорст.
– Похоже, что Хаос взялся за тебя всерьез, – сказал Авти. – Я нашел тебя чуть ли не в костре… Ты бодал тлевшее полено. Сидеть сможешь?
– Попробую.
Шут помог ему подняться, сесть на шершавый ствол, потом сунул в руку что-то круглое, маленькое.
– Что это?
– Яйцо, – Авти мрачно усмехнулся. – Одному клесту сегодня повезло меньше других. Исторжение там или нет, но жрать-то надо.
Хорст с трудом разбил яйцо, руки тряслись, как у записного пьяницы. Поднес его ко рту и выпил клейкую сердцевину. На мгновение стало лучше, а потом в желудке словно лопнул горшок с варевом. Что-то горячее ошпарило грудь, полезло к запекшемуся горлу.
Хорст захрипел, ощутил, что падает.
– Давай, держись, – сильные руки подхватили его, – я тут лапника нарвал. Ложись, а я за костром послежу…
Бывший сапожник повалился на что-то жесткое и хрустящее, уставился в темноту. Его разламывало изнутри, руки и ноги, казалось, отдалились от тела на десятки ходов, внутренности жгло, а всякий вдох сопровождался неприятным скрипом в груди.
Холода он не чувствовал, спать не смог бы, даже если бы захотел, а ощущение времени полностью пропало. Откуда-то сверху сыпал снег, каплями оседал на лице, увлажнял одежду.
Хорсту было все равно. Он замечал только, что время от времени подходит Авти, что-то говорит, но слов не понимал, а потом с удивлением обнаружил, что вокруг светлеет.
Головная боль отступила, унялась неприятная пульсация в груди, он вновь мог связно говорить и двигаться.
– Ага, шевелится, – донесся сбоку удивленный голос Авти, – значит, жив… Если честно,, не ожидал, что дотянешь до утра.
Хорст сел. Деревья выступали из предрассветного сумрака. Снег перестал падать, и над лесом зависла мертвая тишина, нарушаемая только вздохами ветра. Костер едва тлел, от лесины уцелел огрызок длиной в ладонь.
– Лучше… лучше бы я умер, – Хорст поморщился от новой боли, разлившейся по всему телу. Вскоре она сосредоточилась вокруг определенных мест. Ночью они зудели, но тогда было не до них.
Хорст глянул на ладонь, где находилась одна из болевых точек, и пустой желудок скрутил тошнотный спазм. Пониже указательного пальца, выпирая из плоти, виднелся багровый фурункул размером с улитку.
– Да, такие у тебя по всему лицу, – сказал Авти, упреждая его вопрос, – и, скорее всего, по всему телу…
– Что же делать?
– Идти дальше, – шут вздохнул. – Если мы останемся тут, то не Хаос, а мороз в компании голода уморят тебя, да и меня в придачу.
– Какая разница, где умирать? – Хорст почувствовал, как его охватывает черное, ледяное отчаяние.
– Ты выдержал целые сутки. – Авти встал и принялся забрасывать костер снегом. – Чего на моей памяти не смог ни один Исторгнутый. Кто знает, может, ты Хаосу не по зубам? Так что брось жалеть себя и пошли!
Хорст полагал, что умрет, как только сделает первый шаг. Но ноги слушались, мускулы, хоть и слабые, несли тело. Голова слегка кружилась, и холод превратил вымокшую одежду в плохое подобие доспехов, – но это почти не мешало.
Они выбрались на дорогу, с которой вчера свернули и отошли на несколько размахов, и зашагали на запад. За спинами Исторгнутых, пронизав истончившуюся завесу облаков, восходило солнце.
Селение выглядело увеличенной копией орденского поселка – бревенчатый частокол, крыши над ним, храм и поднимающиеся к небу дымки. Даже стражники, топчущиеся у ворот, были облачены в точно такие же тулупы, в каких Хорсту не раз доводилось стоять на посту.
Недоставало разве что Стены.
– Дошли… – сказал Авти, когда выбравшимся из леса путникам открылась эта картина, – дошли…
Вопреки бахвальству, Исторжение не обошло стороной и шута. Его тоже обметало фурункулами, а около полудня он уже не мог идти самостоятельно из-за судорог в ногах. Хорст, у которого лопались чирьи и все тело было покрыто пленкой гнусно пахнущего гноя, какое-то время тащил приятеля на себе.
Естественно, что двигались они со скоростью колченогой лошади, часто останавливались, замерзли и устали, но все же до наступления темноты ухитрились добраться к людям.
Стражники глядели на ковыляющих по дороге людей с напряженным вниманием.
– Куда претесь? – недовольно сказал один из них, когда до ворот осталось несколько шагов.
– К вам, – ответил Авти, – в гости…
– Проваливайте! – Дружелюбия в голосе было столько же, сколько в реве укушенного слепнем быка. – Нам такие гости без надобности!
– Как же так? – Хорст остановился. При каждом вздохе чувствовал, как царапаются ребра под кожей. – Почему? Мы заблудились и…
– Не ври. – Второй стражник, постарше, махнул рукой. – За ход видно, кто вы такие! Чудо, что вообще сюда от Стены дошли. А так не пустим, и не просите! Только дурак дает кров исчадиям Хаоса!
– Ах вы, твари! – Авти оскалился и шагнул вперед, но тут же скрючился от меткого пинка в пах.
– Сказали тебе, не лезь! – сурово сдвинул брови старший стражник. – Оружия об вас марать не будем, как и кулаков, но не пустим!
– Как же так? – Хорст помог шуту распрямиться. – Мы же умрем!
– Туда вам и дорога! – Первый стражник выразительно плюнул. – Не зря вас Исторгли во имя Творца-Порядка, да оборонит он нас от Хаоса и присных его!
– Пойдем, – прохрипел Авти, – для них мы уже не люди, а ходячие трупы, вроде заболевших «красной кожей»…
Потащились назад к лесу. Солнце закатилось за горизонт, вокруг стремительно темнело, на очистившемся за день небосклоне загорелись первые звезды.
– Мы не доживем до утра, – сказал Хорст, останавливаясь.
– Постараемся, – шут кашлянул, выплюнул комок мокроты размером с голубиное яйцо, – назло этим уродам в воротах, орденским шишкам, магу твоему вестаронскому, наперекор Хаосу… Как чуть стемнеет, я попробую перебраться через забор, украсть чего-нибудь съестное. Мне не впервой…
На то, чтобы натаскать дров и развести костер, сил уже не осталось. Сидели в выкопанной в снегу яме, тесно прижавшись друг к другу и глядя, как по черному бархату неба двигается почти полная луна.
– Не помешает? – спросил Хорст, когда Авти поднялся, и показал на небо.
– Лучше бы без нее. – Шут с неприязнью посмотрел на светлый, точно отлитый из серебра диск. – Но пока зайдет, ждать нельзя… Пойду. Если не вернусь, то считай меня героем. Прощай.
– Прощай, во имя Владыки-Порядка, – тихо ответил Хорст, следя за тем, как тщедушная фигурка удаляется в сторону поселка.
Оставшись один, почти сразу замерз. Потом нахлынул жар. Явившаяся вслед за ним боль принялась терзать тело, впиваться в него раскаленными иглами, истязать сотнями клыков.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});