— Разумеется, и мне они тоже нравятся, — отозвался О’Нил. Он взял остывший кусочек бекона и положил на поднос самой младшей. — Но быть при них все время — это слишком для кого угодно, даже для супермамы.
Шари нахмурилась и прочистила горло.
— У-у… думаете, Эмбер следует давать бекон?
Папа О’Нил тоже сдвинул брови, затем пожал плечами.
— Не вижу, почему нет. Когда я был маленьким, и мне давали, и моему сыну тоже, как я слышал. И это уже третий кусок, что она размолола деснами вусмерть за утро. Что же мне, по-вашему, следовало ей дать?
Шари помолчала и понаблюдала, как Эмбер ухватила лишь слегка обжаренный бекон и принялась перетирать его деснами.
— Я… ну, если вы считаете, что это ничего, — с сомнением произнесла она. — Обычно мы даем ей молочную кашу из пшеничной крупы…
— Манку, — сказал Папа О’Нил. — Есть такая. Свежайшего помола. Фактически даже двух сортов.
— Или кукурузные хлопья с молоком? — продолжала Шари.
— И это есть, — сказал Папа О’Нил. — А как насчет пюре из кукурузной муки? Отличное детское питание. С добавкой молотого бекона для вкуса и текстуры.
— Вы все время так едите? — спросила Шари. — Удивляюсь, как это ваши артерии не заросли бляшками.
— Самый низкий уровень холестерина, какой только доводилось видеть моему доктору, — пожал плечами Папа О’Нил. — Это все купание в холодной воде и здоровые мысли.
— Ох-хо, — произнесла Шари и подобрала ломтик бекона, который Келли проглядела. — Один вопрос. Надеюсь, что не вторгаюсь в личную жизнь. Кто такая Энджи?
Папа О’Нил скривился и пожал плечами.
— От Энджи Кэлли получила по крайней мере половину своей внешности. Она моя бывшая жена. Живет в коммуне в Орегоне, с тех самых пор, как ей пошел пятый десяток и она открыла в себе истинное призвание… э, викария.
Он пожал плечами, положил яичницу, бекон и печенье на тарелку и принес ей.
— Мы никогда по-настоящему не подходили друг другу. Она всегда была общительной натурой артистичного склада, любителем природы, а я… М-да. — Он пожал плечами. — Самое лучшее, что можно про меня сказать, это что я никогда не убил никого, кто этого не заслуживал. Ей никогда не нравилось, чем я занимался, но она мирилась и с этим, и со мной. Частично потому, что я часто и подолгу отсутствовал, и она была сама себе велосипед, так сказать. Она жила здесь, здесь же растила и Майка-младшего, кстати. Папаша был тогда еще жив, но он практически жил в холмах наверху, так что она вела хозяйство, как ей нравилось.
Как бы то ни было, когда я вернулся навсегда, какое-то время мы жили хорошо, а затем начали ссориться. В конце концов она открыла свое «истинное призвание» проповедника и уехала в ту коммуну, и я так понимаю, живет там счастливо по сей день.
— Граффити «Вудсток/Мир посредством силы», — улыбнулась Шари.
— А, так вы увидели, — расхохотался О’Нил. — Да уж. Все мы. Она грандиозно на меня разозлилась за то, что я написал это на ее заднице. В свое оправдание могу сказать: она сама виновата, что так обкурилась и позволила мне это проделать. Я сказал ей, что собираюсь сделать, и она посчитала это достаточной забавной идеей, чтобы… ну… тогда она посчитала это неплохой идеей.
— Значит, бабушки в помощь нет, — вздохнула Шари. — И кому-то надо поболтать с Кэлли по-девичьи.
— Это если вам удастся ее найти, — сказал Папа О’Нил. — Я не видел ее все утро. Слышать слышал; она отрабатывала на детишках свой голос сержанта-инструктора. Но совсем не видел. Обычно мы поднимаемся с рассветом, но она встала даже раньше и улизнула прежде, чем я встал.
— Я полагала, вы собирались встать и с утра забить жирную свинью, — с улыбкой произнесла Шари. Яичница с беконом были замечательны, и она ела с гораздо большим аппетитом, чем вчера.
— Я и забил, — ухмыльнулся О’Нил. — И она уже на гриле и медленно прожаривается прямо в эту минуту, пока мы разговариваем. И в обычный день Кэлли была бы прямо там, рядом со мной. Но не сегодня; она не подходила ко мне ближе пятидесяти метров сегодня утром.
Он замолчал, потер подбородок и озадаченно поднял глаза к потолку.
— Она не подходила ко мне ближе пятидесяти метров все утро, — задумчиво повторил он.
— Хотелось бы мне знать, что такое она натворила, — ухмыльнулась Шари.
* * *
— Тебе придется рассказать ему, — произнесла Шэннон. — Ты не можешь прятаться всю жизнь.
— Могу, — ответила Кэлли. Она перебросила вилами очередную охапку сена в стойло с большим пылом, чем, собственно, требовалось. — Я могу прятаться столько, сколько потребуется, если хочешь.
Амбар был огромным и весьма старым. Первоначальное сооружение восходило ко временам сразу после Войны с Северной Агрессией, как ее называл Папа О’Нил. В нем располагались несколько стойл для лошадей, доильное отделение и крупный сенник. Вдоль одной стены стояло несколько рулонов сена. К одному из них прислонилась странного вида винтовка с большим плоским диском наверху. Кэлли никогда не покидала дом без оружия.
— Это же вполне естественно, — продолжала спорить Шэннон. Десятилетняя девочка соскользнула с копны сена и подобрала с пола комок глины. Она дождалась, когда мышь снова высунет голову из норы, и швырнула в нее глиной. Комок разлетелся от удара в стену выше норы, и мышь скрылась. — Ты имеешь право на личную жизнь!
— Да, конечно. Скажи это Деде, — надула губы Кэлли.
— Что сказать Деде?
Кэлли замерла, затем, не оборачиваясь, воткнула вилы в сено.
— Ничего.
— Нам с Шари просто стало интересно, где ты пребываешь все утро, — сказал позади нее Папа О’Нил. — Я обратил внимание, что ты выполнила всю необходимую работу. Но как-то ухитрилась сделать ее, не приближаясь ко мне и на милю.
— Э-э. — Кэлли огляделась, но кроме как взобраться на сенник и уже оттуда, если ничего не помешает, выбраться наружу через окно в стене амбара, другой путь бегства отсутствовал. И рано или поздно ей придется повернуться. Она знала, что попала в безвыходное положение. Она кратко подумала, не повернуться ли и пробиться наружу с боем, или, в качестве альтернативы, сигануть в окно и отправиться в Орегон к бабушке. Но она сомневалась, что сможет пройти через старика. Что же касается жизни с бабушкой, коммуна полагалась на защиту местных военных; они отберут у нее оружие. Не пойдет.
Шэннон, эта предательница, сбежала на самом деле. Удрала. Вот поганка.
Наконец она вздохнула и повернулась.
* * *
Папа О’Нил бросил на нее взгляд и полез за кисетом «Нед Мэна». Он выгреб около половины кисета, старательно скатал табак в ком лишь чуть меньше бейсбольного мяча и запихал его за левую щеку. Затем он спрятал кисет. Все это время он не отводил глаз от лица Кэлли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});