— Так! — Дед встал с лавки. — Слушай приговор! Тебе Никифор: порицание за плохое воспитание младшего сына. Коварен, лжив и подл не по возрасту, тебе же на старости лет от этого худо может быть. Задумайся, Никифор. Тебе же похвала за старшего сына — крепким и честным мужем растет. Тебе же порицание за распущенность твоих холопов: на твоих же племянников наперли так, что железом отпугивать пришлось. Они у тебя — кто, закупы?
— Взяты в холопы за долги.
— Вира за грубость к родственникам хозяина — увеличение долга на три куны каждому. Холопа Роську, за вмешательство в дела межродственные и нападение на хозяйского сына, хотя и без побоев и вреда для здоровья, наказать телесно — плетьми. Наказать умеренно, без вреда для здоровья. Телесное наказание может быть заменено вирой ценой в одну гривну, но при условии, что уплативший виру, должен выкупить и холопа Роську, понеже виноватого и ненаказанного холопа в доме оставлять нельзя, дабы другим рабам дурного примера не было.
«Дурацкий какой-то приговор. Совершенно же ясно, что Роську спровоцировали обстоятельства и злого умысла у него не было. И условие выкупа какое-то странное… Да будет Вам, сэр Майкл, вспомните, как Вас самого Смольненский Федеральный суд славного города Санкт-Петербурга судил. Даже прокурор толком суть обвинения объяснить не мог. Приказали им и судили, потому, что так решил кто-то в Москве. Попали под компанию, как под трамвай. Это уже в Крестах у Вас превышение меры необходимой самообороны случилось… Все так, но кто и что мог деду приказать? Ни хрена не понимаю!»
— Никифор, — продолжал между тем дед — приговор понятен?
— Да, батюшка Корней Агеич! Принимаю и обязуюсь исполнить.
— Десятник Андрей, приговор понятен?
Немой кивнул.
— Кто-нибудь виру и выкуп за холопа Роську внести желает?
— Андрей! — Мишка толкнул Немого в бок. — Роську выручать надо. Мне нельзя, выкупать взрослый должен.
Немой снова взял Мишку за плечо и выдвинул вперед.
— Десятник Андрей желает!
— Никифор, твое слово!
— Ха! У меня холопы дорогие! Сколько даешь?
«Блин, торговаться-то я и не умею! Профессионалу продую наверняка!»
— А сколько запрашиваешь? — раздался над ухом еле слышный голос Ходока.
— А сколько запрашиваешь, Никифор Палыч? — повторил подсказку Мишка.
— Сначала виру выложи.
Снова шепот сзади:
— Дай сарацинский перстень.
— Вот! — Мишка выложил на стол перед дедом подарок, полученный от мусульманина.
Дед повертел перстень в руках.
— Тяжел, камень крупный — за гривну пойдет!
— Так сколько запрашиваешь, Никифор Палыч? — Снова обратился к дядьке Мишка.
— У Роськи цены еще не было — он в бою взят. Ты предлагай, а я подумаю.
— Удвой — снова прошептал Ходок.
— Даю еще гривну!
— Покажи деньги!
Мишка высыпал на стол свою долю монет, найденных в скоморошьем фургоне.
— Мало!
— Сколько ж ты хочешь?
— Не знаю, но пока — мало.
«Падла, не называет цену, так все из меня вытянет! Профессионал, блин».
Снова шепот:
— Украшения, за три.
— Даю еще три гривны! Кузька, подай!
Кузька высыпал на стол кучку ювелирных украшений.
— Здесь трех гривен нет!
Опять подсказка Ходока:
— Сам цену не называет, значит — твоя.
— Ты, Никифор Палыч цену называть не желаешь, значит, пользуемся моей ценой. Здесь — три гривны!
— Мало!
— Побойся Бога, на торгу за это можно…
— Вот на торг и иди!
«Глупость сморозил, обычным заходом его не возьмешь. Он играет на своем поле и своими картами. Что ж придумать-то?»
Снова сзади звучит подсказка:
— Доспех, за десять.
— Удваиваю! Кузька, доспех.
Кузька с Демкой приволокли доспех.
— Не стоит доспех десяти гривен!
— Называй цену, или бери за десять!
— Ладно, беру за десять. Все равно — мало.
— Роськину долю, за пятнадцать. И про родство напомни. — Опять подсказал Ходок.
— Удваиваю! Кузька, доспех и кошели!
— Мало!
— Дядька Никифор, с родней торгуешься. Тридцать гривен со своей семьи за пацана! Мы же не чужие!
— Денежки родства не знают!
— Римляне говорили: «Деньги не пахнут».
— Вот и я не нюхаю: откуда у тебя тридцать гривен.
— А чего тут нюхать? Из того самого переулочка. Епископским судом мне отдано. Нюхай не нюхай, все чисто!
«Нужен нестандартный ход! Блин, что для этого выжиги может стать неожиданностью? И дед чего-то совсем сник, как будто в тотализаторе на меня ставку сделал. Но что же придумать?»
— Кстати, Михайла, тут не тридцать, а двадцать девять. — Придрался Никифор. — Одна-то за виру идет!
— На! — Демка вытащил из-за пазухи кошель со своей долей монет. — Теперь — тридцать!
— Все равно — мало!
— Да куда тебе столько?
— А это уж — мое дело!
«Ну да, коммерческая тайна… Стоп! Коммерческая тайна? И кто же, кроме тебя, твои делишки в подробностях знает? А делишек много, мать мне очень интересные вещи тогда про тебя поведала. А знает о них, если не все, то много, Семен. Как никак — главный приказчик. А он у тебя в холопах за долги».
— Ну что, Михайла, иссяк? — Никифор давил, не давая ни секунды на то, чтобы что-нибудь придумать, сбивал с мысли. Рожа его постепенно расплывалась в торжествующей улыбке, а дед сидел мрачный, как на похоронах.
«Что-то не то. Обратите внимание, сэр, опытный купец переиграл пацана, а радуется, как будто крупную сделку провернул. Не странно ли? И лорд Корней, как-то уж слишком опечален. Что-то тут не чисто…»
С мысли опять сбил голос Пашки:
— Нет батяня, не иссяк он! У них еще есть, я подсмотрел!
«Ну, паскуда, купецкий сын!»
— Слышь, Михайла, что Пашка говорит? Давай, набавляй цену!
— Мало ли, что чужие люди болтают. — Отмахнулся Мишка.
«Уводить, уводить разговор в сторону, нужна пауза для размышлений!»
— Чужие? — Возмутился Никифор. — Это ж брат твой двоюродный!
— Нет, Никифор Палыч. — Мишка отрицательно покачал головой. — У меня в Турове только один брат — Петр Никифорыч! А этого — небрежный кивок в сторону Пашки — я не знаю, и звать его — никак.
Никифор озадаченно уставился сначала на Мишку, потом на своего младшего отпрыска, давая племяннику драгоценные мгновения, для того, чтобы что-нибудь придумать.
«Испугаешься ли ты, если Семен в чужих руках окажется? Должен! Коммерческая тайна это — такая штука… Ну, держись, дядя Никифор!»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});