И вот эта группа — Жданов, Заковский и Щербаков — взялась за «работу». По рассказу старой большевички Д. А. Лазуркиной (ей предстояло провести 17 лет в лагерях), в мае 1937 года «Жданов собрал нас, руководящих работников обкома, и сообщил: „В наших рядах, в ленинградской организации, раскрыли двух врагов — Чудова и Кадацкого. Они арестованы в Москве“. Мы ничего не могли сказать. Казалось, что примерз язык. Но когда окончилось это совещание, и когда Жданов уходил из зала, я сказала ему:
„Товарищ Жданов, Чудова я не знаю, он недавно в нашей Ленинградской организации. Но за Кадацкого я ручаюсь. Он с 1913 года член партии. Я его много лет знаю. Он честный член партии. Он боролся со всеми оппозициями. Это невероятно! Надо это проверить“. Жданов посмотрел на меня жесткими глазами и сказал: „Лазуркина, прекратите этот разговор, иначе вам будет плохо“».[971]
Согласно принятой на IV городской конференции резолюции, Ленинградская парторганизация «повысила свою боеспособность», «разоблачая и изгоняя из своих рядов антисоветских троцкистско-правых двурушников — этих японо-немецких диверсантов и шпионов»,[972] Исключение было высшей мерой партийного наказания и в тех обстоятельствах почти неизменно развязывало руки НКВД для последующего ареста. И это был только первый шаг: из 65 членов нового Ленинградского горкома партии, избранных29 мая 1937 года, только двое были избраны в следующий состав горкома 4 июня 1938 года (еще пятеро были переведены на должность вне Ленинграда).[973]
Наступившие в Ленинграде белые ночи создали известную техническую трудность для подручных Заковского. Когда волна арестов достигла руководства местной партийной организации, потом снова распространилась вниз, захватив тех, кто был выдвинут на партийную работу в последние год-два, а потом вышла и за эти пределы; когда аресты приняли массовый характер среди уже терроризованного населения, их стало невозможно выполнять под благопристойным покровом ночи. Ленинград — пожалуй, самый северный из крупных городов мира, он находится на той же широте, что Шетландские острова или северный Лабрадор. Зимой дни в Ленинграде чрезвычайно короткие, зато летом, когда в нем царит «задумчивых ночей прозрачный сумрак, блеск безлунный», когда Пушкин мог сказать свое «пишу, читаю без лампады», шум и скрежет тормозов арестантских карет на светлых, но безлюдных улицах был, по воспоминаниям многих, особенно тревожным.
Председатель Ленинградского совета Кадацкий, член ЦК партии, по-видимому, расстрелян в 1939 году. В том же году был уничтожен другой член ЦК из Ленинграда — П. А. Алексеев, председатель ленинградского облпрофсовета. Несколько подробнее можно проследить судьбу Чудова.
В Ленинграде был арестован некто Розенблюм, член партии с 1906 года. Его арестовали по делу знаменитого старого большевика Николая Комарова.
После поражения зиновьевцев в 1926 году Комаров занял зиновьевский пост председателя Ленинградского совета. В 1929 году он стал неподходящим для Сталина человеком: не поддерживая открыто Бухарина, Комаров не проявлял никакого энтузиазма в борьбе против него. В июле 1928 года Бухарин сказал Каменеву, что высшие руководители в Ленинграде «всей душой с нами, но они приходят в ужас, когда мы говорим о снятии Сталина». Эти люди колебались, они не могли принять решение. По воспоминаниям современников, попытки Сталина перетянуть ленинградских руководителей на свою сторону не удавались. Речь шла как раз о Комарове и других преемниках Зиновьева.[974] Комарова сняли и перевели на работу в ВСНХ (Высший Совет Народного Хозяйства) в Москву. В 1934 году Комаров уже не был членом ЦК, но оставался еще кандидатом.
Теперь Ленинград перешел в руки людей, полностью придерживавшихся партийной линии, несмотря на то, что во всем руководстве города и области в начале 30-х годов настоящие сталинцы, помимо Кирова и Чудова, встречались редко. Большинство было сторонниками Сталина с легким правым уклоном, к которому до известной степени склонялся и сам Киров.[975]
Комаров оставался связанным с этими людьми. Позже, в 1938 году, на процессе над Бухариным и другими его назвали в качестве видного члена ленинградской группы.[976] Теперь мы знаем, что дело Комарова хотели связать с делом Чудова с помощью Розенблюма. Но Чудову собирались устроить показательный процесс со всеми атрибутами. И вот Розенблюм, который, как рассказал на XX съезда партии Хрущев, к тому времени уже подвергся «страшным пыткам»,[977] предстал перед Заковским. Вот что далее рассказывал Хрущев:
«Заковский предложил ему освобождение при условии, чтобы на суде он сделал сфабрикованное в 1937 году НКВД признание относительно „террористического центра саботажа, шпионажа и диверсии в Ленинграде“. С невероятным цинизмом Заковский описал гнусный „механизм“, при помощи которого фабриковались вымышленные „антисоветские заговоры“.
„Чтобы показать мне этот механизм, — сообщил Розенблюм, — Заковский описал мне несколько возможных вариантов организации такого центра и его отделений. Подробно описав мне такую организацию, Заковский сказал мне, что НКВД заготовит дело для этого центра, и добавил, что суд будет открытым.“
„Вам самому, — сказал Заковский, — не придется ничего выдумывать. НКВД заготовит для вас готовое описание каждого отделения центра. Зам нужно будет тщательно изучить его и помнить все вопросы и ответы, с которыми вам придется иметь дело во время суда. Дело это будет готово месяца через четыре, через пять, может, через полгода. Все это время вы должны будете готовиться, чтобы не скомпрометировать следователя и себя, Ваша будущая участь зависит от того, как пройдет суд и каковы будут его результаты. Если вы начнете завираться и давать неверные показания — пеняйте на себя. Если вы выдержите это испытание, вы спасете свою жизнь и мы будем кормить вас и одевать до самой вашей смерти“.[978]
Как сказал Розенблюму Заковский, на суде должны были фигурировать Чудов, его жена — секретарь ленинградского облпрофсовета и член обкома партии Людмила Шапошникова, а также три других секретаря горкома и обкома — член партии с 1903 года Борис Позерн, А. И. Угаров и Петр Смородин. Трое последних были кандидатами в члены ЦК ВКП[б].
Надо отметить, что, как и во многих других случаях,
основание для будущего дела было подготовлено неплохо. Уже в августе 1936 года, на процессе Зиновьева, позвучали показания, что несколько членов группы, связанной с убийцей Кирова Николаевым, „пользовались доверием многих партийных и советских руководящих работников в Ленинграде“, и это доверие якобы „обеспечило им все возможности вести подготовку к террористическому акту против Кирова без малейшей опасности разоблачения“.[979]
Что касается политического направления будущих обвиняемых, то ясно было, что ленинградцев запишут в „правые“. В этом была даже некая крупица правды — во всяком случае, конец этих людей означал окончательное подавление „линии Кирова“.
Процесс „Ленинградского центра“, планировавшийся Ваковским, так и не состоялся (более или менее важные официально объявленные процессы были проведены только в Москве и в Грузии), Почему так — мы не знаем. Можно лишь предполагать, что сопротивление следствию со стороны некоторых ленинградцев было причиной падения Ваковского, который сам вскоре после этого был расстрелян.
Сведения о судьбе людей, подготовленных Ваковским в качестве жертв будущего процесса, производят несколько странное впечатление. Энциклопедический справочник „Ленинград“ указывает, что Чудов умер в 1937 году.[980] Тот же справочник утверждает, что Смородин умер в 1941 году;[981]„Энциклопедический словарь“, однако, дает другую дату смерти Смородина —1937 год.[982] Известно, что Смородин в июне 1937 года сменил Чудова на посту второго секретаря Ленинградского обкома партии; наиболее вероятно, что арестован он был в конце того же лета. По поводу смерти Б. Позерна в советских источниках наблюдается поразительный разнобой. Справочник „Ленинград“ называет 1939 год, в биографических справках к 50-му тому собраний сочинений Ленина, вышедшему в 1965 году, говорится, что Позерн погиб в 1938 году, в то время как сборник „Из истории гражданской войны“[983] и вышедшая в Москве за пять лет до этого книга „От Февраля к Октябрю“ уверяет в справочном примечании, что Позерн скончался в 1940 году. Так или иначе, еще в мае 1938 года Б. Позерн был на свободе. Что касается А. И. Угарова, то его даже повысили до первого секретаря Московского обкома партии, и он исчез только осенью 1938 года. Это определенно показывает, что, как говорил Заковский, „возможны варианты“. В числе будущих жертв „вариантов“ Ваковского могли быть люди, с которыми он ежедневно сидел в обкоме за одним столом.