от него Елица шла через сад вместе с Чаяном. Они разговаривали о чём-то спокойно, братец держал руки за спиной, словно удерживался от того, чтобы коснуться княжны, хоть и хотелось ему, верно, очень сильно. Девушка вдруг приостановилась, зацепившись подолом за ветку малины, что росла вдоль тропинки, а Чаян, склонившись, быстро освободил ткань из хватки шипов, а выпрямившись, приобнял Елицу за талию.
Что дальше было, Леден смотреть не стал: развернулся и пошёл назад. Что ж, решение его наведаться в горницу княжны было глупым. Хоть никогда раньше он опрометчивостью подобной не страдал. Он зашёл в свою хоромину и забрал оружие: раз уж боль отступила, так и размяться нынче будет нелишним. Давно он в полную силу уроков телу не давал: а там и спаться будет лучше.
И лишь дойдя до ристалища, Леден признался себе, что привела его сюда скорее злость невольная, чем необходимость. Но не метаться же теперь по двору туда-сюда. Здесь ещё заканчивали упражняться кмети и старшие отроки, но понемногу уж расходились. Гасло небо, бледнели на крышах навесов золотисто-красные отсветы вечерней зари. Становилось тихо. Кто-то предложил робко встать противником в поединке, но Леден отказался. Ему нужно было сейчас одиночество – наверное, больше всего.
Лишь тогда он очнулся, вынырнул из круговерти выпадов, ударов и отклонений от воображаемых клинков, когда вокруг совсем никого не стало, а небосклон наполнился зыбкой черничной синевой, что теперь уж до самой глубокой ночи не торопилась захватывать чертоги Богов.
Леден постоял ещё один, оперевшись локтями на ограду ристалища и опустив голову низко. Капал со лба пот. Приятной тяжестью лежал в ладони топор, который только что со свистом разрезал воздух – и попадись кто ему на пути – зарубил бы насмерть с одного удара. И так тяжко в груди было, муторно, словно туман какой перетекал. До сих пор видел он, как ложится рука Чаяна на талию Елицы, как скользит чуть вверх по спине, и как брат смотрит на княжну – как никогда ни на одну девицу не смотрел. Даже на жену свою, что после в родах умерла. Уж это Леден знал. Рукоять топора выскользнула из влажной ладони, и тот с глухим ударом упал в притоптанный песок.
– Устал? – раздался тихий голос в стороне, из чистой, словно ночное озеро, темноты двора.
Он поднял голову, смахивая со лба липкие пряди. Вышемила подошла, протянула ковш полный воды из колодца. На плече её висел белоснежный рушник, бросая бледные отражения в её глаза.
– Не устал, – Леден напился вдоволь, досадуя, что злого огня внутри не может унять даже родниковая вода.
После умылся под внимательным и ласковым взором Вышемилы. Боярышня уходить не торопилась, как и говорить о том, зачем пришла. Ведь не просто так на ристалищах появилась – не мимо проходила явно. Но обиды за то, что вчера он к ней так и не пришёл, девушка пока не выказывала, ни о чём не спрашивала. Стало чуть легче, будто вместе с потом вышла и часть муторных мыслей. Леден потянулся было за рубахой, что висела на ограде, да боярышня успела быстрее её схватить.
– Не чуди, – Леден улыбнулся сдержанно. – Дай.
Вознамерился забрать, да девушка одёжу за спину спрятала, плутовато улыбаясь. Конечно, можно и так дойти – дело невеликое – но Леден замер с поднятой рукой, глядя сверху вниз на Вышемилу. Она смотрела на него так смело, как ещё ни разу не доводилось видеть. И ждала, явственно, напряжённо. Он будто бы слышал, как бьются невысказанные слова в её груди, режут горло – да робость берёт большая. Хоть уже на многое решилась. Да только зря пришла в этот самый миг, как Ледена мучило столь явное смятение – до худого дойти может.
– Поцелуй меня, – шепнула девушка. – Поцелуй, Ледок.
Он обвёл взглядом её ладное личико, совсем юное, почти детское, но обещающее скоро расцвести полной женской красотой, что и Зимаву затмит. Очнулся только когда почувствовал, как под ладонью оказался её стан тонкий, как прижалась она к нему тут же, роняя рубаху на землю. Скользнуло её дыхание по шее. Дрогнули ресницы.
– Не нужно, Мила, – попытался вразумить её Леден, да больше, кажется, себя самого.
– Знаю, что другие говорят. Но всё равно мне. Знаю, что не такой ты, как в кривотолках людских. С тобой хочу быть, – тряхнула девушка головой упрямо. – Ты не понимаешь, каково мне. Как будто до сих пор в том лесу в траве лежу. Каждую ночь… Покажи мне, прошу. Как должно быть. Как…
Он не дал договорить ей: прижался к тёплым губам, раскрыл их неспешно. Словно две лозы, обвили руки Вышемилы его шею, пронизали волосы ласковые пальчики. Леден обхватил её талию руками, подтолкнул чуть – и прижал к толстой опоре навеса. Смял легонько небольшую острую грудь сквозь рубаху, огладил ладонью медленно, ощущая, как перекатывается по ней твёрдая бусина соска. Треснуло пламя единственного факела за спиной – да чуть притухло, словно скрыть хотело, что сейчас под взором Огня Сварожича деется.
Всё шире разрасталось внутри нетерпение, горячее, плавящее.
– Не удержусь, Мила, – шепнул Леден прерывисто, комкая в кулаке её подол.
Да боярышня только теснее к нему прильнула, потёрлась бедром о его теснящую штаны плоть.
– А я того и не боюсь, – запрокинула голову, упираясь затылком в оструганное бревно опоры.
Он вздохнул протяжно, укусил Вышемилу за губу легонько, приникая долгим поцелуем. Приподнял край рубахи длинной и провёл самыми кончиками пальцев между ног её, от живота – вглубь – и обратно. Боярышня охнула тихо, подалась навстречу, и влагой на ладони осталось доказательство её желания. Леден распустил завязку портов. Вскинул ткань девичьей одёжи до самого пояса, впиваясь пальцами в горячие, манящие округлости, приподнял над землёй. А как только обвила она его лодыжками – вошёл, стараясь сделать это не слишком резко. Вышемила повисла на его плечах, тихо и жарко вскрикивая от каждого толчка. Неистово билась жилка на изящной её шее под губами Ледена. Ноготки то и дело впивались в лопатки. Уж не знал он, того ли хотела девушка, так ли. Но, вжимаясь в плечи её лицом, вдыхая её запах, он почти забыл о той, которая терзала его душу страшнее собак одичавших. Почти, но не совсем.
– Мила, – почти захлёбываясь дивными и такими нужными сейчас ощущениями, шепнул он ей на ушко.
Прихватил губами, а после провел ими вдоль линии волос по шее вниз, вбиваясь всё неистовей. Пытаясь отринуть ту, что ввинчивалась в мысли против воли. Девушка прильнула теснее, выгибая спину, и совсем уж громко – того и гляди кметей в дружинных избах переполошит – застонала вдруг,