Об этой денежной помощи я ему все же не сказал. Охранник, вскрывавший посылку и просматривавший ее весьма небрежно, костюм лишь встряхнул, ощупал карманы и бросил его тут же на лавку. В благодарность он получил от меня две пачки «Беломора»- плата весьма скромная за богатства, не обнаруженные им.
Итак, все шло отлично, и нужно было уже по-серьезному обдумывать детали побега, тем более что и Бремени впереди оставалось совсем мало: покос вот-вот закончится. Да и хранение продуктов, как бы они ни были хороши, могло вызвать подозрение: для чего человек не откладывает?
Уходить нужно было именно теперь еще и потому, что в лагере осталась только одна собака. Второй рыжий волкодав с неделю назад занозил лапу, она распухла, и стрелок повез пса в лагпункт к ветеринару. Эти сведения просочились случайно, они были тайной охраны. Единственную собаку едва ли пустят по следу, когда в лагере начнется кутерьма после обнаружения нашего побега. Да еще в темную ночь. Нет, она будет нужнее в лагере, который будет сразу же оцеплен охраной… из двух оставшихся стрелков…
У меня было два варианта побега: первый, которого придерживался Глеб,- с выходом на Якутское шоссе. Я мыслил пересечь его и пешком, чтобы не прибегать к насилию, двигаться таежными дорогами к одной из станций восточное Невера. Там любыми путями следовало добыть билеты до Новосибирска, где и попытаться устроиться на временную работу сезонника. Правда, этот вариант, как и любой другой, был хорош до тех пор, пока у нас никто не спросит документов. А как только они потребуются, хотя бы при найме на работу, можно считать себя наполовину погибшими…
Да, шансы на благополучный исход резко падали, и по мере все более детальных размышлений дело представлялось почти безнадежным. Это было вроде мрачной игры в страхование жизни, при которой выигрывает мертвый…
План побега сразу на восток, а не на западные станции был основан исключительно на психологии людей, охраняющих и ловящих зэков: куда могут податься беглецы? Конечно, на запад, где гуще население и много городов. Поэтому и поиск начнется в первую очередь, вероятно, в западном направлении. Значит, рассуждал я, сначала нужно вырваться на восток, где-то переждать несколько дней и сесть в скорый пассажирский поезд, идущий на запад.
Когда я изложил Глебу все эти соображения, он сказал:
– И я об этом же толкую, согласен. Значит, нужны билеты, нужны деньги, которые в период реконструкции решают все.
– Сколько же у нас их наберется?- спросил я, желая точно знать, чем располагает мой напарник.
– У меня две сотни есть, но этого мало, и хочешь или нет, а без жульничества нам не обойтись. У тебя ведь и того меньше?- задал он встречный вопрос.
Я кивнул в знак согласия и тут же добавил:
– Зато питания у меня хватит на двоих. Я тогда и не предполагал, что Синицын давным-давно проверяет тайно от меня все мои сбережения и запасы, куда бы я их ни прятал.
– Но и в порожняке можно удачно укатить.
– Тогда надо топать дальше на запад.
– Ладно, сначала оторвемся, а там решим. Так, вчерне, был намечен план побега с покосной заимки.
Измена
Разговор этот происходил числа 22 августа, то есть дня через три после получения посылки. На его глазах я уложил в чемодан все наши запасы и оставил место для пятка дневных порций хлеба. Следовало прикупить еще три-четыре порции, которые положит к себе в мешок Синицын.
Чемодан и мешок в ночь побега должны находиться под нашими нарами, которые были в трех шагах от двери. На половине этого расстояния на балке висел фонарь с коптилкой внутри, зажигался он после отбоя и горел всю ночь. В нашем плане этот фонарь играл довольно важную роль: в момент выхода из барака первый из нас должен его погасить, чтобы второму было легче уйти. » Мы точно условились, что уйдем из лагеря в ночь на 26-е, после второй поверки, то есть в первом часу ночи, и пойдем сразу по дороге, по которой прибыли сюда…
В условленный день утром, когда мы в паре с Глебом шли к дальним покосам, болтая по пустякам, он вдруг оглянулся по сторонам и, убедясь, что нас никто не слышит, сказал:
– Ты уж меня извини, Иван, но уходить я раздумал… Сначала я даже не совсем понял, о чем он сказал, и только через какие-то секунды дошли до меня эти страшные слова, ударившие как обухом по голове.
– Как же это так?- только и смог я вымолвить, почувствовав, как во мне что-то оборвалось, а в ногах появилась страшная тяжесть.
– Да вот так,- потупясь ответил он и, немного помолчав, добавил:- Безнадежное наше дело, никуда нам не уйти – поймают.
– Нет, ты это серьезно или в шутку?- уже придя в себя, спросил я и приблизился к нему вплотную.
– Конечно, серьезно… Ну далеко ли мы уйдем, даже если нам хватит денег и продовольствия? Сейчас отпускная пора, все пассажирские поезда на запад переполнены, и никаких билетов нам не купить. А как без билетов ехать, да к тому же и без документов, если нам даже и удастся попасть ночью на поезд? При первом же контроле нас ссадят, а в худшем случае передадут милиции. И это конец.
Я не хуже его знал, что для нас будет в милиции, тем не менее не сдавался:
– Кому повезет, тот и с колокольни прыгнет и не разобьется. А я верю, что нам повезет… В тесноте еще и лучше ехать. Какого же черта ты раньше не отказался, трус ты несчастный? Держать камень за пазухой до последней минуты… Что я буду делать один? Ведь я мог бы найти другого напарника, понадежнее тебя! Ах ты подлец! Ах ты подлец,- твердил я, не находя других слов.
С ненавистью и презрением, смешанным с отчаянием, я отшатнулся от него, как от чумы, словно боялся заразиться. Это был мой последний разговор с Синицыным, так бесчестно обманувшим меня и предавшим в последние часы.
Я работал, как и все, а в голове моей одна мысль сменяла другую: бежать или не бежать? Сегодня или в другой день? Если в другой, то когда, как, куда? Кроме этих вопросов мучил и другой: а как Синицын? Ведь из соучастника он теперь станет моим противником! Он может и открыть кому следует наш, а теперь только мой замысел. И это может привести к слежке за мной и даже к суровой изоляции. И тогда прости-прощай все мои помыслы о свободе…
Нет, надо уходить, и уходить сегодня же, не медля ни одного часа. Я почему-то был уверен, что сегодня он еще будет молчать, выжидать и гадать, что я буду делать. Но как уходить одному в глухую бездорожную тайгу? И куда теперь уходить, когда Синицын знает наш путь и сразу же наведет на след, который ему известен?
Уходить надо, но совершенно другим путем, и тут в уме сразу же стал развиваться новый план побега, таившийся где-то в подсознании. Путь этот лежал прямо по моей долине Доброй Надежды, до самого ее конца, где она делает глубокий поворот к югу. Надо было уйти в сопки и держать строго на юго-запад, к Сковородину или еще дальше…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});