занял отдельный кабинет
В оригинале здесь очень редкий для Гашека, но стилистически вполне уместный французский – chambre séparée (kde zašel do malého chambre séparée). По-чешски, как справедливо пишет Гула (BH 2012), отдельный кабинет – odděleny pokojík. А впрочем, бесспорный чех Богумил Грабал не без удовольствия употребляет в своем маленьком романе «Я прислуживал английскому королю» («Obsluhoval jsem anglického krále») в сходном контексте именно chambre séparée (а já jsem se začervenal a řekl, ne, já chci večeřet v chambre séparé): a я весь закраснелся и сказал, нет, я хочу отужинать в отдельном кабинете.
«Здесь в отелях это будет неудобно. Придется везти ее в Вену, — подумал поручик. — Возьму командировку».
Командировка в оригинале: vezmu si komandýrovku – еще один русизм, как многие подобные у Гашека, из большевистского прошлого. Миколаш Затовканюк (MZ 1981) отмечает, что на этом месте должен был бы быть ходовой у чехов в австрийской армии немецкий дериват – komandýrka. А чисто чешский вариант – служебная поездка (služební cesta).
Стоит отметить, что все прототипы романных персонажей от Яна Ванека до Ганса Биглера сходятся в одном – уж кем-кем, а волокитой и бабником реальный Рудольф Лукас точно не был.
С. 405
Найти Шопроньскую улицу и дом номер шестнадцать было бы не так трудно, если бы навстречу не попался старый сапер Водичка, который был прикомандирован к пулеметчикам, размещенным в казармах у реки.
Пулеметчики в оригинале: štajeráků (sapér Vodička, který byl přidělen к «štajerákům»). Это очередной немецкий дериват от Steiermark, то есть штириец, некто из австрийской земли Штирии. Иными словами, сапер был прикомандирован к штирийскому полку. Отдельных пулеметных подразделений в австрийской армии не было.
Обдумывая эту ситуацию, Бржетислав Гула (BH 2012) приходит к выводу, что из трех имевшихся в австро-венгерской армии штирийских пехотных полков (27-го, 47-го и 87-го) Водичка мог быть прикомандирован только к одному из первых двух, поскольку 87-й комплектовался исключительно из словенцев, а в хорватских (словенских) полках официальным языком был вовсе не обязательный общевойсковой немецкий, а свой хорватский, чеху Водичке, очевидно непонятный.
Несколько лет тому назад Водичка жил в Праге, на Боище, и по случаю такой встречи не оставалось ничего иного, как зайти в трактир «У черного барашка» в Бруке
Улица nа Bojišti называлась На Боище в ПГБ 1929, почему пролезло сюда, вместо измененного ПГБ и везде в новом переводе применяемого На Боишты – вопрос, наверное, к редактору. В любом случае, дело выглядит так, как будто бы Швейк встретил соседа. Еще одно подтверждение тому, что романный Швейк, по всей вероятности, до войны жил в Праге на улице На Бойишти. См. комм, на этот счет ч. 1, гл. 6, с. 71.
В оригинале: «U černého beránka». Есть мнение, что речь идет о заведении у «У красного барашка» («Zum Roten Lamm»), которое располагалось в Бруке по адресу: Reiffeisen Gürtel, 7. Хотя и не очень понятно, зачем, направляясь из лагеря в Кирайхиду, идти прямо в противоположную сторону, в Брук. Впрочем, для Швейка такие кругали – обыденное дело.
Где работала знакомая кельнерша, чешка Руженка, которой были должны все чехи-вольноопределяющиеся, когда-либо жившие в лагере
Чешка-официантка Руженка (Růženka) из Брука еще раз упоминается в конце пятой главы, см. комм., ч. 2, гл. 5, с. 488.
С. 406
По дороге к Шопроньской улице, дом номер шестнадцать. Водичка все время выражал крайнюю ненависть к мадьярам и без устали рассказывал о том, как, где и когда он с ними дрался или что, когда и где помешало ему подраться с ними.
Комм, об исторических корнях глубокой народной неприязни чехов к венграм см.: ч. 2, гл. 1, с. 267. О неравноправии в армии – см. комм., ч. 2, гл. 1, с. 270.
— Держим это мы раз одну этакую мадьярскую рожу за горло. Было это в Паусдорфе, когда мы, саперы, пришли выпить.
Комм, по поводу собственных разборок Гашека с венгерским патрулем в Будейовицах см.: ч. 2, гл. 2, с. 333.
Паусдорф – в оригинале Pausdorf. По-мнению большинства гашковедов – ошибка автора романа. Речь, скорее всего, идет о Парндорфе (Pandorf) – небольшом городке в семи километрах от лагеря в Кирайхиде (Брукнойдорфа).
Пришли выпить – в оригинале: кат jsme šli my saperáci na víno, то есть «куда мы, саперы, пришли попить вина». Дело в том, что этот район, ныне австрийская земля Бургенланд (Burgenland), с Бруком-над-Лейтой и Брукнойдорфом, всегда был территорией виноделов. Таким и остался. Производятся здесь главным образом красные вина. Естественный повод для приезжих чехов разнообразить свою золото-пенную алкогольную диету.
Хочу это я ему дать ремнем по черепу в темноте.
«Ремень» в оригинале немецкий дериват – übersvunk (chci mu dát jednu übersvunkem), Überschwung. Примечательно только одним – буквально через две строчки будет переведено как в романе о стрелецком бунте, словом «кушак». Следует отметить, что под поясом (Überschwung) понимается весь комплект – полоска кожи, кованая бляха и штык на петле.
Очевидно, что, как и все солдаты во всем мире, австрийские наматывали ремни на кулак и били своих противников ременной пряжкой или штыком в ножнах, орудуя ремнем как кистенем.
С. 407
Тонда, да ведь это я, Пуркрабек из Шестнадцатого запасного!
Тонда (Tonda) – сокращение от распространенного чешского имени Антон (Antonín). Одно из очевидных. Менее очевидное – Ярда (Jarda) от имени автора романа и уж совсем неочевидное – Гонза (Honza) от Ян (Jan). Впрочем, только на первый взгляд. Библейская первооснова как чешского имени Ян, так и немецкого Ганс – Иоганн (Jochanan) делает трансформацию совершенно прозрачной.
Фамилия Пуркрабек уже использовалась в романе. Это был агент банка «Славия». См. комм., ч. 2, гл. 1, с. 257.
Запасной – конечно же, в оригинале: 16. Landwehr. То есть Пуркрабек, просящий милости у Антонина Водички – солдат из полка самообороны. См. комм., ч. 2, гл. 1, с. 270.
Но зато у Незидерского озера мы с ними, шутами мадьярскими, как следует расквитались!
От военного лагеря в Кирайхиде до Нойзидаерского озера 15 километров на юго-восток. См. комм., ч. 1, гл. 14, с. 222.
,Uram, urаm, biró urаm’ nebo, Láňok, láňok, láňok a faluba’. «Uram, uram, birо uram», либо: «Lanok, lanok, lahok а faluba» /Господин, господин, господин судья! Девочки, девочки, деревенские девочки (венгерск.)/
Обе песни любовные, только первая грустная – речь о суде за измену, зато вторая веселая о том, как девкам хорошо танцевать с солдатами.
Положили на стол только свои солдатские кушаки и говорим промеж себя: «Подождите, сукины дети!
Кушак – в оригинале: übersvunk (jen jsme si übersvunky položili před sebe). O переводе этого слова см. комм. выше.
А один из наших, Мейстршик, у него кулачище, что твоя Белая гора
Белая гора (Bílá hora) – возвышенность на северо-западе Праги, недалеко от современного аэропорта Рузине (Letiště Praha-Ruzyně), Мотольского плаца (см. комм., ч. 1, гл. 9, с. 106) и Бржевновского монастыря (см. комм., ч. 1, гл. 8, с. 90). Не только холмик, с которого «Москву видно», но один из самых значимых символов чешского патриотического набора. Здесь 8 ноября 1620 года армия, нанятая чешскими аристократами-гуситами, потерпела поражение от армии, нанятой австрийским королем-католиком. Результатом стали уничтожение чешской национальной знати, рекатолизация и триста лет власти Габсбургов.
С. 408
— Короче говоря, мадьяры – шваль, — закончил старый сапер Водичка свое повествование, на что Швейк заметил:
— Иной мадьяр не виноват в том, что он мадьяр.
Сравни с позицией Швейка по турецкому вопросу: комм., ч. 1, гл. 1, с. 32.
и спьяна даже не заметил, что рядом находится еще такая же комната, где собрались, пока я заряжался, человек восемь гусар
Бржетислав Гула (BH 2012) обращает внимание на то, что в австро-венгерской армии все гусарские части (16 общеармейских полков и 10 гонведских) формировались исключительно в венгерских округах. Иными словами, гусар в империи Габсбургов – синоним слова венгр.
С. 409
Знавал я одного кабатчика Пароубека в Либени.
В оригинале: kořalečník (á jsem znal nějakýho kořalečníka Paroubka), и это не кабатчик, а человек, который гонит коржалку. «Знавал я одного винокура Пароубека». Есть свидетельство, что речь идет о реальном человеке, державшем вычеп крепких напитков на Гуситской улице (Husitské), только не в Либени, а рядом, в Жижкове, в двух шагах от того места, где жил сам Гашек после возвращения из Советской России.