моей персоне.
Адъютант инспектора артиллерии
Оказалось, что в Донской армии учреждена новая должность – инспектора артиллерии – и на нее назначен генерал барон Майдель. Донской атаман А. Богаевский лично знал его прежде по службе и был о нем высокого мнения.
Однако казаки никогда не любили, чтобы ими командовали офицеры-неказаки, и барон немецкого происхождения не мог рассчитывать на хороший прием с их стороны. Поэтому для начала кампании по завоеванию симпатий казаков Майдель решил, что адъютантом у него должен стать офицер из донских казаков. Однако для лучшего взаимопонимания офицер этот должен был принадлежать к петербургскому обществу. Я оказался единственным молодым артиллерийским офицером во всей Донской армии, который обладал обоими этими качествами, – отсюда и приказы.
Мои штабные обязанности состояли в основном в сведении воедино еженедельных отчетов из корпусных и дивизионных штабов о том, сколько орудий и боеприпасов использовано, потеряно или захвачено. Только так можно было отследить, сколько и каких орудий и боеприпасов имеется у нас на различных участках фронта. У красных мы по-прежнему захватывали поразительное количество трофеев – цифры докладов не были преувеличены; напротив, нередко командиры предпочитали занизить количество захваченных ими трофеев, особенно патронов и снарядов, чтобы иметь возможность просить их еще с тыловых складов.
Поначалу я опасался, что придется заниматься только офисной работой, которую считал невыносимо скучной, но вскоре с облегчением узнал, что генерал Майдель часто ездит с инспекцией на фронт; меня он тоже брал с собой. Временами жизнь даже становилась слишком оживленной на мой вкус; барон знал, как казаки любят и уважают личную храбрость, особенно у своих командиров, и, желая завоевать популярность, предпринимал разного рода эскапады. Я помню, однажды, когда мы продвигались пешком вслед за наступающей пехотой, мы остановились на спуске посередине склона. Склон спускался к селу, которое наша пехота собиралась захватить в штыковой атаке. Со своего места мы наблюдали вблизи внезапную контратаку красной кавалерии из кубанских казаков. Наша пехота запаниковала и бросилась в беспорядке бежать – через село и мимо нас вверх по склону. Некоторое время генерал метался среди бегущих, безуспешно пытаясь остановить и организовать их. Затем он уселся на гребне колеи и принялся спокойно наблюдать в бинокль, как в селе, прямо перед нами, рвутся снаряды трех наших батарей – которые он, собственно, и приехал инспектировать. Он ни разу не обернулся и не видел, что наша пехота отступила на самый гребень и находилась от нас теперь вдвое дальше, чем красные. Я указал ему на этот факт и заметил, что любой красный конный патруль из села может подскакать и захватить нас без малейших трудностей, так как я был вооружен только автоматическим пистолетом, а у барона не было даже этого – только щегольской хлыстик для верховой езды! Однако генерал спокойно ответил, что я могу, если мне так хочется, вернуться назад и присоединиться к пехоте. Мне, конечно, пришлось остаться с ним, но я все время ругался про себя – мне вовсе не хотелось рисковать только ради того, чтобы дать ему возможность «повыпендриваться».
Через некоторое время, когда барон уверился, что его поведение надлежащим образом отметили на всех трех наших артиллерийских наблюдательных пунктах, он поднялся и медленно, будто с неохотой, двинулся вместе со мной назад. Иногда он останавливался, чтобы лишний раз взглянуть на красных в полевой бинокль.
По всей видимости, это представление дало желаемый результат – по крайней мере, казаки-артиллеристы отдавали ему честь с подчеркнутой четкостью, а широкие ухмылки на их лицах ясно говорили, что телефоны уже донесли с наблюдательных пунктов весть о том, что он оказался все же не кабинетным генералом, а, как говорят американцы, «настоящим парнем».
Одной из трех наших батарей командовал Спиридонов, уже капитан, – тот самый бывший подхорунжий с нашей Гвардейской батареи, о котором я рассказывал. Именно в это время мне удалось расспросить его о разговоре с Подтелковым на кургане перед захватом и казнью последнего.
Под юрисдикцией инспектора артиллерии находились и бронепоезда. Примерно в то же время, когда была учреждена эта должность, к нам в штаб начали поступать тревожные доклады. Наши передовые бронепоезда один за другим выводились из строя при помощи какой-то таинственной мины нового типа, которую начали применять красные.
До того момента обе воюющих стороны использовали мины двух типов; и те и другие нужно было прятать в балласте под железнодорожными шпалами. Первыми были контактные мины; они взрывались в тот момент, когда над ними проходила передняя ось состава. Чтобы избежать этой опасности, впереди бронепоезда ставили две или три открытые грузовые платформы с запасными рельсами и шпалами; при этом бронепоезду на чужой территории приходилось двигаться очень медленно. В этом случае мины не наносили особого вреда, в худшем случае они могли повредить и сбросить с рельсов ненужный передний вагон – его просто сталкивали с насыпи, пути наскоро чинили, и состав двигался дальше.
Мины второго типа взрывались под локомотивом при помощи дистанционного электрического взрывателя. Чтобы избежать этой опасности, при движении по чужой территории перед бронепоездом по обе стороны полотна двигались конные патрули; они внимательнейшим образом осматривали все вокруг в поисках малейших следов, которые могли бы указать, что в этом месте прокладывали электрические провода.
Теперь же красные мины начали взрываться под нашими драгоценными паровозами, а после не удавалось обнаружить никаких следов электрических проводов – в те времена радио было еще недостаточно развито и не использовалось для подобных целей.
Нашей разведке удалось разрешить эту загадку только после того, как белые войска взяли Воронеж, где был крупный паровозоремонтный завод. Именно там один наблюдательный механик, видя, как упруго прогибаются рельсы под каждой осью проходящего состава, чисто интуитивно догадался, что упругий прогиб и распрямление происходят за счет сжатия балласта и грунта непосредственно под шпалой, но что более глубокие слои грунта почти не принимают участия в этом поверхностном движении. В современных терминах механики грунтов можно было бы говорить про «неглубокий слой осадки». Этот талантливый парень и придумал большую мину, которую нужно было закапывать под шпалу примерно на три фута. При этом наверх шел подпружиненный снизу стальной стержень, упиравшийся в шпалу снизу. Он был вставлен в трубу большего диаметра, которая предохраняла его от трения о грунт. Нижний конец стержня покоился на храповике, соединенном с взрывателем мины. Каждая ось состава, проходя над шпалой, слегка нажимала на стержень; при этом он сдвигал храповик на один зубец и под действием пружины возвращался назад. Если заранее подсчитать у конкретного бронепоезда число