Она стояла совсем близко. Рядом шумели березы — строго, совсем не по-летнему. На некоторых уже совсем не осталось листьев.
— Ветер, — прошептала Лин. — Поэтому они так медленно движутся.
Осеннее небо плыло в ее глазах. Я сделал шаг и зарылся лицом в ее волосы. Под ногами стелилась выгоревшая трава, и весь мир был одного цвета — светло-золотистый.
— Ты говорил со мной, — прошептала она. — Я помню. Все, что ты сказал, — это ответ.
— Ты слишком хорошо обо мне…
Она накрыла пальцем мои губы.
— Жаль, что я не волшебница. Но я и так знаю тебя всего — теперь… А ты меня.
— Да уж… — пробормотал я. — Пожелай мне удачи.
— Желаю, — шепнула Лин. Я коснулся губами ее губ и заставил себя отойти.
Эйлин и Эрик стояли рядом.
— …Я видела даже огненное крыло, Рик! Столько заклинаний для одной руки — можно, нужно обходиться без громоотвода…
Я кашлянул. Торопливый шепот умолк.
— Нам понадобится ртутный сплав, — негромко сказал я. — Как мы без него справимся?
— Никак, — Эйлин покачала головой. — Разве что тонкий слой серебра и расплавленная соль… Но я не Дален: я не умею расщеплять вещество на молекулы.
— Уговорим Далена спуститься и помочь? — хмыкнул Анри. — А это мысль.
— У нас есть ртуть, — устало вздохнул Эрик. — Лин, тебе очень нужен твой кортик?
Лин уставилась на него.
— Там смещенный центр тяжести. Ртуть заливается в полость внутри лезвия, и…
— …При ударе стремится к острию, — закончила Эйлин. — Хрупкая девушка бьет, как рослый вояка. Остроумно.
— Уже нет, — Лин отстегнула кортик и протянула мэтру Ристу. Ее плащ распахнулся, и на землю упала обгорелая тетрадка в потрепанном переплете.
— Подождите, — в руках Эйлин волшебным образом появилась светлая тетрадь. Я узнал свои первые записи. — А это не та самая…
— Нет, — отрезал я. — Одна и та же вещь не может существовать дважды.
— Почему же? — возразил Анри де Верг. — Помню, когда мы разбирали записи рода Верг, выяснилось, что мой прадедушка одновременно приходился мне дедушкой в девятом колене, поскольку в результате прохода через врата, сам того не зная, женился на очаровательной особе, коя приходилась мне… дайте подумать, я запутался…
— Врата не пропускают неживое, — негромко сказал Эрик Рист. — Книгу через них не передать.
— Хватит, — я почувствовал металлические нотки в своем голосе. — Эйлин, встаньте напротив меня. Анри, держи щит.
Они повиновались мгновенно. С гулким хлопком вокруг кортика возник воздушный щит, и послышалось слабое, еле слышное шипение: плавился металл.
— Плотнее, — скомандовал я и сам себе удивился: кто этот неприятный тип, занявший мое место? — Звука быть не должно.
— Начинайте, — одними губами сказала Эйлин.
Я в последний раз оглядел небо. Стена дирижаблей — и стая драконов. Они были близко, неправдоподобно близко, воздух искрил от страха, напряжения, ожидания боя — но время еще не настало. Мы должны успеть.
Эйлин выжидающе смотрела на меня. Я глубоко вздохнул и потянулся к ней — не руками. Огонь и ртуть сплелись в выпуклое зеркало, и все померкло.
Она была передо мной вся, словно я и впрямь залез к ней в голову. Крошечная, как пряничная фигурка на ладони, и огромная, от моря до неба.
Я видел шестилетнюю девочку, которая поливала розы. Ее же, чуть старше, с огненными звездами в раскрытых ладонях. Видел, как высокая стройная брюнетка выплескивает ей в лицо кружку воды… как девочка стоит по утрам по горло в воде и на мокрые волосы садится стрекоза. На меня хлынули эмоции: трехлетней крохи с игрушечной мельницей, четырнадцатилетней девушки, что уходила из дома, не оглядываясь… способной девятнадцатилетней волшебницы…
Я почти ничего не помнил. Я помнил все.
А потом зеркало раздвоилось, растроилось, и я увидел черноволосого мальчишку на берегу моря. Он хотел быть драконом еще сильнее, чем Лин мечтала стать волшебницей; он каждый день думал об отце. А еще…
Я зажмурился бы, но это было невозможно. Поток света от зеркал делался все ярче; я начал улавливать отдельные мысли. Я знал, что стою босиком на холодной земле, что вокруг разгорается утро, что вот-вот начнется битва, но это знание никак не касалось меня: я был отдельно. Плыл в невесомом океане и сравнивал несказанные слова с другими, произнесенными вслух.
…Магия — не только математика. И не средство устрашения. Ни одно заклинание не возникает просто так. Это язык, прекрасный и беспощадный в своей простоте — потому что любой, кто думает, что понял эту простоту, начинает усложнять…
…Для заклинаний не нужно говорить слова. Но если хочется, пусть. Они действуют как якоря — как переплетенные пальцы Марека, когда он уходит в тень…
…Бесконечные приключения, игры с огнем… но где оно, настоящее?..
…Тяга к знанию. Не к затейливым манкам, не к технике. Эйлин этого не понимает, она думает, что сноровкой можно заменить вдохновение, дар, волшебство, что лежит в нашей сердцевине. То сокровенное — я не понимаю его, но чувствую, знаю, что оно совсем-совсем близко…
…Ненавидеть нельзя. Иначе останется только безмозглое дикое пламя, как сейчас…
…Стеклянные браслеты — да, он хочет свободы, права делать все, что ему хочется, но делает-то он наручники! Не случайно я потянулся к ним, когда хотел забыться. И не просто так Лин разбила «оковы безразличия», когда началась война!..
Я понял, что слышу собственные мысли. Я видел свой образ в зеркалах, искаженный, испуганный… нет, я видел себя, каким меня видели другие. Чудовище, изрыгающее пламя над Херрой; усталого мальчишку в трактире; сонного и пьяного парня в дилижансе. Счастливые улыбки и чужие слезы; запачканные чернилами рукава и сломанный карандаш; взгляд в пустоту и внезапное озарение; чужая неприязнь, своя зависть, обида, боль — все это было.
Я увидел себя глазами Лин и обмер. Почувствовал взгляд Эрика — и поежился. Увидел себя глазами Анри — и позволил себе ухмылку.
Я видел свой путь: встречу с Лин в трактире, пустой рукав Риста, вкус жареной курицы во рту, дорогу от лагеря разбойников до постоялого двора, первую дуэль и первое поражение… Воспоминания смешались: их было слишком много; огонь ударил в грудь, обжигая, и я почувствовал, что вот-вот стану собой…
А потом я понял, что летняя жара вокруг — настоящая, а не призрачная. И тут же получил пинок под колено.
— …Умирают!
Я открыл глаза.
Небо озарилось, словно подсвеченное тысячами фейерверков. Горела трава.
Эйлин лежала на траве, смаргивая слезы; Эрик помогал ей подняться. Анри сидел, ошалело мотая головой. Ртуть медленно оплывала в прозрачном резервуаре: я подхватил воздушный щит и поставил свой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});