Читать интересную книгу Франкенштейн: Антология - Стивен Джонс

— Ха! — фыркнул Тёрнер. — Да это один и тот же человек! Последнее письмо к Маргарет Сэвилл было всего лишь уловкой — Виктор Франкенштейн вовсе не умер на том корабле. Уолтон выходил его, скрыл у себя и привез обратно в Англию. Тогда он был богат и имел множество связей. У Уолтона Франкенштейна держали как узника в тюрьме, хотя тот и не осознавал происходящего. Уолтон пил из него соки, как вампир высасывает жизнь из своих жертв. А главное — он высасывал знания!

— Но ведь это абсурд! — Стэйвертон пытался протестовать, но в его голове уже роились сомнения, склоняя к тому, чтобы признать невозможное.

— Это жизнь, — хмыкнул Тёрнер. — Бессмертие. Вот мечта человечества с первых его шагов. Франкенштейн сумел добиться этого. Уолтон захотел сделать то же самое, и даже еще больше. Он захотел бессмертия для себя.

В наше время хирурги каждый день трансплантируют жизненно важные органы, медицина идет вперед семимильными шагами. Но Франкенштейн был величайшим из всех гениев на этом поприще. Он пошел дальше, чем любой современный хирург. Он считал Уолтона своим другом и верил, что Чудовище погибло. Уолтон дал Франкенштейну новые цели, вдохнул в него надежду. Искусно подстрекаемый Уолтоном, ученый начал новую работу. Франкенштейн не хотел создавать еще одного монстра, на этот раз он мечтал о том, чтобы проявить себя. И кто лучше вас, доктор, может понять его одержимость и безумные идеи? Он хотел пересадить человеческий мозг.

Стэйвертон собрался было возразить, но что-то его удержало.

Тёрнер продолжил:

— Уолтон упорно учился и стал хирургом, но он знал, что ему никогда не достичь такого блестящего уровня мастерства, которым обладал Франкенштейн. В работе Уолтона бывали ошибки, успешные операции и судебные разбирательства… Наконец его ждало последнее испытание. Уолтон хотел жить вечно, и Франкенштейн пересадил его мозг в тело более молодого мужчины. Операция увенчалась успехом — Уолтон получил то, что желал.

Стэйвертону показалось, что кровь застыла у него в жилах. В ужасе он закрыл лицо руками. Он мог бы назвать эту историю бредом, приведя тысячу аргументов, но — помоги ему Господь! — это давало ответ на многие вопросы, возникавшие у него о человеке, на которого он когда-то работал.

— Сколько раз, начиная с тех пор, Уолтон переносил себя в новое молодое тело? — язвительно спросил Тёрнер. — Кто знает? И в какой момент Виктор Франкенштейн стал ему больше не нужен? Держу пари, его тело давно уже зарыто где-нибудь в глуши или сожжено, а пепел развеян.

— Выходит, Роберт Уолтон живет на свете уже двести лет… — пробормотал Стэйвертон.

— Вы знаете достаточно о нем и его работе, доктор, чтобы понимать, что такое возможно. Вы единственный, кто может поверить в то, что это правда. Ведь вашей специализацией тоже был мозг.

Стэйвертон украдкой взглянул на свои руки.

Тёрнер холодно усмехнулся:

— В выдержке вам не откажешь. Крепкий как скала. Мой босс обрадуется. Будет лучше, если вы начнете собираться прямо сейчас.

Стэйвертон вздрогнул: возражать было бесполезно.

III

Они отправились в путешествие в старом фургоне: Стэйвертон сидел сзади, Тёрнер — в водительском кресле. Непрошеные гости настояли на том, чтобы выехать немедленно, не оставив Стэйвертону ни минуты на размышление. Ему позволили лишь быстро собрать сумку и взять с собой немного одежды. Тёрнер молчал, сидя за рулем, фургон продвигался сквозь ночь и затихающую бурю. Стэйвертон мысленно погрузился в прошлое, вспоминая время, когда он работал на Уолтона…

Как и каждый хирург, да и вообще любой врач, Стэйвертон был наслышан об Уолтонианском институте. Уолтон пользовался в своем кругу большим авторитетом и вдобавок к этому унаследовал огромную сумму от своих родственников. Говорили, что дед Уолтона основал этот институт как частный исследовательский центр, специализирующийся в области нейрохирургии, а с недавних пор — и в генной инженерии. Периодически, правда, высказывались возражения против методов, используемых в Институте, и некоторых секретных программ, но у Уолтона были очень прочные связи в мире политики. Ходили слухи о нескольких удивительных успехах Института в области пластической хирургии. Так Уолтонианский институт получил парламентские льготы.

Уолтон организовал сеть по всей Европе: Институту удалось привлечь самых одаренных хирургов, невропатологов, генетиков, пусть даже на недолгое время. Стэйвертон был одним из них, в эту цитадель его заманили безграничные возможности Института, неисчерпаемые фонды, средства, недоступные другим. В течение пяти лет Стэйвертон был истинным рабом Института; находясь там, он трудился, полностью отрешившись от внешнего мира и наслаждаясь, именно наслаждаясь открывшимися перед ним возможностями. Но… пересадка мозга? Неужели Уолтону удалось этого добиться? Работа самого Стэйвертона заключалась в том, чтобы приводить этот мозг в порядок, восстанавливать его, корректировать, настраивать. Пересадка мозга из одного тела в другое все же представлялась Стэйвертону неосуществимой фантазией.

После пяти лет работы Стэйвертона внезапно вызвал к себе сам Уолтон и сообщил, что контракт с ним расторгается. Никаких объяснений не последовало: в свои тридцать восемь Стэйвертон полностью сохранил ясность зрения и точность движений — словом, все то мастерство, которого требовала от него наука. Но Институт, похоже, решил его заменить. Может быть, причина заключалась в том, что Стэйвертон стал слишком осведомлен и мог проболтаться. К тому же Стэйвертон начал критически относиться к некоторым методам, используемым в Институте.

Увольнение было для Стейвертона тяжелым ударом, однако Уолтон выплатил ему невероятно щедрое пособие, поэтому, когда Стэйвертон покидал Институт, он чувствовал скорее разочарование, чем гнев. Истинную горечь поражения он осознал позже, когда попытался вернуться к своей работе уже вне стек Института. Кто-то приложил немало усилий, чтобы Стэйвертона никто не взял на работу. Разумеется, за этим стоял Уолтон. Созданная им сеть была чрезвычайно эффективна. Поначалу деньги не особенно утешали Стэйвертона, но со временем он начал использовать их, чтобы смягчить чувство разочарования и потери. Однако, как бывший уолтонианец, Стейвертон подвергся остракизму. Сначала он даже думал, что в коллегах говорит профессиональная ревность, но постепенно понял, что всем этим заправляет Роберт Уолтон. Сколько еще сотрудников Института было уволено, подобно ему, каждый из которых знал свою часть страшной правды? Стэйвертон следил за судьбой кое-кого из бывших коллег, но никто из них ни при каких обстоятельствах не стал бы говорить об Институте. Страх цеплялся за них подобно савану.

Стейвертон почувствовал, как в нем снова закипает гнев, стоило ему вспомнить эти понапрасну растраченные годы. Он не спал, впившись глазами в дорогу, и видения прошлого постепенно таяли, размытые дождем и поглощенные серой рассветной дымкой.

— Есть хотите? — Тернер внезапно обернулся к своему пассажиру. Его полуприкрытые глаза с механической сосредоточенностью следили за движением фургона. — Мы скоро перекусим, — продолжил он, отвечая на собственный вопрос, — а днем отдохнем. Вечером вы уже встретитесь с моим боссом.

Снаружи ветер неистово бился о фургон, будто колотя по нему кулаками, но старые колеса продолжали тяжело катиться по дороге, неумолимо приближаясь к цели.

IV

Они поступили так, как сказал Тёрнер. Стэйвертон все-таки провалился в сон, а фургон в это время припарковался на обочине, там, где живая изгородь была достаточно высока, чтобы скрыть его от посторонних глаз. По-видимому, Тёрнер предпочитал действовать украдкой. Стейэвертон подумал, что и сам боится Уолтона, этого паука, заманивающего людей в свои сети.

К концу дня, когда Стейэвертон проснулся, буря утихла, но капли дождя еще падали с кустов и деревьев. Поля размыло, и на них, подобно маленьким озерцам, сверкали лужи. Тёрнер снова сел за руль, молчаливый и невозмутимый, как автомат.

Стэйвертон начал узнавать сельскую местность, по которой они двигались, — фургон приближался к Институту. Вскоре они въедут в глухие леса, окружающие Институт и отгораживающие его от внешнего мира. Удивительно, что это место находится всего в двадцати милях от Большого Лондона.[34] С таким же успехом оно могло располагаться и на Луне.

Стэйвертон проглотил остатки засохшего сэндвича, запив последний кусок чаем из термоса, который они купили по пути. Тёрнер остановил фургон на обочине, в сгустившейся тени. Стэйвертон вгляделся в лесной сумрак и увидел знакомую — высокую и черную — ограду, тянущуюся вдоль дороги.

— Выходим здесь, — коротко сказал Тёрнер.

Выбравшись из фургона, Стэйвертон снова почувствовал пронизывающий холод. Он взял свою сумку и с отвращением взглянул на железные ворота, возвышающиеся перед ними. Он хорошо знал это место: своего рода ориентир для посвященных, известный каждому, кто работал в Институте. Здесь начиналось старое кладбище, заброшенное с тех пор, как открыли крематорий. Обширная территория кладбища прилегала к Институту, финансируемому щедрым хозяином.