синойкейосис, таксис, эпекфонесис, эпибола, эпитимесис, эпитропа, эпифонуменон, эпифора, хоризм, а также фигуры, образованные посредством управления мерностью речи: исоколон, триколон, парисон и др. Впрочем, некоторые из вышеперечисленных фигур очень близки по смыслу к тем, которые перечисляет Исидор, например парадиастола и хоризм. О фигурах речи и тропах см. также: Arist., Rhet., III, 8–9; Quint. IX, 3; Rhet. ad Her., IV, 19–41; Rutil. Lup., De fig.; Demetr., Destylo, 22–29, 193; Hermog., De id., I, 12, 285–287; A. L., 485 R. На этом Исидор заканчивает изложение риторики, опустив отделы, посвященные запоминанию и произнесению речи.
325
Диалектика. Заметим, что даны два различных определения диалектики. Первое восходит к Платону, который называет диалектиком того, кому доступно доказательство сущности каждой вещи (Plat., Resp., VII: 534b). Второе принадлежит стоикам, которые считали, что диалектика — наука правильно рассуждать и отличать истину от лжи (это определение, по словам Цицерона, дал стоик Диоген (Cic., De orat., II, 157/XXXVIII)). Совместить оба можно только в одном предмете, то есть в том, что мы сегодня называем гносеологией. Ведь гносеология, с одной стороны (логической) — наука о методологии истинного знания, а с другой (диалектической) — стыкуется с онтологией в том, что у них один предмет, сущее и его причины. Иначе говоря, Исидор указывает на предмет данной науки — «причины вещей» (общий для всей философии), и на особенность — верифицируемое рассуждение. К слову сказать, было и третье определение диалектики — аристотелевское, который отличал аподиктическое рассуждение (необходимо истинное силлогистическое заключение из истинных посылок) и диалектическое рассуждение (силлогистическое рассуждение, исходящее из общепринятых мнений, правдоподобное для всех или большинства людей); то есть диалектика — это топика (Arist., Top., I, 1: 100а25–100Ь23). Любопытно, что давая общие определения свободным искусствам в I книге (гл. 2), Исидор ограничился стоическим определением («Tertia dialectica cognomento logica, quae disputationibus subtilissimis vera secernit a falsis»). Видимо, он был более склонен за диалектикой оставлять платоновское определение, за логикой — стоическое, а «диалектика-топика» после Аристотеля стала самостоятельной наукой под названием «топика». По содержанию Исидорова диалектика является кратким изложением начала аристотелевского «Органона» (так называются логические труды великого философа), с отдельными усовершенствованиями и многочисленными упрощениями, но изложение чрезвычайно ясное и внятное.
326
Ее рассматривали в своих изречениях некоторые первые философы, не доводя, однако, до состояния искусства. Снова, как и в начале I книги (гл. 2 и др.), автор не делает принципиального различия между наукою (discipilina) и искусством (ars). «Первые философы» — это те, которых мы сегодня называем досократиками.
327
Они во многом обе появляются совместно. Примером такого совмещения являются диалоги Платона. У философов это называется диалектическим методом Сократа, то есть выявлением истины через вопрошание, в серии вопросов и ответов. Это, уже четвертое, определение (как искусства ведения беседы или философской беседы) ближе всего к этимологии слова, ведь SiaAiyopai — это «беседовать», «разговаривать». Заметим, что как раз Аристотель, открыв науку логики, отличал ее от диалектики, так как он различал аподиктическое рассуждение (то есть научное, логически непротиворечивое), основанное на доказательствах рассмотрение предметов, и диалектическое рассуждение, которое имеет вероятностный характер. (Arist., Top., I, 1.)
328
Варрон в 9 книгах «Наук». Речь о третьей, посвященной риторике, книге из утраченного труда М. Теренция Варрона «Disciplinarum Libri IX». Описанный ниже жест руки Варрон заимствовал у Зенона Китийского. См. Cic., Orat., 32; ср. De fin., II, 17; Acad., II, 145.
329
Философы же решили, прежде чем переходить к изложению «Исагоги», указать на определение философии, поскольку легче показать то, что относится к философии. Здесь и далее (начала глав 26–28) содержится явное указание на наличие устоявшегося школьного порядка преподавания «диалектики», то есть такого, который, по крайней мере, был принят в Кафедральной школе в Севилье (в начале VII в. — единственной в королевстве). В данном месте Исидор вынужден следовать решению некоторых философов, установивших данный порядок изложения: определение философии — «Исагога» Порфирия — «Категории» — «Об истолковании» — силлогистика (по «Аналитикам») — об определении — топика — учение о противолежащем. Ни до, ни после этого Исидор так не делает, предпочитая сам указывать, в каком порядке надлежит изучать материал (напомню, что «Этимологии» написаны как школьная программа). Упомянутые философы — это, конечно, александрийские неоплатоники в передаче Боэция, так как именно им принадлежал рукописный сборник Аристотеля, которым пользовался «последний римлянин».
330
Философия. Здесь необходимо сказать несколько слов о том, что и как попадало на латинскую почву под названием «философия». Если с остальными шестью свободными искусствами мы не находим недостатка в латинских авторах, писавших самостоятельно или переводивших эллинские исследования, то применительно к философии зрелище куда печальнее. Первое впечатление таково, что в античности латинской философии не существовало вовсе. Это впечатление, конечно, ошибочно: были ведь и эпикуреец Лукреций Кар, и эклектик Туллий Цицерон, и римские стоики Сенека Младший, Эпиктет и М. Аврелий, и, разумеется, «неоплатонизирующий» перипатетик Боэций. К ним можно еще добавить тех христиан, которые могут считаться философами-богословами: Кв. Септимий Тертуллиан, Амвросий Медиоланский, бл. Иероним Стридонский, бл. Августин и еще некоторые. Но тогда появляется второе впечатление: римская философия очевидно неоригинальна (если не считать христианской теологии, которая себя философией не считала). Сколь бы яркой звездой на философском небе Рима ни был Цицерон, у него не обнаруживается ни единой своей философской мысли. Что касается римских стоиков, то стоиками-то они могут считаться с изрядной натяжкой. Так, например, считает Боэций, когда относит Сенеку, Сорана, Канния, равно как и Цицерона, к нормальной римской философии, особенностью которой был просвященный и сознательный эклектизм. Все они, начиная с кружка Сципиона и Лелия, продолжая Цицероном и Сенекой, действительно, находились в русле обычной для римлян морализаторской традиции, «логоэтической», как ее еще называют. Но ведь так же ворчал о порче старых добрых нравов Катон Цензор. А стоическая философия просто лучше всего подходила для этой традиции, когда же не подходила, то... «что истинно, то мое». Можно, следовательно, указать две причины того, что эллинская философия так слабо распространялась в римской среде. Во-первых, начиная с III в. до н. э. и по II в. н. э. большинство образованных римлян вполне свободно владело греческим языком, поэтому не нуждалось в специализированно латинских переводах и комментариях. Можно много говорить о различиях в менталитете эллинов и римлян, но все же и