Из пяти девушек, перевезенных в Лос-Анджелес из Индепенденса, лишь Кэтрин Шер (тик Цыганка) отказалась давать показания, а Лесли Ван Хоутен мы не вызывали, поскольку не подозревали о том, что она была в числе убийц четы Лабианка. Три оставшиеся — Дайанна Лейк, тик Змея; Нэнси Питман, тик Бренда; Рут Энн Мурхаус, тик Уич — как одна, отрицали, что им было известно о каких-либо убийствах.
Я это предвидел. Впрочем, у меня имелась еще одна причина для того, чтобы вызвать их в качестве свидетелей на слушание дела большим жюри. Если они появятся на суде в качестве свидетелей защиты, любые расхождения между их дальнейшими показаниями и тем, что они расскажут сегодня большому жюри, дадут мне возможность указать на “неискренность предыдущих показаний” и поставить под сомнение последующие.
В 16:17 большое жюри округа Лос-Анджелес удалилось на совещание. Ровно двадцать минут спустя эти люди вернулись со следующими обвинительными актами: Лесли Ван Хоутен — два убийства и сообщничество в убийстве; Чарльз Мэнсон, Чарльз Уотсон, Патриция Кренвинкль, Сьюзен Аткинс и Линда Касабьян — семь убийств и сообщничество в убийстве.
Мы получили обвинительные акты. Вот только кроме них у нас почти ничего не было.
9—12 декабря 1969 года
Ни Аарон, ни я сам не регистрировали входящие звонки, но, как мне кажется, их ежедневно поступало около сотни — на большинство нам приходилось отвечать лишь: “Без комментариев”. Пресса словно взбесилась. Официальный текст обвинительных актов стал достоянием общественности, но стенограммы обоих заседании большого жюри остались "запечатаны"; их будут держать в тайне, пока не пройдет семь — десять дней после того, как последнему подозреваемому по делу будет предъявлено обвинение. Ходил слушок, будто некий журнал предлагал 10 тысяч долларов тому, кто позволит корреспонденту хотя бы посмотреть на копию.
Один из звонков был из Орегона, от офицера Томаса Драйнена. В 1966 году он арестовывал Сьюзен Аткинс, состоявшую в то время в банде налетчиков-грабителей. При ней был найден пистолет 25-го калибра; Сьюзен заявила тогда Драйнену, что, если б тот не вытащил оружие первым, она выстрелила бы и убила бы его. На данном этапе следствия подобная информация никак не могла мне помочь; впрочем, всегда оставался шанс, что она пригодится впоследствии, — так что я записал себе имя офицера и номер его телефона.
Мой кабинет во Дворце юстиции имеет размер 20 на 10 футов, а обстановка в нем состоит из разбитого письменного стола, продавленной раскладушки, принесенной сюда для короткого сна в час ленча, шкафа с папками, пары стульев и большого стола, обычно заваленного бумагами и вещдоками. Однажды репортер написал, что обстановка в моем кабинете напомнила ему о Чикаго тридцатых годов. И что мне еще повезло, поскольку остальным заместителям окружного прокурора приходится делить кабинеты друг с другом. Работай я в таких условиях, мне пришлось бы выгонять прочь всех присутствующих (и не всегда вполне дипломатично) всякий раз, как для собеседования ко мне приходил бы свидетель. Да, и не стоит забывать о телефонах, на звонки которых тоже приходилось отвечать самим: секретарей ни у кого из нас не было.
Каждый новый день приносил какое-то развитие. Пока что, хотя помощники шерифа перекопали заметный кусок ранчо Спана, ими не было замечено никаких следов останков Дональда “Коротышки” Шиа. Впрочем, проверяя информацию, предоставленную нам Мэри Бруннер, сотрудники ОШЛА обыскали район вокруг дома 20910 по Грэшем-стрит, парк Канога, где и нашли, за углом от бывшей резиденции “Семьи”, принадлежавший Шиа “меркури” 1962 года. Он был покрыт уличной пылью и испещрен подсохшими дождевыми потеками, — очевидно, простояв там, где его бросили, не менее нескольких месяцев. Внутри автомобиля обнаружилась коробка с личными вещами Шиа; проверив ее на отпечатки пальцев, специалисты ОШЛА обнаружили несколько оттисков ладони, позднее совпавших с отпечатками участника “Семьи" по имени Брюс Дэвис. Еще в машине были найдены ковбойские ботинки Шиа, покрытые коркой засохшей крови.
16:00, 9 декабря, Индепенденс, штат Калифорния. Чарльзу Мэнсону (тик Иисус Христос; 32 года; без определенного места проживания; занятие — музыкант) предъявлено обвинение в убийствах Тейт — Лабианка. Сартучи и Гутиэрес сопровождали его в Лос-Анджелес.
Мы устроили так, чтобы обвинение Мэнсону было предъявлено отдельно от остальных подсудимых, опасаясь, что при встрече со Сьюзен Аткинс в зале суда Мэнсон мог бы убедить ее отказаться от собственных показаний.
Кто-то из газетчиков разыскал отца Сьюзен Аткинс в Сан-Хосе. Тот сказал, что не верит, будто Сьюзен была “загипнотизирована” Мэнсоном. “Сдается мне, она просто пытается отбрехаться. Она больна, ей помог бы кто”. Как показалось репортеру, мистер Аткинс объяснял участие Сьюзен в столь кровавом деле наркотиками и терпимостью судов. По его словам, он три долгих года пытался убедить судей запрятать его отбившуюся от рук дочь в тюрьму и держать ее там, подальше от улицы, — сделай эти люди так, как им советовали, заявил отец Сьюзен, ничего бы и не случилось.
Как я понял, для самой Сьюзен "Семья" была единственной настоящей семьей. И осознал наконец, почему Кабаллеро считает, что ее переход на сторону Мэнсона и остальных подсудимых — лишь дело времени.
10 декабря Сьюзен Аткинс, Линда Касабьян и Лесли Ван Хоутен предстали перед судьей Уильямом Кини. Все три девушки запросили тут же предоставленную им отсрочку слушания до тех пор, пока подсудимые не представят свои ответы на обвинительные акты.
В тот день я впервые увидел Линду Касабьян. Она была невысокой, даже низкорослой (около пяти футов одного дюйма), с длинными темно-золотистыми волосами и зелеными глазами; кроме того, она явно была беременна. Казалось, ей больше двадцати лет. По контрасту со Сьюзен и Лесли, которые улыбались и хихикали на протяжении большинства процессуальных действий, Линда вроде едва сдерживала слезы.
Кини пригласил меня и Аарона в свой кабинет сразу после заседания большого жюри. Тогда он сказал нам, что, поскольку Офис окружного прокурора и так не обсуждает с прессой это дело, он не видит необходимости вводить “ограничение гласности” на процессе (или, как чаще выражаются, “вставлять делу кляп”). Тем не менее, учтя невероятное количество досудебного освещения дела в прессе (репортер из “Нью-Йорк таймс” сказал мне, что число публикаций уже превысило статьи, посвященные первому суду Сэма Шеппарда[113]), судья Кини изменил решение и, не связываясь с нашим офисом, издал детальный судебный приказ об ограничении гласности. Впоследствии подвергнутый ряду изменений, этот приказ в итоге растянется на двенадцать страниц. По сути своей, он запрещал всем, связанным с делом, — обвинению, защите, офицерам полиции, свидетелям и т. д. — обсуждать представленные в суде доказательства и улики с кем бы то ни было из представителей прессы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});