принадлежали очень крупные вотчины на южной окраине государства в Епифаневском и Городненском (Веневском) уездах. В Епифани Мстиславский «свой казной» выстроил крепость (острог) с дубовыми стенами и тремя башнями. Крепость была снабжена артиллерией и охранялась сильным гарнизоном. Под городом стояли две слободы пеших и конных стрельцов (142 двора) и восемь казачьих слобод (около 700 дворов). Всего в уезде Мстиславскому принадлежало 16 тысяч четвертей пашни и еще 40 тысяч четвертей «дикого поля». Как значилось в писцовых книгах, жители Епифани садились «у князя у Ивана у Мстиславского на льготе в 75 г. (1566—1567 гг.), а льготы им дал князь Иван на 10 лет». Видимо, Мстиславский получил земли у Епифани незадолго до того, как стал «называть» на льготу стрельцов и казаков, то есть во время опричнины.
История Епифаневских вотчин представляет типичный пример колонизации южных степных окраин крупным феодалом.
В Веневском уезде Мстиславскому принадлежал сильно укрепленный замок Городенск (Венев). В нем удельный князь содержал на жаловании 100 стрельцов, а также пушкарей с «нарядом». Вассалы и слуги Мстиславского «держали» в уезде более двух тысяч четвертей пашни. В состав вотчины удельного князя входили Городенский посад с 42 дворами крестьян и 54 лавками и очень крупная волость, в которой было до 10 тысяч четвертей пашни»[209].
Еще один любопытный пример. Князь Михаил Иванович Воротынский, ведший свой род от Михаила Черниговского, владел большим Новосильско-Одоевским уделом. Иван IV продержал Воротынского в тюрьме на Белоозере три года, а весной 1566 г. приказал... вернуть ему удел. В мае 1566 г. царь велел передать литовским послам, что пожаловал Воротынского «по старому и вотчину его старую, город Одоев и город Новосиль ему совсем отдал и больши старого». Видимо, по возвращении Воротынского из ссылки Иван IV внес в завещание первое распоряжение относительно Новосильского удела. Царь выражал пожелание, чтобы Воротынский «ведал» родовой удел (треть Воротынска, Перемышль, Одоев Старый, Новосиль, Остров, Чернь) «по старине» и чтобы царевич Иван «не вступался» в его владения.
В самый разгар опричнины царь создал Романовский удел и дал его ногайскому мурзе Али с родней. Во владении мурзы находилось 14 сел, 360 деревень и 116 пустошей с 1260 дворами русских крестьян и многими тысячами четвертей пашни. Помимо крестьянских оброков мурза Али с родственниками собирали в счет жалованья, которое составляло 300 рублей, доходы с посадского населения города Романова. Романовский удел просуществовал около полувека.
Наконец, известен случай, когда опереточного царя Всея Руси Симеона Бекбулатовича Иван Страшный сделал удельным тверским князем. Замечу, что если власть царя Симеона над Россией была фиктивной, то в Твери он был настоящим удельным князем. Тверской удел отобрал у татарина уже царь Борис Федорович.
Я думаю, что этих примеров хватит для того, чтобы не принимать всерьез домыслы советских историков о прогрессивной внутренней политике Ивана, борьбе с феодальными пережитками и т.п. Иван IV был человек своего времени и не стремился ни к каким социальным реформам, кроме, разумеется, усиления своей власти.
Что же явилось причиной массового террора Ивана Страшного? На самом деле причин много. Часть из них объективные, а часть — субъективные и связаны с психической болезнью царя.
Несколько упрощая ситуацию, можно сказать, что московские князья стали часто ездить в Орду и сами обасурманились. Нет, разумеется, они строго чтили обряды православной церкви, но приобрели мышление и повадки золотоордынских ханов. Ивану III даже нравилось, кого его величали «белый хан».
Московские ханы, также как и восточные владыки, находили особое удовольствие в диком унижении лучших лиц государства.
Создалась парадоксальная ситуация. Как и в XIV веке, удельные князья, что при Иване III, что при его «свирепом внуке»[210], имели большие уделы, в состав которых входили многие укрепленные замки и городки, сотни деревень. Князь держали в своих городках наместников, бояр и воевод, им служили сотни дворян и многочисленные отряды стрельцов. Владетели наследственных родовых уделов осуществляли всю полноту власти на территории своих княжеств — облагали население поборами и повинностями, содержали полицию и тюрьмы, творили суд и расправу по собственным законам.
Но вот князь Рюрикович, дед или прадед которого был независимым государем, сказал что-то не так в Боярской думе, на что великий князь Всея Руси Василий III ответил ударом плети по лицу. А то и просто наш Васенька засиделся в думе, ручонки затекли, плеточкой поиграть захотелось. А на следующий день битый Рюрикович или Гедеминович идет не на плаху и даже не в тюрьму, а вновь чинно занимает свое место в думе.
Посмотрим челобитные князей Рюриковичей и Гедеминовичей к московскому владыке. Они подписаны какими-то Ивашками, Петрушками, Дмитряшками и т.д.
Иван III был первым русским правителем, начавшим превентивные убийства (публичные казни и тайные отравления, удушения, утопления), то есть убийства людей, не совершивших какого-либо преступления, а которые, по мнению хана, могли совершить его. Я не оговорился, среди русских князей таких персонажей еще не было, зато превентивные убийства были нормой жизни азиатских владык. Новый хан в XIV— XVI веках в Золотой Орде и образовавшихся на ее месте орд начинал свое правление с убийства братьев и других родственников по мужской линии.
Соответственно, два Василия (II и III) и два Ивана (III и IV) убивали всех своих родственников, в том числе и женщин. Так что после смерти Ивана IV из всего многочисленного рода Ивана Калиты в живых остались лишь слабоумный Федор Иоаннович и младенец эпилептик Димитрий Углицкий. С их смертью род Калиты окончательно пресекся, и наступила Великая смута.
Иван IV лишь продолжил традиции отца и деда как во внутренней, так и во внешней политике. Так, например, Россия не могла не вести войну с татарскими ханствами, возникшими на развалинах Золотой Орды[211]. В 70-х гг. XVI века Иван даже попрекал опальных князей и воевод, что они де его бедного насильно потащили в Казанский поход. Так что покорение Казани и Астрахани трудно приписать гению царя Ивана, на самом деле он плыл по течению, проводя ту же политику, что и его предшественники.
Масштабы же террора Ивана Страшного определяются как раз субъективными причинами и в первую очередь психической ненормальностью царя. Многие авторы, стремясь оправдать жестокость царя, пишут о его тяжелом детстве, засилье бояр, правивших от имени ребенка. Тут очень пригодится обвинение бояр Шуйских, высказанное Иваном через три десятка лет, что, мол, они даже ноги клали на постель покойного Василия III. Спору нет, бояре, в том числе и Шуйские, не ангелы, но правили они в малолетство Ивана совсем не