Со стеной боги справились быстро. Феб научил копейщика скатывать из снега большие шары, и Арес самозабвенно предался этой забаве, строя великолепную белую крепость с бойницами и башнями. Лучник собрал хворост, подтопив лед на земле золотым солнечным лучом, и даже подстрелил старого ослабшего кабана, который не успел скрыться от него в белой мгле. Он отвлек Ареса от рытья рва вокруг снежной цитадели и предложил перекусить.
Едва дыхнув на сырые дрова, Феб заставил костер заняться, а воинственный копейщик нанизал дичь на свою пику и вертел ею над огнем.
— Откупоривай вино, — потребовал он.
Вина не было. Феб порылся в кожаном мешке, извлек походный бурдюк с крепким пойлом, которое местные жители настаивали на горелом зерне. Жидкость не имела цвета, зато запах перебродившего хлебного мякиша валил с ног.
— Во имя богов! — Арес плеснул в кратер немного сомнительного пойла.
— За нас, — поддержал Феб.
Урания приблизилась к огню. Она уже немного согрелась и теперь прикидывала, как события будут развиваться дальше. Их всего трое в этой ледяной пустыне. Потребует ли Аполлон, чтоб она разделила ложе и с ним? В сущности, ей было все равно. Но Арес вспыльчив. И вместо того чтоб снять напряжение, ее поступок может породить большую ссору. Умом Афродита никогда не блистала и поэтому во избежании неприятностей решила отказать обоим.
— Впервые пью с побежденными, — мстительно бросила она. — Откуда эта дрянь?
Аполлон не ответил. Вернее, не успел. Побагровевший Арес отвесил любовнице крепкую пощечину. Из носа у Афродиты побежала кровь. Феб вовремя перехватил копейщика за руку, когда тот собирался обрушить на богиню вторую затрещину. В ярости Арес вскочил, залепил в снежную стену пустым кубком и бросился прочь, проклиная женщин, троянцев и несправедливый суд. Аполлон повернулся было к спутнице, горстью снега унимавшей кровь из носа. Но та отмахнулась от него и тоже кинулась из убежища догонять разгневанного героя.
Как и предполагал Аполлон, спутники достигли дома его сестры Артемиды на Медведь-горе на исходе следующего дня. Они вынырнули из снежного тумана у самого входа в пещеру, и собаки Охотницы с перепугу чуть не разорвали гостей, если б хозяйка вовремя не выскочила на улицу. Она прыгнула на шею Фебу и принялась целовать его замерзшие щеки.
— Тише, тише, медведица! — Лучник пытался одной рукой стряхнуть с себя сестру, а другой отогнать вертевшуюся у ног собаку, которая хватала его зубами за пятки.
Медведь-гора острым носом врезалась в северный берег Эвксина. Здесь царствовали шторма и туманы. В окрестностях жили дикие племена тавров, ходивших в шкурах, евших сырое мясо и поклонявшихся Деве.
— Это последний предел, дальше которого нам идти нельзя, — сказал сестре Феб. — Решишься ли ты предоставить нам убежище?
— Мой дом — твой дом, волчонок. — Артемида сидела на козьей шкуре, обхватив руками колени и глядя куда-то за плечом брата. Охотница дичилась шумного общества богов на Олимпе. Она любила уединенные труднодоступные места, где нетронутая красота лесов и гор ничем не напоминала о человеке. На севере Эвксина Артемида поселилась, чтобы жить поближе к своей матери Лето, которая царствовала в Гиперборее.
— Твои гости тоже могут остаться. Только… — она быстро глянула на копье Ареса, — пусть пообещают, что не тронут моих златорогих ланей. Их и так осталось немного.
— Немного? — удивился Феб. — У тебя же были целые стада.
— Да, но с некоторых пор они уменьшились, — насупилась Охотница. — Здесь поблизости живет выводок гигантов. Их мать Ниоба ощенилась ими, как сука пометом из четырнадцати кутят. Они такие огромные и голодные, что пожирают все на своем пути.
Аполлон нахмурился. Он надеялся, что на берегах Эвксина боги-изгнанники будут одни и никто не помешает им утвердить здесь свою власть.
— Скоро в горах не останется зверья, — продолжала Артемида. — Мои златорогие лани пали первыми. Хотя, — глаза Охотницы наполнись слезами, — клянусь, я смиренно просила титанов умерить свои аппетиты. Но они только смеялись надо мной и кидались камнями.
— Где они живут? — сурово спросил Арес. За все время разговора он впервые раскрыл рот. Копейщик был не мастак поддерживать беседу. К тому же он продрог до костей, а огонь в очаге посреди пещеры еле тлел. Но воинственный пасынок Зевса чувствовал благодарность к женщине, предоставившей им с Афродитой кров. Ее обидчиков следовало наказать.
— Они говорят, что сама Триединая подарила им эти земли, — надула губы Артемида. — А я чтоб убиралась, куда хочу. Но хуже всего, — Охотница шмыгнула носом, — они перегородили дорогу и не пускают сюда нашу мать Лето. Она собиралась в гости на Пифании.
— Давай-ка, сестренка, разведем огонь. — Феб обнял Охотницу за плечи. — И накормим гостей. Смотри, они еле живы. А завтра мы с Аресом попробуем проучить наглецов-гигантов.
Геро отложила свое золотое веретено. Повинуясь движению ее пальцев, нить натянулась, дернула и стащила солнце с розовых небес. Дело шло к ночи, и Мать богов направилась в спальню взбивать синюю с черной бахромой перину. При встряхивании с нее градом сыпались золотые искры. А далеко внизу люди задирали головы и говорили: звездопад.
Сильные руки Трехликой трясли и щипали пухлое брюхо небес. Для нее оно было не более чем семейное ложе. С каждым ударом женщина вздыхала все грустнее. Наконец, она застыла, прижав перину к груди и глубоко задумалась. Ей на память пришли те дни, когда в доме хозяйничал Кронос. Какой бы тонкой и прочной ни была ее работа, грубый муж всегда разрывал покрывало небес, и Трехликой постоянно приходилось штопать его.
Эту мягкую, как пух, шерсть Геро ткала в тот день, когда малыш Загрей впервые глянул на нее глазами мужчины. А золотой вышивкой по краю украшала в то бедственное и счастливое утро, когда Зевс с серпом в руках отправился в спальню своего отца.
Когда Зевс вошел к ней с искаженным от гнева лицом, она увидела в его руке окровавленные части тела Кроноса. Столь дорогие ей когда-то. Геро так и не смогла забыть тот долгий оценивающий взгляд, которым Загрей по-хозяйски смерил свою мать. А потом с размаху швырнул отсеченный член соперника прямо на недошитое покрывало в доказательство того, что Кронос больше никогда не испортит ее работу.
Кровь широкой полосой испачкала синюю шерсть как раз там, где уже было застиранное пятно от молока Небесной Коровы. Когда-то Геро кормила непослушного сына грудью, а он выплевывал шершавый сосок и срыгивал на ткань. Теперь белое смешалось с красным. Оттого на Млечном Пути осенью появляется широкая алая полоса. Люди же говорят, что Великая Мать, каждую весну восстанавливающая свою девственность, снова потеряла ее на ложе небес.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});