Из новочеркасских впечатлений и разговоров, из взаимоотношений с задонскими военными властями понемногу, однако, начало выясняться, что надежды на объединение противобольшевистских сил для дальнейшей борьбы становятся все более проблематичными.
Кисляков, сделавший некоторые шаги перед "временным правительством" в этом направлении, доносил:
"Правительство и атаман не считают возможным подчинение донской армии командующему Добровольческой армией. Мотивы такого решения - крайний опасения, что такое подчинение не своему (казачьему) генералу может послужить поводом к агитации, которая найдет благоприятную почву среди казаков. Заявляют, что приход нашей армии на Дон крайне желателен и что совместные действия с казаками послужат к укреплению боевого духа последних. Словом от подчинения отказываются, "унии" весьма хотят".
К сожалению "уния" имела уже свою печальную историю в декабре феврале 1917 - 1918 г. г. и, как идея чужеродная военной организации, не предвещала ничего хорошего в будущем.
После отступления Дроздовцев, Ростов погрузился опять в холодное отчаяние. Но паника среди советских властей не улеглась. Они лихорадочно эвакуировали город; эшелоны с красной гвардией, военными запасами и награбленным имуществом тянулись безостановочно за Дон.
И кои да 25-го напуганные ростовские жители, удивленные наступившей тишиной, выглянули на улицу, они увидели с изумлением, многие с горьким разочарованием, марширующие по улицам колонны... людей в касках.
То вступала в Ростов головная дивизия 1-го германского корпуса.
Это событие, словно удар грома среди прояснившегося было для нас неба, поразило своей неожиданностью и грозным значением. Малочисленная Добровольческая армия, почти лишенная боевых припасов, становилась лицом к лицу одновременно с двумя враждебными факторами - советской властью и немецким нашествием, многочисленной красной гвардией и корпусами первоклассной европейской армии. Этот чужеземный враг был страшен своим бездонным национальным эгоизмом, своим полным отрешением от общечеловеческой морали; он с одинаковым цинизмом жал руку палача в Брест-Литовске, обнадеживал жертву в Москве и Киеве и вносил растление в душу народа, чтобы вывести его надолго из строя столкнувшихся мировых сил.
Какие еще новые беды несет с собой его приход?
Донская делегация, посланная "временным правительством" в Ростов, была принята начальником штаба немецкой дивизии, и между ним и донцами произошел знаменательный разговор:
Донцы: - С какой целью и по каким соображениям немцы вторглись на территорию Дона?
Немец: - Политические соображения неизвестны, но по стратегическим соображениям приказано занять Ростов и Батайск, чтобы обеспечить Украину от большевиков удержанием этого важного железнодорожного узла.
Донцы: - Ростов находится на территории Дона, права коего следовательно нарушаются вами...
Немцы: - О границах Дона с Украиной вам надлежит договариваться с последней.
Д.: Пойдете ли вы на Новочеркасск?
Н.: Такого приказания у нас нет, а, если получим, то Новочеркасск займем. Не будет ли открыто партизанскими отрядами враждебных действий против наших войск?
Д.: Такого распоряжения не отдавалось, почему до выяснения вопроса с Украиной такие действия должны рассматриваться, как не основанные на распоряжениях высшей военной власти Дона.
Д.: Признаете ли суверенные права Дона?
Н.: Да, признаем Дон штатом (?).
Д.: Какова организация власти на Украине?
И.: Власть полномочного гетмана Скоропадского, усмотрением коего назначаются министры. Украине запрещено проводить социалистические начала. Земля возвращена помещикам не свыше известной нормы. Приказано всем засеять поля.
Д.: Признается ли за Украиной право решать вопрос о войне и мире?
Я.: Да, но не против Германии Далее немцы говорили, что они действуют в союзе с казаками, ибо действуют совместно против красной гвардии.
Д.: Почему вы двигаетесь на Дон, заключив мир с Россией?
Н.: Мы признаем Брестский договор, но правительство комиссаров не исполняет своего обязательства о разоружении красной гвардии, против которой мы и идем.
Признает ли себя Дон самостоятельной республикой?
Д.: Мы признаем себя частью России, но не признаем большевистского правительства."
Из этого разговора трудно было еще уяснить себе ближайшие перспективы: сохранять ли немцы в отношении Добровольческой армии нейтралитет, пойдут ли на нас войною или предоставят нам меряться силами с большевиками только для того, чтобы с холодным, веским расчетом на костях и крови русских построить себе свободный путь к морю, хлебу и нефти.
Политическая обстановка была запутана до крайности. Будущее темно. Но наказ, данный мною генералу Кислякову, совершенно ясен:
- Ни в какие сношения с командованием враждебной России державы не вступать.
Встал передо мной еще один вопрос.
В середине апреля, почти одновременно приехали из Москвы в армию полковники Страдецкий и Голицын*188 Первый был командирован в столицу для связи с московскими организациями еще в января 1918 г. из Ростова, второй - бывший генералом для поручений при генерале Корнилове - послан был кажется в Астрахань, но в виду ее падения попал также в Москву.
Голицын уверял, что Москва совсем не интересуется Югом и в частности "Корниловской армией", что там идет борьба политических лозунгов и внешних ориентаций и некоторая местная концентрация сил, совершенно не склонных к подчинению указаниям Юга. Страдецкий, наоборот, рисовал картину разбросанной широко по России сети активных ячеек, отчасти подчиненных тайной организации, в которой он играл видную роль, отчасти самостоятельных. Но что те и другие считают себя всецело в распоряжении командования Добровольческой армии, вполне подготовлены к выступлению и ожидают только приказа...
Мне показались несколько сомнительными серьезность, сила и влияние организации, и, во всяком случае, я не счел возможным, не имея ясного представления о внутреннем положении страны, указывать времена и сроки. Предложил лишь, в подтверждение предыдущих инструкций, продолжать организацию на местах, пользуясь всяким случаем, чтобы стягивать силы к нам на Дон. Единственным безошибочным моментом выступления надлежало считать приближение к данному району Добровольческой армии.
Много позднее, я узнал, что разговор шел о "Союзе защиты Родины и свободы", возглавляемом Савинковым - обстоятельство, которое Страдецкий утаил от меня. И что эта организация в половине апреля не имела еще решительно никакого реального значения.
Тем не менее доклад поставил на очередь вопрос о необходимости сказать во всеуслышание слово от армии, тем более, что само бытие ее в последнее время среди широких кругов русского общества вызывало сомнение.
В Лежанке под гром неприятельской артиллерии я составлял свое Первое политическое обращение к русским людям:
От Добровольческой армии.
"Полный развал армии, анархия и одичание в стране, предательство народных комиссаров, разоривших страну дотла и отдавших ее на растерзание врагам, привело Россию на край гибели.
Добровольческая армия поставила себе целью спасение России путем создания сильной, патриотической и дисциплинированной армии и беспощадной борьбы с большевизмом, опираясь на все государственно мыслящие круги населения.
Будущих форм государственного строя руководители армии (генералы Корнилов, Алексеев) не предрешали, ставя их в зависимость от воли Всероссийского Учредительного Собрания, созванного по водворении в стране правового порядка.
Для выполнения этой задачи необходима была база для формирования и сосредоточения сил. В качестве таковой была избрана Донская область, а впоследствии, по мере развития сил и средств организации, предполагалась вся территория т. н. Юго-Восточного союза. Отсюда Добровольческая армия должна была идти историческими путями на Москву и Волгу...
Расчеты, однако, не оправдались..."
Указав далее мотивы нашего "исхода" с Дона, и, сделав краткий очерк первого кубанского похода, я заканчивал:
"Предстоит и в дальнейшем тяжелая борьба. Борьба за целость разоренной, урезанной, униженной России; борьба за гибнущую русскую культуру, за гибнущие несметные народные богатства, за право свободно жить и дышать в стране, где народоправство должно сменить власть черни.
Борьба до смерти.
Таков взгляд и генерала Алексеева, и старших генералов Добровольческой армии (Эрдели, Романовского, Маркова и Богаевского), таков взгляд лучшей ее части.
Пусть силы наши не велики, пусть вера наша кажется мечтанием, пусть на этом пути нас ждут новые тернии и разочарования, но он - единственный для всех, кто предан Родине.
Я призываю всех, кто связан с Добровольческой армией и работает на местах, в этот грозный час напрячь все силы, чтобы немедля сорганизовать кадры будущей армии и, в единении со всеми государственно-мыслящими русскими людьми, свергнуть гибельную власть народных комиссаров.