Читать интересную книгу Супермены в белых халатах, или Лучшие медицинские байки - Михаил Дайнека

– О! А до шнурков мы как-то не додумались, – восхитилась Диана. – Сеич, лапушка, да у тебя никак чувство юмора прогрессирует?! Прямо как паралич!

– Ага, – радостный Сеич ничуть не обиделся. – Шпана и есть! Диночка, солнышко, ты ноги на пол старайся не ставить, у нас с твоей стороны днище совсем отгнило, – добавил он, просияв всей своей швейковской физиономией.

– Ого! Так что же мне, – поинтересовалась Диана, – мне их вот так прямо задрать и в окно выставить?

– А и задери, – просияв, пуще прежнего возрадовался Сеич, с удовольствием оглядывая доктора Диану с головы с пикантной проседью до длинных ног, обтянутых поблескивающими лайкровыми колготами. – И выстави! Да такие ноги только и нужно выставлять, чтоб людям приятно было! Ты и юбку еще поддерни! – Возликовавший Сеич прицокнул так, что Диана прыснула пуще признанной хохотушки Оленьки.

Вежина засмеялась, Киракозов в карете согласно хмыкнул, машина завелась с полоборота; на секунду налетел солнечный ветер, по-школярски наддал жестянку из-под пива и коротко взрябил воду, смешав отражения. «Рафик», гордо посверкивая сквозь лобовое стекло докторскими коленками, легко скатился с газона на асфальт, расплескав кусочек синего неба, и брызги, веером разлетевшиеся из-под колес, вспыхнули быстрой радугой, яркой, как павлиний хвост, распущенный доктором Дианой.

Они отъехали, ветер стих, как не было, рябь погасла, и вода успокоилась; тихий дощатый мостик, удерживаемый четырьмя заслуженными львами, вновь со всеми подробностями вроде розоватых лишайных пятен на неухоженных львиных боках и выщербин на терпеливых добродушных мордах отражался в спокойной, по-весеннему высокой воде. И под мостом, и поверх него, по небу, отраженному в канале, и поверх неба, поверх сверкающих домов и деревьев с золотистыми, как лайкра, лопающимися почками, поверх решеток и гранитных стен скользил и таял прошлогодний лед, беспорядочно плыли льдины, разнообразные и разрозненные, как случайные фрагменты нескончаемого спектакля по мотивам извечной абсурдности бытия, играемого в отсутствие режиссера.

Производственный процесс, или Издержки производства

Итак, вопросы человеческих возможностей и прочности есть вопросы по крайней мере открытые, вроде жилищной проблемы в России, – и что так, что сяк, но зачастую не только «поцем с лечебным электричеством», но и нетрадиционными методами дело не решается.

Быть может, и не врут, рассказывая про старушку с гвоздем в темечке.

Притащилась эта бабушка на прием к своей участковой докторше, приплелась и жалуется: так и так, дескать, живу я при дочке, а при ей хахаль, а ночью я слышала, как они на кухне сговариваются гвоздь мне в голову забить, чтоб квартира им досталась, – и вот не убереглась я, забили они, повредили они меня, изверги…

Пожаловалась она, поплакала даже, но не разжалобила, а естественным порядком попала в психиатрическую больницу – возрастные изменения личности, дело ясное. Ладно, бабушка не противится, лечится, уколы получает, таблетки послушно глотает, а гвоздь – но мало того, что гвоздик тот никак из головы не выходит, так еще злой и мелкий, как мельтешащий какой-то, кашель в придачу появился, и, чем дальше, тем злее.

Короче говоря, она уже доходить начала, когда студенту-практиканту досталась. Он, как учили, к ней со всем специфическим вниманием: «Ну, бабуля, что случилось-то?» Она кхекает: «Кхе, милый, кхе! Да гвоздь же у меня, кхесь, в самом темечке у меня гвоздик!» «Да где же это кхесь, – лукавит студент, – где этот гвоздик, бабушка?» «Кхе! Да кхе же, – старушка отвечает, – кхе же ему быть-то, здеся, на месте», – говорит и рукой на макушку показывает, где и в самом деле ссадинка какая-то сомнительная имеется.

Практикант с сомнениями к лечащему врачу сунулся, тот его на смех поднял, студент обиделся и уперся. Совсем коротко: рентген – гвоздь – Гоголь, «Ревизор», немая сцена. После чего больную мигом со всем почтением на нейрохирургию в Поленова отправили, а там – ох-ах, кто за операцию платить будет?! – но гвоздь изъяли.

А в итоге не только выжила поврежденная старушка, но и кхекать разом перестала, весь кашель как рукой сняло, – но дочка уже к тому времени вместо нее хахаля в квартиру прописала…

Это всё о них, о старушках. Прочные старики реже попадаются, они быстро сгорают, как наше карикатурное северное лето. А чтобы без шуток крепкие, так они реже редкого встречаются, как грибы-боровики в петербургских садиках и скверах. Но встречаются всё же такие старички – и совсем рядом случаются, совсем как боровички эти самые. Как, например, семидесятипятилетний диспетчер Иван Васильевич, точно прозванный Грозным за свой казарменный, с бытности военфельдшером, характер, от которого даже его единственная бездетная дочка, сама пенсионерка уже, раз навсегда подальше держится.

И вот тоже пустячок, вроде фурункула, но недавно взял Иван Васильевич и женился в четвертый раз, свадьбу со звоном закатил заодно с юбилеем, дабы лишний раз не тратиться. Сам посмеивался, что супругу с расчетом брал, собравшись на давным-давно заслуженный отдых, ровно вдвое себя моложе выбрал – не без пяти минут старуху, чтоб на досуге не заскучать, и не молодуху, чтобы до смерти весельем не умаяться…

Юбиляр Иван Васильевич под занавес женился и теперь дорабатывал свою последнюю смену. И самое время – август как раз наладился, конец месяца весь выдался сочным, как вызревающие на дачах яблоки, солнечным после заблудившихся июльских дождей с грозами. Август в итоге определенно удался, а лето прошло, словно и не бывало. Казалось, деревья на набережной вот-вот засветятся изнутри, затеплятся светом, накопленным за сезон, вдруг вспыхнут и пойдут рябить, рассыпаясь, как их отражения в воде, которая уже остыла, отяжелела и словно остановилась… Но август был ясный, нежаркий, грибной и какой-то быстрый после неровного, но в целом вязкого лета. Время шло и спешило, постоянные пациенты возвращались с пригородных дач, как всегда заболевали – и:

– Неотложная! – Басовитый старик Иван Васильевич расположился за столом по-всегдашнему основательно, как обычно в три часа пополудни свой обед развернул, в поллитровую чашку ровно на четверть заварки засыпал. – Слушаю вас, говорите, – прогудел он, глянув в закипающий чайник.

С того конца провода приказали:

– Срочно! – гарнизонным голосом скомандовала какая-то дама. – Срочно примите вызов! – взяла она с места в карьер, но бывший военный фельдшер, а ныне заслуженный пенсионер, по совместительству диспетчер Грозный осадил:

– Ах ты, мать твою таком и сяком! – загнул прямым текстом в трубку Иван Васильевич, хватив гроссбухом наглого прусака, шмыгнувшего к его бутерброду с докторской колбасой. – Извините, конечно, но это я не вам всё, я это таракану. А вы говорите, говорите, я вас очень внимательно слушаю, – протрубил он, поощряя абонента, утратившего дар речи.

– Что?! Что?!! – Приказная дама вскипела, наконец, шипя и бренькая, будто брызжа крутым кипятком, как чайник на диспетчерском столе. – Что вы сказали?! Как вы сказали?! Да как это так вы смеете! Что это вы такое себе позволяете, хам! – Она захлебнулась. – Хамье! А еще медиками называетесь! Да вас самих лечить надо! И не материться нужно, а тараканов травить! Ах ты… Ах ты… Ах ты, так-растак и сяк-разэтак! – круто хлынуло из нее, но извинившийся старик-диспетчер даже не поморщился.

– О как! – только подивился он, не повышая голоса, и выдернул штепсель из розетки. – Спасибо за совет. А и правда, надо бы тараканов протравить. Вот вы бы, кстати, пришли и протравили их. Убили бы, так сказать, насекомых, как в нынешних газетах пишут… – Сквозняком вздернуло выцветшую за лето до грязной белизны пыльную шторку, с грохотом захлопнулось приоткрытое окно, Иван Васильевич тряпицей промокнул стол. – А вы вообще-то просто так? Вы к нам только насчет тараканов или же всё-таки случилось чего? – переждав процесс, по-прежнему любезно поинтересовался он, и оскорбленная дама в конце концов высказалась – в том смысле, что да, случилось, сосед-пропойца головой мается, в висках у него так стучит, что сам он головой о стену бьется, никакого покоя с утра не дает… – Ничего, сударыня, это всё ничего. Будет у вас покой, а у него доктор. Всё будет, ждите, – принял вызов Иван Васильевич, но последнее неразборчивое слово осталось за женщиной, после чего она бросила трубку, а старик спокойно заварил чай.

На этот вызов грустная и задумчивая Маша Веллер поехала.

Иван Васильевич еще не успел чашку шерстяной шапочкой укутать, чтобы чай, как ему положено, настоялся, а Маша уже отзвонилась из дома, куда не столько обедать заезжала, сколько собственную онкологическую бабушку морфином из своей укладки уколоть, и сразу же поехала на «соседа-пропойцу».

И приехала: там в самом деле звон, грохот – и по пояс голый, весь татуированный громила с топором. Но не головой он о стену бился и не по голове бил, а всего-навсего пол раскурочивал, и в такт хрусту и уханью по всей комнате звенькала дюжина пустых поллитровок.