Читать интересную книгу Сеятель бурь - Владимир Свержин

– Это верно, – кивнул я, – традиция вряд ли поможет завоевать чужие земли, но она дает возможность их удержать. Государство Александра Великого рухнуло, едва великий полководец отдал Богу душу. То же, что осталось от державы, еще сотни лет делили его приспешники, а затем их дети, внуки и правнуки. Тяжелый воз нелегко разогнать, говорят у нас в Богемии, но еще трудней остановить.

– А у нас на Корсике утверждают, что тот, кто поднимается в гору, обернувшись назад, наверняка сломает шею. Все человечество, как и единый человек, имеет свой возраст, у всех народов он разный, но что касается Европы, то она уже вырастает из юношеской любви ко всему яркому.

– Глядя на мундиры генералитета, этого не скажешь, – отозвался я.

– Все это игрушки, – махнул рукой Спартанский принцепс. – Не более чем игрушки! Но они помогают тем, кто указывает пути, гнать вперед козлов, за которыми толпою бредут прочие бараны.

– Ёмко, – хмыкнул я. – И немилосердно.

– Но точно! – перебил меня Бонапарт. – А это главное.

– Послушать вас, Наполеон Карлович, так скоро дождемся проповеди идеалов французских инсургентов [46]! – Я пошевелил кочергой угли в очаге, и они полыхнули мне в глаза алым заревом. – Это они сбросили Всевышнего с амвона, заменив его мифическим богочеловеком, имеющим право карать и миловать.

– Не дождетесь, граф, не извольте беспокоиться! – Генерал от артиллерии привычным жестом заложил руку за отворот сюртука. – Человек не есть бог – утверждать иное либо глупое мальчишество, либо, того хуже, мошенничество. Но Господь, создавая первых людей, даровал им не только образ, но и подобие свое. В том и суть человеческого бытия, чтобы, постигая мир и совершенствуя его, стать не коленопреклоненным рабом Божьим, но со-творцом! Отцу Вселенной тоскливо в одиночестве среди умильных святош, и он ждет, когда же возлюбленные чада его дерзнут встать рядом и с радостью осознания взглянуть в лицо предвечного. Ибо также, как блаженны нищие духом, коим завещано царствие небесное, и сильные духом будут восславлены. Их удел – созидать царствие земное!

Я не якобинец и, упаси Господи, не либерал. Мне чужда идея даровать права всякому, кто взял на себя труд выйти из материнского чрева. Права есть своего рода награда, и как на поле боя зазорно жаловать недостойных, так и в прочих случаях воздаяние без деяния лишь развращает человека.

Мне странно и, не скрою, противно слушать о неких особых интересах личности, коими так любят потрясать легковерных простофиль салонные ораторы. Их послушать, оные почти всегда противуположны интересу государства, ибо, так же как власть пытается охватить всех и направить силы общества в одном лишь ей ведомом направлении, так и всякая частная персона для себя полагает верным от всеобщего дела уклониться и жить своими, пусть даже и самыми мелкими, потребностями. Но зрелая личность умеет видеть дальше собственной миски и жертвовать малым для достижения великого. К чему же искать пример в мелких душонках, их путь ведет ниоткуда в никуда!

– Это вечная диллема, – философически вздохнул я. – Как говорят в России: «Своя рубашка ближе к телу». Так было всегда: и при фараонах, и при цезарях, и при королях с султанами, и нынешние времена не исключение.

– Да, но каждое время и каждое общество находило те приводные ремни, которые заставляли народы возводить пирамиды, рыть каналы, строить дворцы и храмы. Когда эти ремни истирались, государство разрушалось. По сути, хотим мы того или нет, сегодня происходит именно такой процесс. Сейчас в муках и крови по всей Европе рождается новое общество, которое будет весьма отличаться от привычного. Оно в клочья порвет все кружевные пелены старого мира! То, что происходило доныне в Америке и Франции, лишь предродовые схватки…

– И вы уготовили себе роль повивальной бабки?

– Быть может, граф, быть может. – На устах Бонапарта скользнула неопределенно-уклончивая тень улыбки.

– Не-а, повивальной бабкой был Дюма. – Придремнувший у камина Лис вскинулся при последних словах Наполеона и поспешил вмешаться в беседу. – Вы будете кормилицей. Я уже буквально вижу, как происходит этот умилительный процесс.

Наполеон фыркнул, всем своим видом негодуя против такой вольности.

– Занятно, занятно, – вороша уголья в очаге кочергой, проговорил я. – Не так давно мне уже доводилось слышать подобные речи. Там разговор шел о некой тайной организации, которая способствует хирургическому излечению общества от присущих ему язв и нагноений темного прошлого. По сути, та же медицинская тема.

– Вы говорите о масонах? – Наполеон криво усмехнулся и разочарованно покачал головой. – Мне доводилось встречаться с ними. По глубочайшему моему убеждению, если когда-то в их учении и было зерно истины, то в суматохе напыщенных обрядов и пустой таинственности оно полностью иссохло, не дав всходов.

– Нет, – я поспешил успокоить герцога Афинского, – насколько мне удалось заметить, в этом обществе ритуалы не играют особой роли. Так, больше для проформы.

– Да? И кто же это, если не секрет?

– Возможно, секрет, – я пожал плечами, – но если бы никто не имел к нему доступа, как бы сия организация пополняла свои ряды?

– И что же, она велика и могущественна? – насторожился Бонапарт, должно быть, чувствуя, что до сего дня упускал из виду одну из движущих народами пружин.

– Да, пожалуй, что силы их действительно велики. Они именуют себя иллюминатами и ставят перед собой цель превратить земли людских страстей в царство чистого разума. Быть может, именно они – тот самый приводной ремень, который вы ищете?

– Быть может, – снова повторил Наполеон, и лицо его приобрело на какой-то миг задумчивое выражение. – Очень может быть!

Судя по тону, которым были произнесены эти слова, досужая беседа у камина закончилась.

– Пожалуй, было бы интересно встретиться и побеседовать с этими людьми.

– Что ж, – я отложил кочергу, – я постараюсь устроить вам свидание, но полагаю, вы помните, что у любой медали две стороны? Подумайте, что вы потеряете, обретя воочию обещанное царство!

– Не пытайтесь изображать Мефистофеля, граф. Дела людские решаются людьми, а такой путь все лучше, чем смирением и умерщвлением плоти искать себе Царство Божие.

Утро следующего дня началось для меня не с привычной чашечки крепкого турецкого кофе, а с ликующей скороговорки Протвица:

– Я все слышал!

– О чем, собственно, речь? – не совсем понимая, чему радуется таксоид, спросил я.

– О вашей беседе с принцепсом Спартанским, – нимало не смущаясь, пояснил Йоган.

– Что ж, это не делает вам чести, – нахмурился я. – Подслушивать дурно.

– Напротив. – Въедливо-хитрая физиономия Протвица озарилась победительной ухмылкой. – Вам бы это действительно чести не сделало, а как мне, так и вполне даже. Мне ж зато деньги и платят, чтоб я слышал и видел поболе всего, а чего не видел, то вызнавал. Так что извольте понять: мне за подслух укора нет. Вы, граф, очень ловко подвели его высокопревосходительство к нужной мысли. Уж можете поверить, я в этом толк знаю. Вам бы у нас служить, так и цены бы не было!

– Нет уж, увольте, – оскорбился я.

– А зря, – усмехнулся Протвиц. – Нынче же, можете быть уверены, я кому след весточку подам, и встречу для будущего нового брата мы организуем в лучшем виде.

– Не сомневаюсь, – кивнул я не в меру расторопному делопроизводителю, показывая, что желаю выпить свой кофе в гордом одиночестве. – Не сомневаюсь… – Дверь за довольным таксоидом наконец закрылась. – Вот только кому из вас от этого польза будет, еще большой вопрос.

Время шло, боевые действия против англичан принимали все более активную форму. Базилевс Александр не успел перехватить эскадру Нельсона у Гибралтара, и спустя месяц она едва не ворвалась в ничего не подозревающий Санкт-Петербург. Лишь узкое горло Маркизовой лужи, перекрытое орудиями Кронштадта и Ораниенбаума, спасло российскую столицу от повторения участи Константинополя. Тогда-то и всплыла из небытия доставленная мной слезная просьба гол-штинских дворян о принятии их герцогства в русское подданство.

Сначала в Гольштейн был отправлен с корпусом принцепс Спартанский, затем его сменил не столь отважный, но весьма методичный генерал Барклай де Толли. С этой поры бои продолжались на дальних подступах, но поговаривали, что император Павел готовит поход в Средиземное море против Неаполитанского королевства, союзного англичанам, и потому держит в столице лучшего из своих генералов.

По сути, Неаполитанское королевство не представляло для России особого интереса, и тот же базилевс мог расправиться с ним примерно со скоростью прохождения маршевых колонн через территорию этой страны, но король Неаполя давал приют британскому флоту, а кроме того, имел неосторожность послать свои войска для участия в штурме Мальты. После заключения Венского договора остров был вновь предоставлен ордену Святого Иоанна Иерусалимского, однако не прошло и года, как резиденция мальтийских рыцарей снова была захвачена иноземцами. Этого преступления император и Великий Магистр не мог простить никому.