— Мне очень жаль, Джордж, но то, что ты хочешь, невозможно.
— Нет, не говори так, Зель, дай мне объяснить… удели мне какие-нибудь четверть часа, не больше. Ты не знаешь, как это важно для меня, как я жду этого…
— Это — бесполезно, повторяю.
— Я не могу один без тебя снова стать человеком…
— Тебе придется в таком случае поискать вместо меня кого-нибудь другого.
— Не говори таких гадостей, Зель. Слушай, девочка, раньше чем сказать «нет», дай мне объясниться с тобой, хорошо?
— Джордж, я сказала тебе, что из этого все равно ничего не выйдет.
— А нельзя ли мне прийти к тебе сегодня после спектакля?
— Нет, я выступаю в «Доме актера».
— А после этого?
— Тоже нет!
— Ну, тогда завтра?
— Нет.
— Зель, ты не понимаешь, что ты делаешь!
— Извини — я опоздаю в театр.
— Зель, послушай… Я люблю тебя и ты любила меня когда-то. Во имя прошлых…
— Уже восемь часов. Я должна идти!
— Во имя прошлых дней позволь мне прийти! Если ты от меня отвернешься, я — погиб.
Все тот же актер, играющий для галерки, всегда жалеющий только себя! Зельда не верила ни одному его слову.
— Тебе придется идти своей дорогой без меня.
— О, не бросай меня. Я проехал такой путь в надежде.
— Я опоздаю, Джордж, пропусти меня!
Она отстранила его и вошла в кэб. Резко шепнула Миранде, сидевшей уже внутри:
— Закройте дверцы, скорее!
— Послушай, Зель, если нельзя ни сегодня, ни завтра — пусть через неделю, две, когда хочешь…
— Поезжайте! — крикнула она кучеру. Завизжали колеса, кэб двинулся и помчался по занесенной снегом улице.
Зельда откинулась на жесткое кожаное сиденье, закрывая глаза рукой.
— О… боже! — вздохнула она в изнеможении. Бремя жизни начинало ей казаться слишком невыносимым.
2
На следующий день на всех улицах усердно чистили, сметали, соскребали лед и снег, мешавшие движению. Но подле больницы Св. Игнатия чистка была уже окончена, и Тони без всякого затруднения подкатил к подъезду.
С розами в руках Зельда поднялась по широкой деревянной лестнице на второй этаж и на цыпочках подошла к комнате Майкла. На ее осторожный стук монахиня вышла в коридор и плотно прикрыла за собой дверь. Они заговорили вполголоса.
— Как он себя чувствует, сестра?
— Мне кажется, лучше. Сейчас он задремал.
— А ночь как провел?
— Я не успела спросить сиделку. Но кашляет он значительно меньше и выглядит лучше.
— Слава богу. Мне, пожалуй, лучше его не беспокоить, как вы думаете?
— Пожалуй. Дуайт был сегодня и просил вас позвонить или зайти к нему.
— Хорошо, я заеду на обратном пути.
Из-за прикрытой двери донесся знакомый лающий звук кашля. Монахиня, а за нею и Зельда вошли в комнату.
Майкл был выбрит и впадины на щеках теперь особенно бросались в глаза. Но он смотрел веселее, бодрее, как отдохнувший человек. Легкий румянец тронул его бледную кожу. Впрочем, может быть, это лихорадка оставила свой след. Кашлял он реже.
Когда он увидел Зельду, в глазах его вспыхнул теплый огонек.
— Как дела, Майкл?
— Хорошо. Гораздо лучше, — ответил он шепотом, со счастливой улыбкой. Зельда пристально всматривалась в его лицо. Что-то новое было в нем, какая-то просветленность. И еще. Может быть оттого, что он был умыт и чисто выбрит, а возможно — от его белой сорочки — но теперь он больше походил на того мальчика, который жил в ее воспоминаниях.
— Ты ужасно добра ко мне, Зельда, — Майкл взял ее руку в свою.
— Милый, я сделала только то, что всегда делаешь для старого, любимого друга.
— Не знаю, что было бы со мной, если бы не ты. Мне некого было позвать, а сам я ничего уже не мог… На площадке рядом жил поляк, художник, знаешь, один из этих сумасшедших, которые рисуют все шиворот-навыворот. Я кое-как объяснил ему, куда отнести письмо. Я знал, что ты приедешь.
Длинная речь утомила его. Он закрыл глаза, но по-прежнему не выпускал ее руку. Она смотрела на его обкусанные ногти, на сорванную местами кожу… Да, эти бедные, обезображенные руки крепко держали ее сердце. Осторожно, стараясь не потревожить Майкла, она села на стул сиделки, и они долго оставались так, рука в руке, — он лежа с закрытыми глазами, она — не отрываясь взглядом от его изможденного, постаревшего раньше времени лица.
Кашель заставил его приподняться.
— Мне бы только избавиться от этой проклятой штуки, — сказал он, потирая грудь.
— Не следовало доводить себя до такого состояния. Жить в комнате, где нет ни света, ни печки!
— Знаешь, мне не везло в последнее время. Не было работы, не к кому было обратиться.
— А ко мне?
— Да, ко-н-нечно, — он смущенно усмехнулся. — Я непременно верну тебе все, что ты истратила па все это, — он повел рукой вокруг. — Ты слишком много для меня делаешь… Мне обещали службу с начала будущего года.
— Прекрати! Никакой работы ты не возьмешь, пока окончательно не восстановишь своего здоровья, — сказала она решительно.
— Через несколько дней я совсем поправлюсь. Я бы и сейчас уже мог отправиться домой…
— Ты будешь оставаться здесь, пока совершенно не перестанешь кашлять.
Он улыбнулся ее диктаторскому тону и слегка сжал ее руку.
— Слушаюсь, командир! — сказал он тихо. — Я люблю, когда ты начинаешь распекать меня.
3
— Я сделала для него все, что могла, — говорила она себе, когда Тони вез ее к доктору Дуайту. — Теперь ему придется идти своей дорогой без меня.
Те самые слова, что она сказала Джорджу. Да, пусть оба идут своей дорогой. У нее не было сочувствия к Джорджу, хвастуну, позеру, у которого на первом плане всегда собственное благополучие.
— В его словах вчера не звучало ни одной искренней ноты, — уговаривала себя Зельда. — Он жалеет и любит одного лишь себя. Он добивается моего расположения только затем, чтобы устроить свои делишки. Искал бы он меня столь рьяно, если бы я оставалась экономкой мадам Буланже? Майкл? Майкл — совсем другой человек, он — жертва своей мягкости и доброты. Майкла всякий может обидеть. Люди грешны перед ним больше, чем он перед людьми.
Но и Майклу придется обходиться без нее. Она должна выбросить из головы всякую мысль о нем. Она обязана это сделать ради себя самой, своей профессии, ради Тома! Она сегодня бранила Майкла за то, что он не берег себя, а между тем она сама становится такой же неблагоразумной. Если эти ежедневные визиты в больницу будут продолжаться — она скоро будет не в состоянии играть в «Горемыке». Вот уже четыре часа, она вся разбита — но снова не успеет отдохнуть! Нет, Майклу придется вернуться на свой чердак, к прежней безалаберной жизни. Если это правда, что у него будет работа, она может и должна перестать возиться с ним.