Орниса я увидела среди первых — строптивые серо-голубые глаза смотрели непривычно мягко. Мягко, потому что мёртво. Его убили так, как по легендам было принято расправляться с нами — выходцами из иного мира, чьего названия родители так и не открыли мне, всё ещё стоящей на пороге детства — сердце проткнуто насквозь, обе руки отрублены.
Та же участь постигла остальных… всех. Торико и Гэнри, живших по соседству. Я бродила по пустому каменному дому, и считала вслух: два, три… пятнадцать… пятьдесят шесть… сто тринадцать. Мы не покидали надолго мест своего обитания. Я тоже должна была быть в этот день дома.
Позади моего дома догорал костёр. В нём сожгли отрубленные конечности.
Сосчитав всех и основательно промочив в кровавых лужах до лодыжек ноги, я опустилась рядом с мамой, свернулась в клубочек у её ног и замерла, изредка покачиваясь из стороны в сторону, напевая мелодию детской колыбельной — слова как-то разом забылись, вылетели из памяти. Я сидела так долго, не ощущая больше ни голода, ни холода, ни усталости, ни желания спать, ни каких-либо иных телесных потребностей — только маленькие воздушные струйки, точно ручные змеи, проползали по полу, вычерчивая невидимые, но невероятно причудливые узоры.
Я не услышала шагов, не почувствовала запаха чужака — или просто проигнорировала сигналы органов чувств. Только когда тяжёлая горячая по контрасту с моей кожей ладонь легла на макушку, шевельнулась: посмотрела на гостя.
Гость был человек, высокий, ладный, с длинными волосами, как у наших мужчин. На лице его зеленел тонкий извилистый шрам, ореховые глаза смотрели… не зло. До этого людей я видела редко, и те, кого видела, были резкими, шумными, неприятными. Этот нет.
— Идём, — сказал он на нашем языке. — Идём со мной. Будешь жить у меня, так велела твоя семья.
Идти я никуда не хотела. Но отчего-то встала и двинулась следом. В его голосе странным образом смешивались равнодушие и властность. Мне так хотелось, чтобы он объяснил мне хоть что-то. Успокоил. Утешил…
— Кто это сделал?
— Его Величество Митас Коринский, — мужчина морщится и продолжает идти, не дожидаясь меня. — Как тебя зовут? — бросил он через плечо.
— Ликория.
— Меня Ал. Вот навязали на мою голову! — неожиданно пожаловался он вслух, а я вжала голову в плечи. — Знаешь, мне тоже паршиво от всего этого. Но ничего. Как-нибудь справимся, Ли-ко-рия. Кори. Как-нибудь…
Это было не то, чего я ждала, совсем не то. Но я шла за ним, забравшим меня из кровавого кошмара, и в тот момент верила каждому его слову, каждому его шагу. Бесповоротно.
* * *
Мне шестнадцать.
Макилан уехал. Он предупреждал, что отъезд может затянуться, но прошло уже несколько месяцев, а его всё нет, нет и нет. Ни его самого, ни хотя бы какого-то письма или знака, что он жив. Что он когда-нибудь ещё вернётся.
А если с ним что-то случилось? А если он никогда больше не вернётся? Конечно, у меня есть добрый Акр, который относится ко мне, как к несмышлёному ребёнку, есть леди Анистая, такая хорошая и так интересно рассказывающая обо всём, но… Без Макилана так одиноко. Если бы он был здесь, я могла бы рассказать, что вчера ночью у меня почти получилось обернуться — я пришла в себя на карнизе, перепуганная, голая, почти не понимающая, кто я и что творится. Господин давно ещё приказал запереть окна и ни в коем случае не покидать замок, но любые замки для меня не преграда.
Господину я бы тоже могла рассказать, но… в его присутствии у меня точно рот склеивается, а мысли напрочь пропадают из головы, руки холодеют и хочется спрятаться. Его реакцию я никогда не могу предсказать — поддержит или будет ругать, ответит или сделает вид, будто меня не существует.
Уж лучше бы всегда был злым и раздражительным, чем… вот так.
Макилану я пишу письма — конечно, я никогда ему их не покажу, но так создаётся хотя бы иллюзия его присутствия. Рассказываю свои нехитрые маленькие новости, делюсь разными мыслями. Только бы он приехал! Вернулся и больше не оставлял меня… Думать так эгоистично и стыдно. Но и не думать не получается.
…мне, кажется, всё ещё шестнадцать. Но точно я не уверена — в голове всё смешалось, меня колотит крупная дрожь. Кто я? Где?!
Мы отлично видим в темноте, но сейчас я слепо стою в незнакомом мне помещении. Пока глаза обретают возможность видеть, я потихоньку вспоминаю — прохладный ночной воздух. Мелкая россыпь звёзд. Удивительное, непередаваемое ощущение счастья, странным образом сочетающееся с болезненной щекоткой во всём теле. Полёт…
Я обернулась?! Смогла взлететь, покинула комнату без разрешения… Куда же меня занесло?
Зрение и слух возвращаются разом, тишина оглушительно давит на уши, и я с трудом давлю крик. Я не одна, прямо передо мной, на расстоянии ладони стоит человек… господин Алариус. Судя по всему, я в его спальне, хотя оглядеться не решаюсь. Он, наверное, спал, а я, слегка потерявшая разум во время первой полноценной трансформации, ворвалась к нему в окно, разбудила, подняла на ноги… Он, как и я, совсем без одежды, замотан в белую простыню, и это могло бы выглядеть даже забавно, но от ужаса за своё бесцеремонное вторжение я не могу не то что улыбнуться или извиниться — я дышать едва могу.
Господин не задаёт вопросов, не говорит вообще ничего, просто смотрит на меня, так странно и пристально. Нехорошо, что я голая, у людей это не принято. Опускаю глаза — под ногами горкой лежат голубовато-серебристые перья.
Ну вот, ещё и намусорила!
Пристыженно опускаюсь на корточки и начинаю спешно собирать перья, но голос господина заставляет поднять голову.
— А я-то думал, чего это он на тебя так смотрит…
Выражение глаз хозяина трудно прочесть даже мне, видящей почти в полной темноте.
— Встань.
Спешно поднимаюсь и неожиданно оказываюсь к нему совсем близко, подбородок упирается в грудь хозяина, а его руки непривычным ласкающим жестом пробегаются от плеч к пояснице. Сдавливают кожу.
— Зачем пришла?
Руки спускаются ещё ниже и подталкивают меня вперёд, так, что теперь мы стоим почти вплотную, простыня сползает с его плеч на бёдра. Мне неловко, но отстраниться я и не думаю — стараюсь замереть и не разозлить.
— Не пришла, — заключает хозяин. — Прилетела, да? Совсем уже большая девочка, верно?
Верно. После первого полноценного оборота наши дети считаются взрослыми.
Его губы осторожно прикасаются к моему лбу, глазам, волосам, задевают шею, пальцы на пояснице сжимаются ещё сильнее, короткие ногти вдавливаются в кожу, но эта трепетная горячая ласка, нежность, которой я уже не ожидала, пронизывает меня насквозь, точно молния. Точно… магия. От его жаркого шёпота пёрышки дыбом встают:
— Кори, девочка моя… сама пришла.
… Мне восемнадцать.
Господин сказал, что Макилан придёт на брачную церемонию. Разумеется, придёт — разве он может не поддержать меня в такой момент? Конечно, господину я и так принадлежу целиком и полностью, без остатка, сама по себе церемония ничего не меняет и не решает, но всё же…
Не понимаю, отчего волнение будто бы съедает меня изнутри. Господина в замке ещё нет, он в отъезде и должен прибыть к самому началу.
Точнее — церемония начнётся, когда он прибудет.
А вот Макилан появляется раньше — странное дело, обычно в его присутствии мне становится легко и спокойно, но сегодня… сегодня всё иначе. Будь я в истинном облике, я бы принялась вырывать из себя перья. А так просто обхватываю ладонями за плечи.
В аметистовой гостиной тепло, даже жарко, особенно для бывшей жительницы северных гор, но будь моя воля — я бы растопила камин. Будь моя воля, я бы залезла в огонь! Всё, что угодно, лишь бы перестать трястись, точно студень. И Макилан, обычно всегда начинающий разговор, улыбающийся и поддерживающий меня, сидит молча и смотрит в стену.
Тишина становится невыносимо тяжёлой, и, вопреки всем своим правилам и принципам, я подхожу к нему первой. Заглядываю в лицо. Но нарушить всепоглощающее молчание не решаюсь.