не вправе задерживать людей на улице только для того, чтобы рассказывать им свои сны. Я действительно никогда вас раньше не видел. Я, священник Джосия Дженнингс, говорю вам, что вы ошибаетесь.
— Да вы Мильбург, вот что! Я видел вас и не во сне, и все про вас знаю. Он!.. Он рассказывал мне о вас, этот удивительный человек. Послушайте-ка, что я вам скажу... — Он взял Мильбурга — ибо это был именно он — за рукав, и тот побледнел. А бродяжка, яростно вцепившись в его руку, говорил с какой-то дикой, преувеличенной страстностью: — Знаете ли вы, где он сейчас? Он покоится в прекрасном мавзолее на Хайгетском кладбище, мавзолей величиной с целый дом, а двери у него большие и красивые, как церковные врата, и потом надо спуститься по мраморной лестнице вниз, вот он где!..
— Кто вы? — спросил Мильбург, у которого от страха зуб на зуб не попадал.
— Вы что, преподобие, не знаете меня? — Бродяжка резко вскинул на Мильбурга свой дикий взор. — Он что же, вам не говорил обо мне? Ведь он вам говорил! Я Сэм Стей. А вы... Все, что вы имеете, вы получили от него. Каждый заработанный вами пенс вы получили от него. Он был так ласков со всеми людьми, с бедными и несчастными, даже с такими преступниками, как я. Он даже дал мне работу у себя в деле, и я несколько дней у него проработал, но не смог...
Глаза Стея наполнились слезами, он заметно сник.
Мильбург оглянулся, желая установить, не наблюдает ли кто за ними, такими непохожими друг на друга собеседниками. Потом он тихо проговорил, глядя Стею в глаза:
— Не говорите чепухи. И слушайте внимательно. Я был лучшим другом мистера Тарлинга. И вы его друг, не так ли? Поэтому вы не должны никому говорить, что видели меня. Если спросят вас про Мильбурга, говорите, что не видели его.
— Я понял вас. Я вас знаю. Я знаю всех людей, кто был с ним связан. Он поднял меня из грязи. Он мой бог.
Они пошли рядом и вскоре оказались в укромном уголке парка. Мильбург сел на скамейку и предложил своему спутнику сесть рядом. Он был страшно доволен своим переодеванием, вон как оно пригодилось, это пасторское одеяние. Вид пастора, беседующего с оборванцем, мог, конечно обратить на себя внимание, но ни в коем случае не вызывал подозрений. Ведь это так естественно для духовного лица — утешать бедных и страждущих, наставляя их на путь истинный.
Разговор с этим плохо одетым человеком не умалял его достоинства. А Сэм тем временем с любопытством и сомнением разглядывал его черное одеяние и белоснежный воротничок.
— С каких это пор вы заделались пастырем?
— Совсем недавно, — гладко и без запинки ответил Мильбург.
Он изо всех сил пытался вспомнить все, что связано с этим преступником, с этим капризом поэта и торговца Лайна. Что-то там было... Но Сэм Стей не дал ему потрудиться над этой задачей, он сам сказал все, что требовалось.
— Меня ведь заперли в сумасшедший дом. Но я сбежал оттуда. Вы ведь знаете, что я не сошел с ума, ведь правда же, мистер Мильбург? Разве он стал бы иметь дело с человеком, у которого не все в порядке с мозгами?.. А вы вот стали священником ни с того, ни с сего. — Сэм внезапно кивнул с умным и здравомыслящим видом и строго спросил: — Это он вас сделал священником? Мистер Лайн мог творить удивительные вещи. Скажите, ведь это вы произносили заупокойную речь на его похоронах? Помните? Там, в маленьком красивом мавзолее в Хайгете? Я его видел там. Я каждый день хожу туда, я случайно нашел его... Внутрь ведут две маленькие дверцы, ну, совсем как церковные врата.
Мистер Мильбург осторожно перевел дыхание.
Ну конечно, он вспомнил теперь, что Сэма поместили в клинику для душевнобольных. Так, значит, он сбежал оттуда?.. Не особенно-то это приятно — беседовать с беглым безумцем, но что поделать... Впрочем, разве из этого нельзя извлечь какую-нибудь пользу?.. Мистер Мильбург никогда не упускал ни малейшего благоприятного случая, предоставляемого судьбой. Но только вот как использовать в сбою пользу сумасшедшего? И снова Сэм Стей навел его на подходящую мысль, когда сказал:
— Ну, стой же! Я еще приведу в порядок историю с этой девкой! Я еще покажу...
Вдруг он смолк, закусил губу, потом с хитрой улыбкой поглядел на Мильбурга.
— Я ничего не сказал, мистер Мильбург! Разве я что-нибудь говорил такое, что может меня выдать раньше времени?
— Нет, мой друг, — ответил Мильбург с миролюбием и благожелательностью, приличествующими лицу духовного звания. — О ком вы говорите, откройтесь мне.
На лице Сэма Стея появилась яростная гримаса.
— На свете есть только одна девка, о которой я могу говорить, — злобно сказал он. — Но я еще сцапаю эту тварь! Я еще с ней рассчитаюсь! У меня кое-что есть для нее... — Он неуверенно ощупал свои карманы. — Куда же это делось?.. Я думал, у меня с собою, я долго носил это с собою... Но ничего, у меня это где-нибудь да лежит...
— А как зовут девушку, которая вам так досадила?
— О, проклятое имя! Одетта... Одетта Райдер!
— Разве вы не скажете доброго слова про эту девушку? — спросил Мильбург. — Неужели вы так сильно ее ненавидите?
— О-о! Как я ненавижу ее!
Бродяжка Сэм яростно прохрипел эти слова. Лицо его побагровело, глаза мерцали жутким огнем, а руки судорожно вздрагивали.
— Я думал, что прошлой ночью сцапал ее... — начал он и тотчас смолк.
Мистер Мильбург не знал, к чему отнести эти слова. В тот день он еще не читал газет.
— Послушайте-ка, Мильбург, — продолжил Сэм, — вы любили кого-нибудь в своей жизни искренне и горячо?
Мистер Мильбург молчал. Одетта Райдер была для него безразлична. Но вот к ее матери он был бесконечно привязан.
— Говорите же! Любили?
— О, да! Я думаю, что есть один человек, которого я очень люблю, — сказал он после непродолжительной паузы. — Но почему вы спрашиваете?
— Потому что если вы любили, вы поймете, что я чувствую, — хрипло сказал Сэм. — Вы поймете, почему я должен добраться до той, что угробила его! Она подстерегла его, оклеветала... Ах, Боже мой!
Он закрыл лицо руками и зарыдал.
Мистер