3
— Эй ты, суррогат! — окликнул Макгроун, отрываясь от деловых бумаг.
Перед Чарли немедленно выросла статная фигура с застывшей улыбкой на пластиковом лице.
— Сигару! — сказал Чарли.
Робот заученно-подобострастным движением протянул хозяину роскошную сигару, но закурить Чарли не успел. Дверь кабинета без стука распахнулась, и на пороге появились двое верзил в небесно-голубой форме полиции.
— Чарлз Макгроун? — сказал один из них, пристально глядя на владельца кабинета.
Чарли побледнел.
— Вы не ошиблись, господа, — изрек важно робот все с той же улыбкой, казавшейся приклеенной.
— Вы арестованы, — сказал один из вошедших. Он локтем отодвинул робота и шагнул к Чарли.
— …Итак, подсудимый Макгроун, вы отказываетесь признать себя виновным?
— В чем виновным? — невозмутимо спросил Макгроун, не обращая внимания на суетящихся репортеров.
— В том, что предосудительными действиями чрезмерно продлили время сна граждан Тристауна, чем вызвали хаос в деловой жизни города.
— Но, почтенные судьи, я вовсе не старался удлинить время сна. Я всего лишь выполнял заказы, о которых здесь говорилось. Заказы на сны. Свобода предпринимательства…
— Так кто же, по-вашему, виноват? — перебил его прокурор. — Кто вызвал в Тристауне “сонную опасность”, которая грозит перекинуться на всю страну?
— Виноваты фабриканты снотворного, — сказал Макгроун.
По залу пронесся шумок.
— Однако же не кажется ли вам странным, Чарлз Макгроун, что до появления вашего предприятия снотворные пилюли не были в таком ходу? — язвительно заметил прокурор. — Вся вина лежит на вас, Чарлз Макгроун.
— Со всей торжественностью заявляю: я ни в чем не виноват! — Макгроун неожиданно перешел на крик.
Присяжные недоуменно переглянулись.
— Да вы, если хотите знать, не судить меня должны, а поставить мне памятник при жизни! — продолжал Макгроун. — Вписать мое имя золотыми буквами в книгу почетных граждан Тристауна!
Битком набитый зал напоминал теперь растревоженный улей. Такое не часто услышишь! Слепящие вспышки юпитеров освещали вдохновенное лицо Макгроуна и его протянутую руку.
— Я приносил людям радость! — гремел Макгроун.
— Но только во сне, — успел вставить прокурор.
— Да, во сне! — подхватил Макгроун. — А кто виноват, что они не видят ее наяву?
— Прекратить! — завизжал судья, но Макгроун уже закусил удила.
— В сны люди уходили, чтобы хоть немного отдохнуть от горестей и забот, от адского грохота и безумного ритма, который несет с собой атомная цивилизация. Я создал мастерскую радости…
— Призрачной! — выкрикнул прокурор.
— А вы можете предложить им другую? — сказал Макгроун, широким жестом обведя зал.
— Заседание прекращается! — завопил судья.
Сто двадцать дней длился процесс. Были опрошены сотни свидетелей — клиентов Макгроуна, созданы десятки пухлых томов, приобщенных к делу.
Потом адвокаты Макгроуна обжаловал и решение суда. В свою очередь, новое решение обжаловали адвокаты противной стороны, предводительствуемой могущественной фирмой “Экран-уют и компания”.
В поединок вступили силы, по сравнению с которыми Макгроун представлял собой не более чем пешку.
До окончательного решения заведение Чарлза Макгроуна опечатали. Чарли давно разорился. В счет погашения судебных издержек ему пришлось поступить рассыльным в контору фирмы “Фармако и компания”, выступавшей в защиту Макгроуна.
Жители Тристауна часто встречают на улицах городка его сутуловатую фигуру. Чарли быстро шагает, стараясь не глядеть на окружающих. Большая поливиниловая сумка, перекинутая через плечо, хлопает его по боку в такт торопливым шагам.
Юрий Тупицын
ХОДОВЫЕ ИСПЫТАНИЯ
Транспланетный рейдер “Вихрь” готовился к старту ходовых испытаний. Матово поблескивая черным бронированным корпусом, он лежал на стартовом столе, нацелившись острым носом на Полярную звезду, а под ним неторопливо вращалась громада старт-спутника, казавшаяся снежно-белой в яростных лучах космического солнца.
Командир рейдера Ларин, опоясанный страховочными ремнями, сидел за ходовым пультом корабля, то и дело поглядывая на циферблат хронометра. В ходовой рубке было непривычно тихо, сиротливо стояли пустые кресла вахтенной группы. Ходовые испытания есть ходовые испытания. Они проводятся по однообразной и простой программе в непосредственной близости от старт-спутника. Задействовать для ее выполнения весь экипаж нет никакого смысла, особенно если учесть известный элемент риска. Вот почему в ходовой рубке рейдера так пустынно и тихо, вот почему экипаж гигантского корабля сейчас до смешного мал — командир да инженер-оператор, разместившийся далеко от него, в кормовом отсеке, у самого сердца рейдера — плазменного реактора.
— “Вихрь”, я “Спутник”, — послышался неторопливый бас руководителя испытаний, — как меня слышите?
— “Вихрь” на приеме. Слышу хорошо, — ответил Ларин.
— Андрей Николаевич, — проговорил руководитель, подчеркивая этим обращением неофициальность разговора, — вы опаздываете с запуском уже на две минуты.
— Опаздываем, — невозмутимо согласился Ларин.
— Вы бы поторопили своего Шегеля!
Ларин усмехнулся.
— Пусть повозится. Я предпочитаю, чтобы экипаж возился до старта, а не после него.
— Всему есть пределы, — сердито сказал руководитель испытаний и отключился.
Ларин снова усмехнулся, подумал и перешел на внутреннюю связь.
— Как у вас дела, Олег Орестович? — спокойно спросил он.
— Все в порядке, — флегматично пропел тенорок Шегеля. — Ну и намудрила же фирма с замком для ремней!
— К старту готовы?
— Готов! — бодро откликнулся оператор. Ларин перешел на внешнюю связь.
— “Спутник”, я “Вихрь”. Прошу запуск.
— “Вихрю” запуск разрешаю, — удовлетворенно пробасил руководитель испытаний.
— Понял, — ответил Ларин и подал команду оператору: — К запуску!
— Есть к запуску! — откликнулся Шегель.
Пока оператор делал подготовительные включения, Ларин уселся в кресле поудобнее, подтянул привязные ремни и внутренне подобрался — запуск плазменного реактора не шутка. Эти компактные сверхмощные ядерные машины открывают перед космонавтикой невиданные перспективы, но они еще не доведены до кондиции и полны эксплуатационных загадок. Иногда на них находит, и они начинают капризничать, да так капризничать, что становится жарко. Недаром испытания плазменных реакторов разрешены только в космосе на высоте не менее пятисот километров от Земли. Только после двухчасовой обкатки можно составить определенное мнение о годности реактора. Для этого, собственно, и проводятся ходовые испытания.