Вот как проходила денежная реформа, объявленная 20 июня 1948 г. во всех трех западных оккупационных зонах (еще не ФРГ!). Каждый немец получил на руки 40 «новых» марок, а через два месяца еще 20. Оставшуюся на руках наличность в виде свободно обращавшихся до этого дня старых рейхсмарок можно было поменять, но обмен по сути получился конфискационным.
Фирмы получили по 60 марок на каждого работника для выплаты первых заработков, а органы государственного управления – эквивалент их обычных месячных доходов в новой валюте.
Все вклады в банках были уменьшены в десять раз. Мало того, половина сумм, находившихся на банковских счетах, стала доступной для владельцев только после того, как соответствующие службы проверили эти деньги на предмет уклонения от налогов – и «грязные» конфисковали.
Оставшаяся половина была на какое-то время блокирована. Только через три месяца ее «разморозили», но следующим образом: 10 % выдается на руки, 5 % принудительным образом инвестируется в экономику, а оставшиеся 35 % ликвидируются вообще…
В общем, ничего либерального. Но эти меры практически ликвидировали «черный рынок», предотвратили инфляцию и максимально усложнили жизнь любителям уклоняться от налогов…
Стратегические отрасли промышленности (например, угольная и сталелитейная) попали под «особое управление» – власти управляли инвестициями, регулировали цены, устанавливали квоты. А также распределяли некоторые дефицитные товары в других отраслях экономики. Цены на основные продукты питания жестко контролировались государством вплоть до 1958 года – как и транспортные и почтовые тарифы.
На протяжении примерно года после начала реформы германский Центробанк практически полностью прекратил выдавать кредиты – чем ликвидировал почву для всевозможных финансовых злоупотреблений вроде «прокрутки» денег частными банкирами и получения через коррумпированных чиновников льготных ссуд. А когда через год производителя все же стали кредитовать, учетные ставки были самыми щадящими.
И наконец, государство расходовало значительные средства на поддержку экономики (опять-таки производящих отраслей). В сфере жилищного строительства около 30 % необходимых для постройки домов средств предоставлялось федеральным и земельными правительствами, органами местного самоуправления.
Иностранные кредиты ФРГ, кстати, тоже получала по так называемому «плану Маршалла». Но их не пускали на нужды олигархов (как это происходило в России совсем недавно), а вкладывали в экономику: закупки танков и прочего оборудования, приобретение сырья, полуфабрикатов, сельскохозяйственной продукции.
В общем, и в Германии не наблюдалось никакой такой «невидимой руки рынка». Совсем наоборот: государственное регулирование, строжайший контроль, предотвративший мало-мальски крупные экономическо-финансовые аферы и появление паразитической прослойки «олигархов»…
Сам Эрхард крайне отрицательно относился к тому, что его реформы называли чудом: «То, что произошло в Германии за последние девять лет, было чем угодно, только не чудом. Это было всего лишь результатом честного усилия всего народа, которому были предоставлены основанные на принципах свободы возможности снова прилагать и применять инициативу и энергию человека».
Короче говоря, из истории преодоления американского и германского кризисов можно сделать простой, лежащий на поверхности вывод: реформы удаются только там, где идет честная игра, где благосостояние повышается у всего общества, а не у кучки ловкачей-прихватизаторов. Там, где государство вмешивается в экономику достаточно энергично и массированно.
Там, где государство сильное, а правительство ничуть не похоже на «наемных работников крупных предпринимателей» – любимая формула Березовского, которую он, вопреки мировому опыту, яростно отстаивал до нынешних пор…
А если государство слабое…
Приведу отрывок из интервью С. Караганова, видного государственного чиновника и ученого:
«Что же надо делать, чтобы не завалиться? Укреплять государство. Главная причина, почему провалилась концепция реформ либеральных монетаристов, включая финансовую стабилизацию, – ни один идиот в экономику нестабильного государства без крепкой власти ничего вкладывать не будет.
Но многие убеждены, что сильное государство – признак тоталитарного общества, которое и утащило нас в прошлое.
В России и вообще в любой стране сильное государство всегда может быть опасным. Но это является единственным условием, особенно у нас, экономического роста. Что касается критики попыток усиления государства – например, нынешних нападок на ФСБ, то надо помнить об очевидном: сильное государство, особенно с развитой системой демократических свобод, мешает воровать. Всем. Слабое государство всех устраивало, когда речь шла о дележе собственности».
То же самое говорит и нынешний российский президент: «Наша позиция предельно ясна: только сильное и эффективное демократическое государство в состоянии защитить гражданские, политические, экономические свободы, способно создать условия для благополучной жизни людей и для процветания нашей Родины».
В общем, нам не нужно изобретать велосипед и искать какой-то мифический «особый путь России». Нет никакого особого пути.
Чтобы выйти из нынешнего состояния и уверенно повернуть к процветанию, нужно всего-навсего заимствовать западный опыт. Настоящий западный опыт, а не те сказочки, которыми доверчивых россиян долго кормили «реформаторы».
Вообще, экономикой должны заниматься профессионалы, а не многочисленные горластые любители. Их у нас развелось несметное количество. Далеко не все из нашумевших и модных «экономических гуру» потаенно работают на олигархов, озабоченных сохранением прежней слабости государства. Многие стараются из самых благородных побуждений. Но все равно – лучше бы приложили свою энергию в других областях…
Я не говорю о тех, чьи проблемы – чисто медицинского плана, как у Новодворской. Таких вообще не стоит поминать.
Есть другие – искренние, честные, но вносящие лишь сумятицу во взбаламученное и без того общественное сознание…
Взять, например, модного ныне А. Паршева, автора книги «Почему Россия не Америка».
Хороший человек, сразу чувствуется – умный, неглупый, душа болит за Россию. И верного в его книге немало. Но если в общем и целом…
Паршев, насколько мне известно, – из служивых. То ли отставной пограничник, то ли нечто похожее. С уважением отношусь к служилым людям, но их жизненный опыт все же несколько специфичен: с экономикой они, строго говоря, не знакомы вовсе, поскольку сталкивались с таковой лишь в дни получения жалованья, фиксированной оплаты за труд (нужный, нелегкий, кто бы спорил!).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});