Читать интересную книгу Асканио - Александр Дюма

Жак, конечно, не был застигнут врасплох: он отбил удар, а потом, воспользовавшись тем, что шпага противника оказалась над его головой, бросился вперед и быстрым, ловким выпадом ранил виконта, причем коротенький клинок ушел в его грудь по самую рукоятку. Мармань издал душераздирающий вопль смертельно раненного человека, страшно побледнел, выпустил шпагу и упал навзничь.

В это время невдалеке проходил сторожевой патруль. Услышав крик, увидев пажа, делавшего отчаянные знаки, и собравшуюся у ворот толпу, стражники прибежали на место происшествия. Жак все еще держал в руке окровавленную шпагу, и, разумеется, его тут же арестовали. Школяр хотел было оказать сопротивление, но в эту минуту начальник патруля гаркнул:

– Обезоружить негодяя и отвести в Шатле!

Обрадованный приказом, Жак покорно отдал шпагу и последовал за стражниками в Шатле, восхищаясь мудростью провидения, по воле которого он сразу убил двух зайцев: попал в тюрьму к Асканио и отомстил виконту де Марманю.

На сей раз Жака Обри беспрепятственно водворили в королевскую крепость. Надзиратель и привратник долго совещались, не зная, куда его поместить, так как тюрьма была переполнена. В конце концов эти почтенные господа пришли к соглашению. Привратник, жестом приказав Жаку следовать за собой, заставил его сойти вниз по тридцати двум ступенькам, открыл дверь, втолкнул заключенного в совершенно темную камеру и запер за ним дверь.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

 о том, как трудно честному человеку выйти из тюрьмы

Ослепленный резким переходом от яркого света к полной тьме, Жак Обри несколько мгновений не мог прийти в себя: где он? Неизвестно. Близко от Асканио или нет – трудно сказать. В коридоре, по которому его только что вели, он видел, кроме двери своей камеры, еще две запертые двери. Но как бы то ни было, цель его достигнута – он под одной крышей с Асканио.

Но нельзя же век стоять на одном месте.

Поэтому, увидев шагах в пятнадцати в противоположном конце камеры проблеск света, Жак осторожно шагнул в том направлении, но тут же оступился, соскользнул вниз по трем или четырем ступенькам и, вероятно, по инерции ударился бы головой о стену, но споткнулся обо что-то мягкое и шлепнулся на пол. Таким образом ему удалось отделаться только легкими ушибами.

Препятствие, на которое так удачно налетел школяр, издало глухой стон.

– Извините, пожалуйста,– промолвил Жак, поднимаясь и вежливо снимая шапку. – Я, кажется, наступил на кого-то или на что-то. Я никогда не совершил бы такой неучтивости, будь здесь посветлей. Извините меня!

– Вы наступили на то,что в течение шестидесяти лет было человеком, а теперь скоро станет трупом,– ответил голос.

– В таком случае,– сказал Жак,– я еще больше сожалею, что потревожил вас. Как и подобает перед смертью доброму христианину, вы, вероятно, каялись богу в содеянных вами грехах?

– Я уже давно покаялся, господин школяр. Я грешил, как любой человек, но зато страдал, как мученик, и, надеюсь, когда господь взвесит мои дела, чаша страданий перетянет чашу грехов.

– Да будет так!– воскликнул Обри.– Всем сердцем желаю вам этого. А теперь, дорогой товарищ по несчастью, скажите, пожалуйста, если разговор не слишком вас утомляет, каким чудом вы узнали, что я школяр? Я говорю «дорогой», ибо надеюсь, что вы простили мою неучтивость.

Впрочем, я о ней не жалею: ведь благодаря ей я познакомился с вами.

– Я догадался об этом по вашему платью, а главное, по чернильнице, которая висит у вас на поясе на том месте, где дворяне носят кинжал.

– По моему платью и чернильнице?.. Но послушайте, дорогой сотоварищ, если не ошибаюсь, вы сказали, что умираете?

– Да, пришел ныне конец моим земным страданиям! И надеюсь, что, уснув сегодня на земле, я завтра пробужусь на небесах.

– Я ничего не имею против этого,– ответил Жак, – но позвольте заметить, что положение, в котором вы находитесь, отнюдь не располагает к шуткам.

– А почему вы думаете, что я шучу? – с тяжким вздохом прошептал умирающий.

– Как– почему? Вы только что сказали, что видите мое платье и чернильницу, а я вот, сколько ни таращу глаза, даже собственных рук не вижу.

– Возможно,– ответил старик.– Но когда вы просидите, как я, пятнадцать лет в тюрьме, вы будете видеть в темноте ничуть не хуже, чем при самом ярком дневном свете.

– Пусть лучше дьявол выцарапает мне глаза,не хочу я проходить такую школу! – воскликнул Жак.– Легко сказать – пятнадцать лет! Неужели вы просидели в тюрьме целых пятнадцать лет?

– Не то пятнадцать, не то шестнадцать…

Впрочем, не все ли равно? Я уже давно потерял счет времени.

– Но, видно, вы совершили ужасное преступление, раз понесли такую жестокую кару! – воскликнул Жак.

– Я невиновен, – ответил узник.

– Невиновны!– в ужасе вскричал Жак. – Полно, не шутите, дорогой мой! Ведь я уже говорил вам – время для этого совсем неподходящее.

– А я вам уже ответил, что не шучу.

– Ну, а лгать и совсем не годится. В конце концов, шутка – лишь безобидная игра мысли, она не оскорбляет ни человека, ни бога, тогда как ложь – смертный грех, убивающий душу.

– Я никогда не лгал.

– Значит, вы и в самом деле без всякой вины просидели пятнадцать лет в тюрьме?

– Я сказал– около пятнадцати.

– Вот как!– вскричал Жак.– А знаете ли вы, что я тоже невиновен?

– В таком случае, да защитит вас бог,произнес умирающий.

– Но разве мне что-нибудь угрожает?

– Да, несчастный! Преступник может еще надеяться выйти отсюда, невиновный же человек – никогда!

– Ваши рассуждения весьма глубокомысленны, друг мой, но, знаете, все это звучит не очень утешительно.

– Я сказал вам сущую правду.

– И все же какая-нибудь пустяковая вина у вас наверняка найдется, если поискать хорошенько.

Прошу вас, расскажите мне об этом по секрету!

И Жак Обри, который в самом деле начинал смутно различать в темноте очертания предметов, взял стоявшую у стены скамейку и поставил ее в углу, возле ложа умирающего старца. Затем, усевшись поудобнее на этом импровизированном стуле, он приготовился слушать.

– Но почему же вы молчите,дорогой друг?..

А-а,понимаю:после пятнадцати лет одиночного заключения вы стали подозрительны и не решаетесь мне довериться. Ну что ж! Давайте познакомимся поближе: меня зовут Жак Обри, мне двадцать два года, и, как вы уже определили, я школяр. Я сам захотел попасть в Шатле, на что у меня имеются особые причины. Я нахожусь здесь каких-нибудь десять минут и уже успел познакомиться с вами. Вот и вся моя жизнь в двух словах. Теперь вы знаете Жака Обри не хуже, чем он сам. Расскажите же и вы о себе, дорогой товарищ, я слушаю вас.

– Меня зовут Этьен Ремон, – сказал узник.

– Этьен Ремон? – тихо переспросил Жак Обри. – Я никогда не слышал этого имени.

– Во-первых, вы были еще ребенком, когда, по воле божьей, я исчез с лица земли, – сказал старик, – а во-вторых, я жил так тихо и незаметно, что никто не обратил внимания на мое отсутствие.

– Но кем вы были? Чем занимались?

– Я был доверенным лицом коннетабля Бурбона.

– Ну тогда все понятно: вы вместе с ним предали родину.

– Нет, я отказался предать своего господина, вот и вся моя вина.

– Но расскажите же, как это произошло?

– Я находился тогда в Париже, во дворце коннетабля, а сам он был в своем замке Бурбон-д'Аршамбо. И вот однажды капитан его телохранителей привез мне письмо: коннетабль приказывал немедленно вручить посланцу небольшой запечатанный пакет, хранящийся в его спальне, в шкафчике у изголовья кровати. Я повел гонца в спальню герцога, отпер шкаф, нашел там пакет и отдал его; капитан тут же уехал. А через час ко мне явились из Лувра солдаты с офицером во главе и тоже приказали отпереть спальню герцога и указать им шкафчик у изголовья кровати. Я повиновался. Они перерыли шкаф, но, разумеется, ничего не нашли; а искали они тот самый пакет, который только что увез герцогский гонец.

– Ну и дела! – пробормотал Обри, проникаясь сочувствием к своему товарищу по несчастью.

– Офицер всячески угрожал мне, но я молчал, будто не понимая, чего им от меня надо. Ведь если бы я сказал правду, они бросились бы в погоню за герцогским гонцом и отняли у него пакет.

– Черт возьми,– не выдержал Жак,– вот что называется действовать с умом! Вы поступили, как преданный и честный слуга.

– Тогда офицер оставил меня под охраной двух солдат, а сам с двумя другими поехал в Лувр.

Через полчаса он вернулся, на этот раз с приказом отправить меня в замок Пьера Ансизского, в Лионе. Меня заковали в кандалы и втолкнули в карету, где я оказался между двумя стражниками. А через пять дней я уже сидел в тюрьме… Впрочем, должен признаться: она была отнюдь не такой суровой и зловещей, как эта.А в общем, не все ли равно: тюрьма есть тюрьма,шепотом добавил умирающий. – В конце концов я привык к Шатле так же, как и к другим тюрьмам.