Читать интересную книгу Последний год - Василий Ардамацкий

— Распутин уверяет, что его выпустили и он отдыхает у Го-ремыкиных.

— Ну видите, Николай Федорович! Разно про Рубинштейна не писали, что он изменник и агент кайзера? А царица ого спасла. Прошу вас, свяжитесь с ним, я должен знать, что он собирается дальше делать…

Уборщик продолжал скрести грязь, и этот действительно противный харкающий звук металла по камню начал раздражать и Грубина. Бурдуков, заглянув в глаза Грубину, спросил тихо:

— Георгий Максимович, не пора?

— О разговоре с Распутиным звоните мне попозже, после десяти, — протягивая руку в перчатке, сказал Грубин. — О деле надо думать, Николай Федорович, учитесь выдержке у вашего шефа Мануса.

— Манус, по-моему, потерял голову, — не отпуская его руки, сказал Бурдуков.

— Не судите других, да не будете судимы сами, — Грубин с трудом выдавил на своем лице улыбку и, высвободив руку, добавил мягко — Давайте работать, Николай Федорович, и мы вместе уедем.

Бурдуков, облокотившись на чугунные перила, смотрел вслед Грубину: «Не сбежишь ли ты, сволочь, еще сегодня?» А Грубин, уходя, ощущал холодную цепкую руку своего помощника и думал:

«Нет, нет, тащить тебя из пожара на своей спине я не собираюсь, стреляные гильзы выбрасывают».

На углу Садовой Грубин проводил взглядом вереницу трамваев, шедших без остановок. Везли с вокзала раненых. Грубин видел за мутными окнами их белые лица и подумал удивленно: а мясорубка все еще работает…

Вечером этого же дня Грубин отправлял жену в Финляндию. Для друзей и знакомых она ехала туда отдыхать после перенесенной инфлюэнцы, но никакой инфлюэнцы не было.

Алиса Яновна в Финляндии не задержится, переедет в Швецию и там отдаст на хранение в банк их драгоценности и золото. Заграничный паспорт для Алисы Яновны выправлен, драгоценности надежно упакованы, на семь часов заказан извозчик, который доставит их на Финляндский вокзал. Провожающих не будет — всем знакомым Грубин сообщил, что она уезжает завтра. Потом он будет извиняться и говорить, что напутал с днем отъезда.

На перроне Финляндского вокзала не было ничего похожего на то оживление, какое бывало до войны, когда в летнее время дачники создавали здесь пеструю, веселую суету. Под сводами вокзала стоял плохо освещенный поезд. Где-то впереди шумно сопел паровоз. Пустынный перрон просматривался до конца, а дальше виднелись путевые красные и зеленые огоньки. Городовой в черной шинели и черной барашковой шапке-баранке с кокардой стоял как изваяние у последнего вагона, провожая взглядом редких пассажиров…

Грубины появились на перроне за десять минут до отхода поезда и быстро прошли к своему вагону. Еле поспевавший за ними носильщик втащил в купе два больших желтых чемодана.

Алиса Яновна нервничала, тревожно поглядывала на мужа и сжимала в руках толстые пуховые перчатки.

— Успокойся, все идет хорошо, — тихо повторял Грубин, усаживая ее на мягкий диван и держа за руки. — Подожди немного… — Он вышел из купе, закурил и прошелся по вагону. Пассажиров первого класса было мало. Места были заняты только в трех купе. В одном сидели два священника, в другом, наверное, супружеская пожилая пара, в третьем — полковник с рукой на перевязи.

Грубин вернулся, сел напротив жены, и в этот момент с перрона в окно их купе заглянул мужчина в широкополой шляпе — он искал кого-то. Встретившись взглядом с Грубиным, человек исчез.

— Не волнуйся, милая, не волнуйся, все хорошо, — сказал Грубин жене, взяв ее руки в свои. Он пытался вспомнить, откуда он знает этого человека…

В это время гулко заблямкал колокол отправления, Грубин торопливо обнял и поцеловал жену.

— До свидания, родная, скоро увидимся… не волнуйся… — тихо сказал он и вышел из купе.

Грубин посмотрел во все стороны. Человека, который заглянул в окно, на перроне не было.

Он подошел к окну и постучал в стекло. Алиса Яновна вздрогнула, вскочила, прильнула к окну, что-то ему говорила одними губами. Он тоже складывал губы трубочкой, шепча: «Люблю, люблю», но сам в это время внимательно посматривал в обе стороны сумрачного перрона.

Когда поезд скрылся из виду, на перроне осталось не более десятка провожающих. Грубин быстро пошел к зданию вокзала и остановился у выхода, будто ожидая кого-то… Все провожающие проследовали мимо, но того, кто заглянул в вагон, не было. Грубин еще раз внимательно оглядел пустой перрон и направился к оставленному у вокзала извозчику…

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

 Данные Грюсса о странном банковском деятеле Грубине все же встревожили Бьюкенена. Он попробовал в частном раз- говоре вызвать интерес к Грубину у Протопопова. Из этого ничего не вышло. Была сделана попытка через военный атташат посольства дать сигнал русской военной контрразведке, но там сказали, что это дело гражданских властей. Тогда Бьюкенен вернулся к предложению Грюсса «остановить Грубина своими средствами» и привлечь для этого исполнителей из «Союза русского народа». Еще три дня назад эта идея казалась Бьюкенену абсурдной, и она могла бросить тень на посольство Великобритании. А сейчас он думал уже только о том, как провести это дело, чтобы никто из посольства, кроме Грюсса, не оказался в него втянутым… Английский посол о «Союзе русского народа» знал давно и даже однажды высказался о нем осудительно, назвав его сборищем необразованных ретроградов. Но сейчас все перевернулось с ног на голову… А эффект может получиться действительно громким и поучающим власти — Петроград узнает, что какие-то патриотически настроенные люди сами начали наводить порядок в столице и взялись за главное — выбить почву из-под ног у про-германских сил… Почему не попробовать? Кроме всего, Грюсс, судя по его решительности на этот счет, наверняка имеет одобрение проекта от своей службы.

Вечером Бьюкенен вызвал Грюсса к себе на квартиру. Она была в здании посольства, но все же разговор их будет уже не откровенно служебного свойства.

В столовой, куда вошел Грюсс, за вечерним чаем сидела вся семья. Стены были затушеваны темнотой, стол уютно освещала высокая настольная лампа с зеленым абажуром. Грюсс поцеловал руки жены и дочери посла и по приглашению Бьюкенена сел рядом с ним. Как всегда, до блеска выбритое, румяное лицо Грюсса выражало глубокую почтительность, готовность ответить на любой вопрос и понимание, что начать разговор сам он не может…

— Ужасна русская осень, — печально сказала жена посла. — В такие дни, как сегодня, моя тоска по родине беспредельна.

— Работая под руководством вашего мужа, нам тосковать просто некогда, — обаятельно улыбнулся Грюсс, принимая от нее чашку с чаем.

— В молодости тоска бывает совсем от другого, — смотря на дочь, сказал посол. — Не так ли, милая?

Девушка весело рассмеялась, показав длинные зубы, и, подбежав к матери, протянула ей руку. Миссис Бьюкенен — высокая, худощавая — встала и, кивнув Грюссу, пошла за дочерью.

Когда дверь за ними закрылась, Бьюкенен отодвинул от себя чашку:

— Вы имеете что-нибудь о дворцовом перевороте? Грюсс чуть приподнял плечи:

— Это миф, сэр… — Увидев, что посол нахмурил густые брови, добавил — Моя встреча с агентом, который может это знать, завтра.

— Мне нужны точные сведения…

— Я сделаю все, сэр.

— Теперь… по поводу этого… Грубина. Я думал об этом, — продолжал посол. — Пожалуй, стоит предпринять нечто радикальное для защиты интересов Англии.

Грюсс поднял голову, на его лице почтительное внимание… Он уже получил одобрение от своей службы, но для него было крайне важно получить одобрение посла, тогда он в случае неудачи автоматически получал защиту посольства. Но посол молчал.

— Трудность в одном: у меня нет достаточной суммы русских денег, — осторожно сказал Грюсс.

— По-моему, у нас есть излишек русской валюты… — Бьюкенен сморщил лоб, точно припоминая, есть ли действительно такая валюта… — Напишите мне записку, что вам нужны деньги на… репрезентацию.

— Слушаюсь, сэр… — коротко кивнул Грюсс. Хотя такое решение посла не было официальным одобрением его идеи, все же это была поддержка…

С утра Бьюкенен в беспокойстве ходил по комнатам посольства, находя там неизменный порядок, придраться было не к чему… Сотрудники, склонившиеся над своими столами, боязливо поглядывали на посла.

Вернувшись в кабинет, он сел в кресло спиной к стоящим в углу часам — возмутительно медленно шло время. Прошло четыре часа, как Грюсс уехал на свидание со своим агентом…

Нервозность Бьюкенена была вызвана тем, что еще несколько дней назад он сообщил в Лондон о возможности дворцового переворота, высказал мысль, что смена монарха может изменить обстановку в пользу Англии, так как переворот совершат люди явно антигерманского направления. Вчера вечером Грюсс подверг сомнению эту мысль весьма убедительно, и, если он теперь окажется прав, Бьюкенен снова предстанет перед Лондоном в неблагоприятном свете… Неприятнее всего было то, что выяснение этого важного дела он вынужден был поручить именно Грюссу, принадлежавшему другой службе.