Читать интересную книгу Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена - Лоренс Стерн

Глава XXII

Когда город с его укреплениями бывал окончен, дядя Тоби и капрал приступали к закладке своей первой параллели — — не наобум или как-нибудь — — из тех же пунктов и на тех же расстояниях, что и союзники в своей аналогичной работе; регулируя свои апроши и атаки известиями, черпавшимися дядей Тоби из ежедневных ведомостей, — дядя и капрал продвигались в течение всей осады нога в ногу с союзниками.

Когда герцог Мальборо занимал какую-нибудь позицию, — — дядя Тоби тоже занимал ее. — — И когда фас какого-нибудь бастиона или оборонительные сооружения бывали разрушены артиллерийским огнем, — — капрал брал мотыку и производил такие же разрушения — и так далее; — — они выигрывали пространство и захватывали одно укрепление за другим, пока город не попадал в их руки.

Для того, кто радуется чужому счастью, — — не могло быть более захватывающего зрелища, как, поместившись за живой изгородью из грабов, в почтовый день, когда герцог Мальборо пробивал широкую брешь в главном поясе укреплений, — наблюдать, в каком приподнятом состоянии дядя Тоби в сопровождении Трима выступал из дому; — — один с газетой в руке[324], — другой с лопатой на плече, готовый выполнить то, что там было напечатано. — — Какое чистосердечное торжество на лице дяди Тоби, когда он шагал к крепостному валу. Каким острым наслаждением увлажнялись его глаза, когда он стоял над работавшим капралом, десять раз перечитывая ему сообщение, чтобы Трим, боже упаси, не пробил брешь дюймом шире — или не оставил ее дюймом уже. — — Но когда барабанный бой возвещал сдачу и капрал помогал дяде подняться на укрепления, следуя за ним со знаменем в руке, дабы водрузить его на крепостном валу… — Небо! Земля! Море! — — Но что толку в обращениях? — — из всех ваших стихий, сухих или влажных, никогда не приготовляли вы столь пьянящего напитка.

По этой дороге счастья многие годы, без единого перерыва, кроме тех случаев, когда по неделе или по десяти дней сряду дул западный ветер, который задерживал фландрскую почту и подвергал наших героев на этот срок мукам ожидания, — но то были все же муки счастливцев, — — по этой дороге, повторяю, дядя Тоби и Трим двигались многие годы, и каждый год, а иногда даже каждый месяц, благодаря изобретательности то того, то другого, вносил в их операции какую-нибудь новую выдумку или остроумное усовершенствование, применение которых всегда открывало для них новые источники радости.

Кампания первого года проведена была от начала до конца по только что изложенному простому и ясному методу.

На второй год, после взятия Льежа и Руремонда[325], дядя Тоби счел себя вправе обзавестись четырьмя красивыми подъемными мостами, из которых два были уже точно описаны мной в предыдущих частях этого произведения.

В конце того же года дядя завел также пару ворот с опускными решетками; — эти последние были потом усовершенствованы таким образом, что каждый прут решетки мог опускаться отдельно; а зимой того же года дядя Тоби, вместо нового платья, которое он всегда заказывал к Рождеству, угостил себя красивой караульной будкой, поставив ее в углу лужайки, там, где у основания гласиса устроена была небольшая эспланада, на которой дядя держал с капралом военные советы.

— — Караульная будка была на случай дождя.

Все это следующей весной было трижды покрыто белой краской, так что дядя Тоби мог начать кампанию с большим блеском.

Отец часто говорил Йорику, что если бы подобную вещь сделал кто-нибудь другой, а не дядя Тоби, все усмотрели бы в этом утонченнейшую сатиру на пышность и помпу, которыми Людовик XIV обставлял свои выступления в поход с самого начала войны, особенно же в том году. — — Но это не в характере моего брата Тоби, — прибавлял отец, — добряк никого не способен оскорбить.

Но давайте будем продолжать.

Глава XXIII

Я должен заметить, что хотя в кампанию первого года часто повторялось слово город, — однако никакого города внутри крепостного полигона в то время не было; это нововведение появилось только летом того года, когда были выкрашены мосты и караульная будка, то есть в период третьей кампании дяди Тоби, — когда после взятия одного за другим Амберга, Бонна, Рейнсберга, Гюи и Лимбурга[326] капралу пришло на ум, что говорить о взятии стольких городов, не имея ни одного города, который бы их изображал, — было крайней нелепостью; поэтому он предложил дяде Тоби обзавестись небольшой моделью города, — которую можно было бы соорудить из полудюймовых планочек и потом выкрасить и поставить раз навсегда на крепостном полигоне.

Дядя Тоби сразу оценил достоинства этого проекта и сразу с ним согласился, но с добавлением двух замечательных усовершенствований, которыми он гордился почти столько же, как если бы был автором самого проекта.

Во-первых, их город должен быть построен точно в стиле тех городов, которые ему всего вероятнее предстояло изображать: — — с решетчатыми окнами, с высокими треугольными фронтонами домов, выходящих на улицу, и т. д. и т. д. — как в Генте, Брюгге и прочих городах Брабанта и Фландрии.

Во-вторых, дома в этом городе не должны быть скреплены между собой, как предлагал капрал, но каждый из них должен быть самостоятельным, так чтобы их можно было прицеплять и отцеплять, располагая согласно плану любого города. К исполнению проекта было приступлено немедленно, и дядя Тоби с капралом обменялись многими, очень многими взглядами, полными взаимных поздравлений, когда плотник сидел за работой.

— — Надежды их блестяще оправдались на следующее лето — — город был в полном смысле слова Протей — — то был и Ланден, и Треребах, и Сантвлиет, и Друзен, и Гагенау — и Остенде, и Менен, и Ат, и Дендермонд. —

Верно, никогда ни один город, со времени Содома и Гоморры, не играл столько ролей, как город дяди Тоби.

На четвертый год дядя Тоби, найдя, что у города смешной вид без церкви, поставил в нем прекрасную церковь с островерхой колокольней. — — Трим был за то, чтобы повесить в ней колокола; — — дядя Тоби сказал, что металл лучше употребить на отливку пушек.

Это привело к появлению в очередную кампанию полудюжины медных полевых орудий, — которые расставлены были по три с обеих сторон караульной будки дяди Тоби; через короткое время за этим последовало дальнейшее увеличение артиллерийского парка, — потом еще (как всегда бывает в делах, где замешан конек) — от орудий полудюймового калибра они дошли до ботфортов моего отца.

В следующем году, когда осажден был Лилль и в конце которого попали в наши руки Гент и Брюгге[327], — дядя Тоби оказался в большом затруднении по части подходящих боевых припасов; — — говорю: подходящих, — — потому что его тяжелая артиллерия не выдержала бы пороха, к счастью для семейства Шенди. — — Ибо газеты от начала и до конца осады были до того переполнены непрерывным огнем, который поддерживался осаждающими, — — и воображение дяди Тоби было так разгорячено его описаниями, что он непременно разнес бы в прах всю свою недвижимость.

Чего-то, стало быть, не хватало — какого-то суррогата, который бы создавал, особенно в два-три самых напряженных момента осады, иллюзию непрерывного огня, — — и это что-то восполнил капрал (главная сила которого заключалась в изобретательности) при помощи собственной, совершенно новой системы артиллерийского огня, — — не то военные критики до скончания века попрекали бы дядю Тоби за столь существенный пробел в его военном аппарате.

Пояснение сказанного не проиграет, если я начну, по своему обыкновению, немножко издалека.

Глава XXIV

Наряду с двумя-тремя другими безделушками, незначительными сами по себе, но дорогими как память, — которые прислал капралу несчастный его брат, бедняга Том, вместе с известием о своей женитьбе на вдове еврея, — были: шапка монтеро[328] и две турецкие трубки.

Шапку монтеро я сейчас опишу. — — Турецкие трубки не заключали в себе ничего особенного; они были сделаны и украшены, как обыкновенно; чубуки имели гибкие сафьяновые, украшенные витым золотом и оправленные на конце: один — слоновой костью, другой — эбеновым деревом с серебряной инкрустацией.

Мой отец, подходивший к каждой вещи по-своему, не так, как другие люди, говорил капралу, что ему следует рассматривать эти два подарка скорее как доказательство разборчивости своего брата, а не как знак его дружеских чувств. — Тому неприятно было, — говорил он, — надевать шапку еврея или курить из его трубки. — — Господь с вами, ваша милость, — отвечал капрал (приведя веское основание в пользу обратного мнения), — как это можно. — —

Шапка монтеро была ярко-красная, из самого тонкого испанского сукна, окрашенного в шерсти, и оторочена мехом, кроме передней стороны, где поставлено было дюйма четыре слегка расшитой шелком голубой материи; — должно быть, она принадлежала какому-нибудь португальскому каптенармусу, но не пехотинцу, а кавалеристу, как показывает самое ее название.