Читать интересную книгу Дочь фортуны - Исабель Альенде

Ему остро не хватало таких тем, как, например, история о том молодом шахтере, восемнадцатилетнем юноше, который, испытывая нужду бесконечно тянущийся долгий год, сумел скопить десять тысяч долларов, нужных ему для того, чтобы вернуться в Оклахому, где затем приобрести ферму для своих родителей. Одним лучезарным днем решил отправиться дальше и продвигался вниз к Сакраменто по складчатым склонам гор Сьерра Невада, неся за спиной сумку с сокровищами, но когда, удивившись, увидел группу бессердечных мексиканцев и чилийцев, разом потерял всю уверенность в предпринимаемом пути. Определенно знал лишь то, что люди говорили на испанском, потому что имели наглость оставить после себя надпись на этом языке, выцарапанную ножом на подвернувшейся под руку деревяшке: «смерть американцам». Они не довольствовались тем, что устроили несчастному взбучку и обокрали; более того, привязали его обнаженным к дереву и вымазали медом. Два дня спустя, когда человека обнаружил патруль, тот уже галлюцинировал. Москиты не оставили на его теле ни одного живого места.

Фримонт стал доказывать свое пристрастие к нездоровой журналистике, взявшись за описание трагического конца Хосефы, красавицы-мексиканки, нанятой работать в салон танцев. Журналист приехал в населенный пункт Даунвиль, отмечавший День независимости, и оказался прямо посреди возглавляемого неким кандидатом на должность сенатора празднества, где рекой лились спиртные напитки. Какой-то пьяный шахтер силой проник в комнату Хосефы, но та его оттолкнула, вонзив целиком свой охотничий нож прямо в сердце человеку. Когда подоспел Джекоб Фримонт, бездыханное тело, покрытое американским флагом, покоилось на столе, и двухтысячная толпа фанатов, разжигаемая расовой ненавистью, шумно требовала вздернуть Хосефу на виселицу. Невозмутимая, женщина покуривала сигарету, словно весь этот гвалт совершенно ее не касался. Одетая в белую, выпачканную кровью, блузку, пробежалась по лицам людей глазами, в которых читалось глубинное презрение, постепенно приходя в сознание от ужасающего по своей сути соединения агрессии и сексуального желания, что сама в людях и вызывала. Доктор, встав на ее сторону, осмелился заговорить, объясняя действия женщины стремлением защитить собственную персону. И добавил, что при ее последующей казни также убьют и живущего во чреве ребенка, однако возбужденная толпа заставила того замолчать, угрожая за компанию повесить и самого доктора. Троих подавленных врачей силой увели с места события, чтобы осмотреть также удалившуюся оттуда Хосефу, и некоторое время спустя они в один голос высказали мнение, что женщина не была беременна, учитывая вынесенный ей в считанные минуты приговор быстро собравшимся здесь же военным судом. «Убивать этих проходимцев с расстояния выстрела не есть хорошо, напротив, их необходимо предавать справедливому суду, а уж далее и вешать согласно всей строгости существующих законов», - высказал свое мнение один из представителей суда присяжных. Фримонту так и не удалось увидеть линчевание собственными глазами, ввиду чего мог лишь описать события несколькими восторженными фразами. Мол, будто в четыре часа пополудни хотели протащить Хосефу к мосту, где заранее и как положено все было приготовлено для казни, но та ловко избавилась от известного сопровождения и в гордом одиночестве собственной персоной направилась к эшафоту. Поднялась туда красавица без посторонней помощи, ловко обвязала свои юбки вокруг щиколоток, надела веревку на шею, удобнее поправила свои черные косы и сказала публике своим храбрым голосом «прощайте, дамы и господа», отчего журналист полностью растерялся, а все остальные не знали, куда деться от стыда. «Хосефа умерла не потому, что была преступницей, а потому что она мексиканка. Это первый случай линчевания женщины во всей Калифорнии. Какая глупая расточительность, когда женщин здесь и так не хватает!» - писал Фримонт в своей статье.

Идя вслед за Хоакином Мурьета, он описывал населенные пункты, в которых уже были школа, библиотека, храм, кладбище, и другие, не слишком говорящие о культуре местных жителей, здания, как-то: бордель и тюрьма. В каждом из них были свои «салоны», считавшиеся центрами общественной жизни. Там, все детально исследуя, и устроился Джекоб Фримонт. Со временем благодаря его труду, появилось с кое-какой правдивой информацией, а, в основном же, преисполненной кучей лжи, что-то запутанное – или, если хотите, легенда – о Хоакине Мурьета. Завсегдатаи таверн изображали его этаким проклятым испанцем, одетым в кожу и черный вельвет, с большими серебряными шпорами и кинжалом за поясом в седле гнедого коня, самого сильного и мощного, которого, впрочем, никто никогда не видел. Поговаривали, что въезжал безнаказанно, куда только ни пожелает, сопровождаемый звоном шпор и свитой разбойников, резким движением клал деньги на стол в постоялом дворе и приказывал раздавать выпивку каждому посетителю. Никто не осмеливался отказываться от стакана до тех пор, пока под сверкающим взглядом этого мужлана не допивали свое самые отважные из собравшихся. Для градоначальников же, напротив, в этом персонаже не было ничего удивительного; речь, скорее, шла лишь о некоем пошлом, способном на самые худшие зверства, убийце, которому удалось улизнуть от правосудия, потому что того активно защищали прочие бандиты. Чилийцы считали его своим, человеком, родившемся в местечке под названием Кийота, говорили о том, что ни разу не предавал друзей и никогда не забывал благодарить за полученные в свой адрес любезности. Вот почему оказание ему помощи считалось делом хорошим. Мексиканцы все же клялись, что он вел свое происхождение из штата Сонора и представлялся этаким образованным молодым человеком из древней и благородной семьи, впоследствии ставший преступником, движимый лишь желанием отомстить. Шулеры считали его мастером в игре «монте», хотя и избегали этого человека, зная о безумной удаче последнего в карточных играх и об игривом кинжале, тут же появлявшимся в руке, стоило возникнуть даже малейшему недоразумению. Все светлокожие проститутки умирали от любопытства, ведь в воздухе витали такие слухи, будто тот симпатичный и благородный юноша – настоящий неутомимый шалун, словно игривый жеребенок; а вот кто его совсем не ожидал, так это уроженки испаноязычных стран: как правило, Хоакин Мурьета давал им незаслуженные чаевые, пусть даже тот ни разу в жизни не прибегал к их услугам, потому что по уверению женщин, оставался верным своей невесте. Его описывали человеком среднего роста, с черными волосами и горящими, точно головешки, глазами, которого обожала вся банда. Отвергал всякое проявление враждебности, был свиреп с врагами и обходителен с прекрасным полом. Другие утверждали, что на вид мужчина самый что ни на есть прирожденный преступник; к тому же, все лицо пересекал ужасающий шрам, и от добропорядочного юноши, а тем более от дворянина или щеголя, не было и следа. Джекоб Фримонт отобрал лишь те мнения, что лучшим образом соответствовали образу бандита, и, основываясь на них, описал в своих работах личность этого человека, хотя и достаточно двусмысленно, чтобы суметь отречься, в случае если когда-нибудь придется столкнуться со своим героем лицом к лицу. Исходил всю территорию вдоль и поперек за летние месяцы, так нигде его и не встретив, и, тем не менее, основываясь на различных версиях, удалось-таки создать биографию этого человека, фантастическую и геройскую по своей сути. Так как никоим образом не хотел допустить того, что собьется с определенного курса, в своих статьях описывал вымышленные краткие собрания, проводимые между полуночью и первыми петухами в горных пещерах и лесных прогалинах. И мало кому бы пришло в голову опровергать подобное. Люди в масках везли его с завязанными глазами на лошади, почему и было невозможно их распознать, хотя те говорили по-испански, - так говорил журналист. То же самое пылкое красноречие, к которому годами ранее прибегал в Чили, чтобы описать патагонцев Огненной Земли, куда еще никогда не ступала нога человека, теперь пригодилось ему для того, чтобы воззвать к жизни воображаемого разбойника. Журналист был влюблен в персонаж и только-только убедился, что его узнал, что тайные встречи в пещерах – никакая не выдумка. А также и то, что беглец ему лично поручил задание описать свои героические поступки, потому что самого считали мстителем всех притесненных испанцев. Кто-то просто был обязан взять на себя ответственность все ему объявить, причем подобное должно занять соответствующее место в зарождающейся истории Калифорнии. Все дело было не столько журналистики, сколько литературного произведения, которого оказалось вполне достаточно, и каковое Джекоб Фримонт планировал написать этой зимой.

Прибыв в Сан-Франциско годом ранее, Тао Чьен посвятил время тому, что стал налаживать необходимые связи, чтобы несколько последующих месяцев спокойно работать в качестве чжун и. Уже были некоторые деньги, но молодой человек все размышлял, как их утроить, и причем быстро. В Сакраменто китайцев насчитывалось примерно семьсот тысяч мужчин и тысяч девять-десять проституток, а вот в Сан-Франциско в то же время жило целое множество потенциальных клиентов. Вдобавок по океану постоянно курсировало немало судов. Среди них попадались и такие, кто отправлял свои рубашки на стирку в Гавайи или в Китай, потому что в городе не было проточной воды, и этот факт позволял молодому человеку без особых трудностей заказывать в Кантоне необходимые мате и другие средства. Здесь, в городе, гораздо меньше ощущалась отдаленность, нежели в Сакраменто, где практиковали несколько китайских врачей, с которыми вполне бы смог обмениваться как пациентами, так и познаниями. Ведь пока не планировал открывать свою собственную консультацию, потому что сейчас было гораздо важнее накопить средства, но уже вполне мог примкнуть к еще одному, давно и прочно здесь обосновавшемуся, «чжун и». Как только удалось расположиться в гостинице, отправился бродить по кварталу, разросшемуся во всех направлениях, точно огромный осьминог. Ныне здесь располагалась одна большая цитадель с выстроенными солидными зданиями, гостиницами, ресторанами, прачечными, местами, где можно было побаловаться опиумом, борделями, рынками и фабриками. Где раннее предлагались лишь низкосортные товары, теперь появились магазины, торгующие уругвайским антиквариатом, фарфоровыми и эмалевыми изделиями, драгоценностями, шелками и сделанными из слоновой кости товарами. Эти места часто посещали богатые торговцы, причем попадались как китайцы, так и американцы, которые делали покупки, намереваясь бóльшую их часть продать в других городах. Товар был выложен практически повсюду и без какого-либо порядка, хотя лучших предметов, всячески достойных разбирающихся в деле людей и различных коллекционеров, на виду не было; такие показывались лишь в подсобном помещении и непременно серьезно настроенным покупателям. В темных комнатах некоторых помещений были игорные заведения, где любили встречаться самые отважные игроки. За этими исключительными, наперечет, столами, вдали от любопытства простого народа и глаз власть предержащих, клиенты обделывали туманные дела, явно ощущая свое собственное могущество. Американское правительство никак не вмешивалось в китайскую общину, которая жила здесь же, но своим собственным миром, со своими языком, обычаями и древнейшими законами. Эти «из Поднебесной» нигде не были желанными людьми, англичане считали таковых самыми гнусными типами среди всего множества захвативших Калифорнию нежелательных иностранцев, а того, что последним удается процветать, никак им не прощали. Наоборот, старались эксплуатировать, как только могли; вдобавок совершали нападения на улицах, нещадно грабили китайцев, поджигали их магазины и дома, злодейски убивали, но как ни странно все эти действия нисколько не устрашали тех, на кого были направлены. Повсюду действовала пятерка «одноруких», членов тайной преступной организации китайцев, которые не давали населению объединяться; все китайцы по прибытии становились членами одного из этих обществ, являющихся единственным способом защиты, средством получить работу и гарантией того, что по смерти тело вернут в родной Китай. Тао Чьен, который избегал присоединяться к каким бы то ни было «одноруким», теперь был вынужден поступить подобным образом, почему и отдал свое предпочтение самой многочисленной группе, куда вступало большинство жителей Кантона. Вскоре наладил связь с еще одним «чжун и», который раскрыл тому основные понятия здешней жизни или так называемые правила игры. Прежде всего, ценились тишина и надежность: все произошедшее в квартале списывалось на деятельность его улиц. Не было никаких обращений в полицию, даже когда речь шла о жизни и смерти, все конфликтные ситуации разрешались в пределах китайского общества, чему очень способствовали уже упоминаемые «однорукие». А вот простачки всегда были и будут общим врагом. Тао Чьен понял, что здесь он стал пленником традиций, иерархии, а также почувствовал некие ограничения, уже испытанные им в Кантоне. Через пару дней уже все знали молодого человека по имени, и к нему начало приходить гораздо больше клиентов, нежели мог принять за свой рабочий день. И тогда сам с собой решил, что более не нужно искать никакого компаньона, ведь вполне было по силам открыть собственную консультацию и заработать деньги гораздо быстрее, нежели то предполагалось. Снял две комнаты в верхнем этаже некоего ресторана – одну для жилья, а другую для работы, повесил на окно соответствующую вывеску и нанял молодого помощника, чтобы тот не только принимал пациентов, но и повсюду рекламировал их услуги. Здесь он впервые прибег к системе доктора Эбанисера Хоббса, чтобы следить за состоянием своих больных. Тогда как до этого случая доктор полностью полагался лишь на свою память и интуицию. Но видя, как клиенты все идут и идут, вскоре завел некий архив, где отмечал лекарства и лечение, назначенные буквально каждому человеку.