Читать интересную книгу «Ныне и присно» - Константин Мартынов

— Потнимайся, сфиньи! — бросил он замешкавшимся монахам. — пыстро-пыстро хотить — живой пыть!

* * *

Сергей прищурясь смотрел, как уходит в ночь поредевший пеккин отряд. Факела становятся все меньше и тусклее. Скоро их скроет лес, и тогда можно будет вставать.

Шабанов ждал. Душу раздирали противоречивые чувства. Радоваться бы: получилось-таки сани поджечь — две ночи смотрел, как дозоры ходят, примеривался как головню половчее в сани пристроить, — высмотрел, улучил момент. Пусть оленей ездовых жрут, а сами впрягаются. Хорошо? Хорошо. Плохо другое: Весайнен, словно нутром своим звериным чувствует на кого охота — ни разу под самострел не подставился. И сейчас в кои веки один в лес отошел, так в другом конце поляны.

Факела растаяли в ночи, на поляне остались россыпь рдеющих углей да раскиданное по снегу обгорелое тряпье. Сергей медленно и беззвучно выбрался из оборудованной на открытом склоне лежки, тенью шмыгнул за деревья.

«Придурки каянские! Любо-дорого смотреть, как они кусты стрелами осыпают, под каждый выворотень копьями тычут. Хрен вам в сумку, уроды! Шабанова так легко не взять. Я вам еще крови попорчу».

Он споро вскарабкался на сопку, осмотрелся — вон они, факела. Вроде только что с поляны убрались, а уж еле видно.

«Горят пятки-то? Ничо, как не спешите, а я все равно вперед буду!»

Сергей даже не улыбнулся — после истерзанной Вылле, после замученных монахов он забыл, как это делается. Лишь глаза еще жили на обмороженном, покрытом струпьями, неспособном на мимику лице…

Если бы Весайнен увидел пылаюший в них огонь — не остановился бы до самой Весалы.

Первый капкан Сергей нашел в пяти верстах от хутора большой, к сосне цепью привязанный — не иначе медвежий… Дальше он шел куда осторожней, неустанно высматривая малейшие признаки недавнего человеческого присутствия…

В макушках елей гудел ветер, неумолчной гул начисто скрадывал прочие звуки.

Зверолов — коренастый финский увалень, — беды не ждал. Даже когда Сергей приблизился вплотную, он продолжал неторопливо возиться с непослушным железом.

«Зря ты мне попался…» — угрюмо подумал Шабанов. Самострел привычно лег в руку…

Звон тетивы и глухой удар. Кованый лист наконечника вонзился под лопатку. Зверолова развернуло, бросило навзничь. Тело конвульсивно изогнулось. Несколько мгновений финн касался снега лишь затылком и пятками… затем мышцы обмякли. Светлые, как северное небо, глаза недвижно уставились на Сергея.

Шабанов с минуту постоял над убитым — никаких чувств. Ни сожаления, ни вины… Душа оледенела.

— Зря ты мне попался… — повторил Сергей уже вслух.

Холодные колючие звезды бесстрастно взирали на мир. За плечом уходящего Шабанова позвякивали ненужные мертвецу капканы — четыре острозубые железные смерти.

Что хозяин хутора гостей не ждал стало понятно по наглухо запертым воротам. Впрочем, Шабанов и на рассчитывал на гостеприимство.

Метко пущеная стрела оборвала жизнь горластой лайки. Над забором бесшумно мелькнула тень…

«Богато живут… ишь, сколь амбаров понастроили!»

Шабанов откатился за бревенчатый сарай, чуть слышно скрипнула тетива взводимого самострела.

Мерзнуть пришлось недолго — обиженным котом мявкает дверь, на пороге усадьбы появляется заспанный детина в рубахе до колен и наскоро заправленных в сапоги пестрядных штанах. Широкий мясницкий тесак кажется продолжением руки. Лезвие, словно принюхиваясь, чертит восьмерки. Судя по ухваткам, сражаться парню не впервой.

«Сам напросился…» Сергей прицелился. Тщательно — глаза слезились от усталости.

Стрела ударила в лоб. Тесак вырвался из рук финна, вонзился в косяк. Детина нелепо взмахнул руками, повалился на стоящих за спиной. Раздался истошный бабий вопль, дверь захлопнулась. Грохотнул, вдвигаясь в пазы, тяжелый засов.

«Собаку жалко… — вздохнул Шабанов. — Она ж не виновата, что каянцам служит… служила.»

Сергей, почти не скрываясь, прошелся по двору, открыл ворота сеновала.

— Что-то я не согрелся у саней-то пеккиных… — проворчал он, сваливая сено под стеной усадьбы. — Видать далеко лежал… Может, хоть здесь отогреюсь?

Высекать искру из подаренного Букиным огнива было сущим мучением. Особенно под неумолчные бабьи вопли. Сергей с тоской вспомнил китайские разовые зажигалки. До зажигалок оставалось четыре с лишним века… а до прихода Весайнена — не больше получаса.

— Чего орать-то? — проворчал Сергей, не рассчитывая впрочем, что его услышат. — Я ж дверь-то не подпер… Это Пекка такое любит, это ваши в Кеми детишек жгли!

Сено таки схватилось, огонь жадно лизнул стены, втиснулся под придавивший соломенную кровлю снег.

— Добро пожаловать, Пекка! — недобро пригласил Шабанов, поджигая хлева и конюшню.

Учуявшие дым хозяева выскочили на двор — хутор полыхал десятком огромных костров. Жалобно мычали коровы, человеческими голосами плакали овцы, бешено визжали кони… И никаких шансов на спасение.

Старый финн прошаркал на середину двора, босые ноги остановились посреди успевшей образоваться лужи. Накопленное тяжким трудом добро улетало к небу веселыми яркими искрами. Финн ненавидяще уставился на восток — туда, где лежали земли проклятых московитов. Иссохший старческий кулачок бессильно прогрозил невидимому врагу.

Рядом с патриархом, испуганно озираясь, вырос щуплый парнишка лет тринадцати. В худенькой ручонке мелко дрожал puukko. Разгоревшийся пожар отражался в полированном лезвии, на снегу нервно плясали оранжевые блики.

За спинами последних защитников подвывая топтались женщины — простоволосые, в накинутых на ночные рубахи кожушках, за подолы рубах цеплялась соломенноголовая ребятня…

Притаившийся у дальнего амбара Шабанов сплюнул и опустил самострел.

— Живите уж… — буркнул он.

* * *

Зарево пожара Весайнен не спутал бы ни с чем другим точно так же пылало там, где проходил его отряд. И не надо объяснять, что горит, и кто поджигатель.

Позади, на единственных оставшихся в отряде санях, подвывал дружинник с раздробленной медвежьим капканом ступней.

«Росомаха… — мысленно прорычал Весайнен. — Проклятая росомаха!»

Негромко скрипнул наст. Сбоку надвинулась грузная фигура десятника Яри Хакконена.

— Huath skulum vi göra, Juho? — угрюмо спросил он, не хуже Весайнена понимая, что означают оранжевые сполохи на низких утюжащих вершины сопок тучах. — Folk sigher at æpter at vi brände klosterin, sälin hafuer forlatidh os…man bör lata monkerar gaa, Juho! Kanske järvin skulde lata os i roin tha? /Что будем делать, Юхо? Люди говорят, с тех пор, как мы сожгли монастырь, удача отвернулась от нас… надо отпустить монахов, Юхо! Может тогда росомаха оставит нас в покое? (древнешвед.)/

Бешенство хлынуло проторенной дорогой — кулак Весайнена с размаху врезался в челюсть Хакконнена, хрустнула кость. Детину подбросило в воздух, отнесло на пару метров.

— Thu giordhe thet i brok, Jari? — зловеще спросил Весайнен. — Sett een rafk i skog? /В штаны наложил, Яри? Равка в лесу увидел? (древнешв.)/

Десятник пошевелил челюстью, на снег полетели выбитые зубы. Весайнен презрительно плюнул в окровавленное лицо.

— Dare! — яростно бросил Весайнен. — Rafkar sätter äkke gardherar i lughi — är rädhas pa elder! Thet är een madher! Lwr oc ilzkafalder som een järv, men een madher! Oc een madher kan blifua umgiort… Ia! Umgiort!!! /Дурак! Равки хуторов не поджигают — огня боятся! Это человек! Хитрый и злобный, как росомаха, но человек! А человека можно убить… Да! Убить!!!(древнешвед.)/

Пекка, забыв о десятнике, уставился вдаль. Бороду встопорщила хищная усмешка, блеснули зубы — в сполохах далекого зарева они казались оранжево—красными… отведавшими хлещущей из вражеской глотки крови.

Хакконен завозился, поднимаясь на ноги. Его шатало, глаза норовили съехаться к переносице. Пекка ощерился, потянул из ножен меч. Напуганный десятник отшатнулся, запутался в лыжах… Весайнен его попросту не заметил.

— Forlatidh sälin? Lösa monkerar? Iak skal lösa them väl! Alla skulu vita hwo är sälsherra här!!! /Удача пропала? Монахов освободить? Я их освобожу! Все узнают, кто здесь хозяин удачи!!!(древнешвед.)/

В несколько прыжков обезумевший каянец подскочил к оставимся в живых пленникам, из широко разверстого рта вырвался звериный вопль, меч со змеиным шипом рассекал воздух.

— Хей, monker, хочешь сфопота? — выкрикнул Пекка на ломаном русском, обрушив сверкающее железо на плечо вставшего перед ним инока.

Плоть расступилась, в разрубе сахарно белели кости… Инок хотел перекреститься… брызжущий кровью обрубок руки нелепо дернулся… инок покачнулся и упал ничком.

— Ратуйтесь, секотня всем сфопота! — проорал Весайнен.