Это был целый ритуал — непременно всех обойти, и хористов, и оркестрантов, и надзирателей, и истопников, и даже гувернанток Театральной школы, которые сопровождают на спектакли юных воспитанниц. Казалось бы, видит фигурант Ваганов эту старую дуру гувернантку раза два в год издали, потому что она сидит на женской половине и оттуда почитай что не высовывается. А коли она в Прощеное воскресенье в театре за кулисами — то фигурант отыщет ее, и поклонится, и прощения попросит, коли в чем грешен, а потом чудом увернется от оплеухи Вебера, потому что, бегая за гувернанткой, едва свой выход не пропустил.
Анюта вышла из театра в каком-то благостном состоянии. Прощать — отрадно, получать прощение — тоже, ведь первая неделя Великого поста, никаких репетиций, никаких представлений, даже на урок можно не ходить. Можно будет посетить храм не впопыхах, беспокоясь, как бы не опоздать в театр, а наконец-то всю службу отстоять. И дел накопилось множество — горничная Лушка сказывала, законный Анютин супруг обносился, она носила прачке его белье, так даже прачка смеялась. Что-то можно починить, что-то пустить на тряпки, прикупить нового исподнего, венчанный муж все-таки, хоть она забыла, когда и в постель с ним ложилась. У театрального механика Платова была своя комнатка, куда он приходил пьяный из неведомых трактиров, в туда ему приносили еду и свежую одежду, а встречаться с ним было решительно незачем: все, что мог, он сделал, звание законной супруги дал.
Она отправилась домой пешком, и мысли в голове было изумительно праведные: во-первых, исповедаться и причаститься, сбросить груз грехов; во-вторых, собрать юбки и сорочки, которые более не нужны, послать с Лушкой в богадельню; в-третьих, молебен отслужить об успехе в делах, а дело одно: вернуть Красовецкого. Хоть оно и блудное, да можно ж как-то условиться с Господом, обещать щедрое пожертвование храму и богомольный поход хотя бы в Москву, где обойти все церкви, только не зимой, а летом… Без Красовецкого-то плохо придется. Можно сыскать другого покровителя, так ведь с откупщиком жили почитай супружески, а что до Саньки — обет дать перед образами, что в доме больше его не будет! Вот что Господь услышит! Ибо с фигурантом Румянцевым как раз и есть блуд, а с Красовецким — да много ли тому надо? Одного его себе оставить — это уже почти и не грех, а благодарность…
С такими возвышенными мыслями явилась Анюта домой — и обнаружила там четверых господ: пристава Коломенской полицейской части и сыщиков. Они охраняли зареванную Лушку и ничего не соображающего супруга.
— Явилась, сударыня, — сказал пристав. — Знал же, что встретимся.
Этот грубиян расспрашивал ее, когда пропал Санька, и наговорил множество неприятных вещей.
— Румянцев у меня не появлялся, — так же, как и он, не здороваясь, ответила Анюта. — Знать не знаю, где его нелегкая носит.
— Его-то, может, нелегкая и не носит, а тебя-то уж занесла куда не след. Вот это — твое имущество? — пристав указал на пудреницу, что почему-то стояла посреди обеденного стола.
— Мое. За мои деньги куплено.
— Отлично. Сама созналась.
— Ваша милость полагает, будто я ее в Гостином дворе у приказчиков стянула? — возмутилась Анюта.
— Не кричи, сударыня, — сказал один из сыщиков. — Сейчас поедешь с нами на опознание.
— Какое опознание среди ночи?
— А такое — людям госпожи Васильевой тебя покажем.
— Не поеду! Права не имеете меня везти! Мало ли где те люди меня видели! — закричала Анюта, сообразив, что это проделки откупщика: запугать, вишь, решил, догадавшись, что она его выслеживает.
— Она еще визжит! — удивился сыщик. — А ну, пошли, пошли! Бога благодари, что тебя не в театре взяли. Шуму было бы на всю столицу.
Анюта решительно не понимала, что это значит, — неужто выслеживать беглого покровителя теперь преступление?
— Дай-ка платок, — сказал сыщик Лушке. И сам увязал в тот платок пудреницу с загадочными предосторожностями.
— Ой, Аннушка, ой, Аннушка! — вскрикнула тут Лушка. — Не сознавайся ни в чем! Оговорили тебя!
— Молчи, дура, — велели ей. И Анюту, как преступницу, держа с двух сторон, вывели на улицу, усадили в казенный полицейский возок. Заскрипел под полозьями снег, глухо застучали копыта, Анюта поехала навстречу беде. И чем дальше увозили ее от дома — тем яснее делалось, что беда стряслась нешуточная.
В доме на Итальянской, невзирая на поздний час, был переполох, всюду горел свет. Анюту ввели, поставили в столовой к стенке, и пожилой дворецкий стал впускать туда челядь.
— Гляди внимательно, — приговаривал сыщик. — Была ли эта женщина в доме? Приглядывайся, вспоминай!
— Была! Была! — закричала горничная Варя, растрепанная и заплаканная. — В кумушки ко мне набивалась! В дом пробралась!
— Когда была? — спросил сыщик. — А ты, девка, приведи барыню. Скажи — ненадолго. Скажи — злодейку опознать.
— Когда? Когда? — Варя от прямого вопроса растерялась. — Ах ты, Господи, когда?.. Ахти мне… Вспомнила, вспомнила! Как от господина Красовецкого варенье привезли, горшков сорок!
— Того самого, малинового?
— Да, барин добрый, да! Тогда и она, сучка, пожаловала, глаза ей бесстыжие выцарапать!.. А потом на улице пристала! Она вокруг дома так и вилась!..
Но Варю к Анюте не подпустили. Творилось что-то невразумительное и страшное. Под руки в столовую привели Катерину Пет ровну — ее шатало, она держалась за сердце.
— Оставьте меня, — шептала она, — пустите меня к Марфиньке…
— Одно слово, сударыня, — сыщик, пожилой господин с повадкой человека бывалого, был любезен и непреклонен. — Поглядите на эту особу. В день, когда привезли малиновое варенье, вы ее видели или не ее?
— Я ничего не разбираю, — призналась Катерина Петровна. — В глазах туман… чужая девка в дом вошла, это помню…
— Соберитесь с духом, сударыня, чтобы не оболгать невинного человека или наказать отравительницу. Утрите глаза и смотрите — эта особа пробралась к вам в дом?
— Эта, матушка барыня! — заголосила Варя. — Ее и Степанида Андроновна видела, когда в санях сидела, а мы варенье носили! Эта, видит Бог! Только тогда-то она в заячьей шубенке была, а теперь — ишь в какой!
— Отравительница? — спросила испуганная Анюта. — Кого ж я отравила?
— Девицу Васильеву, — был бесстрастный ответ. — Подмешавши яд в малиновое варенье. Яд в вашем доме найден, в пудренице, под слоем пудры. Тоже ведь беленький порошок. Очень удобно там его прятать.
— Нет, нет! — закричала Анюта. — Не знаю, откуда яд! Вранье все это! А девицу Васильеву я только издали видала!..
— Грех тебе, — тихо сказала ей Катерина Петровна. — Великий грех, не замолишь, она одна у меня, сирота она…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});