потому что Торп, всегда сохраняющий необходимую социальную дистанцию, в мгновение ока оказался недопустимо близко. Настолько, что Аддамс явственно ощутила исходящий от него аромат пряного парфюма в совокупности с ярким алкогольным амбре. И впервые в жизни в полной мере почувствовала жар чужого тела, крепко прижатого к её собственному.
— Какого чёрта ты творишь? — возмущённо зашипела Уэнсдэй, пытаясь отбросить наглые мужские руки, которые каким-то непостижимым образом оказались на её талии. — Немедленно…
Но договорить она не успела.
Под влиянием убойной дозы алкоголя Торп очень быстро предал свои джентльменские принципы — и стремительно подался вперёд, впившись в её приоткрытые губы жадным глубоким поцелуем.
И Аддамс мгновенно поняла, что катастрофически сильно влипла.
Потому что ответила ему незамедлительно. Потому что с ужасающей покорностью позволила его языку проникнуть в рот, горячим пальцам — под одежду, а первому ростку неведомых прежде чувств — глубоко в сердце.
А потом было лето.
Изнуряюще жаркое долгое лето, когда всего спустя неделю после начала каникул Ксавье написал ей, что отец улетел в Европу на гастроли, и неожиданно предложил приехать в Нью-Йорк. Не моргнув глазом, Уэнсдэй соврала родителям, что намеревается навестить Энид в Сан-Франциско, для виду вызвала такси в аэропорт — но едва забравшись на заднее сиденье канареечно-желтого Форда, назвала совсем другой адрес.
И то лето навсегда отложилось в её памяти калейдоскопом ярких образов, в которых неизменно фигурировали горячечные поцелуи, собственнические прикосновения рук и приглушённые стоны, сквозь которые иногда пробивались его несдержанные признания.
— Мам? — Мадлен пытливо вглядывается в её сосредоточенное лицо, будто силясь разобрать малейшие проявления эмоций, и Уэнсдэй запоздало понимает, что молчала слишком долго, погрузившись в ностальгические воспоминания тридцатилетней давности.
— Это не самая простая вещь, которую можно точно описать словами, — нехотя признаётся она, скользнув немигающим взглядом по идеальному порядку на рабочем столе и в очередной раз поправив многочисленные папки. Подобные механические действия обычно помогают Аддамс сосредоточиться на размышлениях. — Но… К примеру, у тебя появляется желание тратить своё время на определённого человека вместо того, чтобы заняться действительно полезным делом. И при этом ты абсолютно не испытываешь угрызений совести. А ещё…
— Это похоже на то, как будто в животе копошатся могильные черви? — нетерпеливо перебивает дочь, и забавное сравнение заставляет Уэнсдэй слабо усмехнуться. Пожалуй, при всём желании она сама не смогла бы подобрать более точной формулировки.
— Да. Действительно похоже, — подтверждает Аддамс, безуспешно пытаясь уложить в голове странную мысль, что её маленькая копия постепенно становится взрослой.
Кажется, совсем недавно пятилетняя Мадлен разрезала скальпелем огромных игрушечных медведей, которые Энид дарила практически на каждый мало-мальски значимый праздник. Синтепоновые внутренности плюшевых чудовищ были разбросаны по всему дому, что регулярно доводило нетерпимую к беспорядку Уэнсдэй до белого каления.
А теперь медведи и скальпели убраны на дальнюю полку гардеробной за ненадобностью — и их дочь густо подводит черничные глаза и носит чрезмерно короткие юбки, регулярно заставляя отца сокрушенно вздыхать. Пожалуй, излишне впечатлительного Торпа хватит удар, когда он узнает, что Мадлен влюблена. Нужно будет предварительно запастись корвалолом.
— Полагаю, ты не станешь рассказывать, кто он такой, — безошибочно угадывает Аддамс, памятуя о собственной скрытности в аналогичном возрасте. Если бы Гомес и Мортиша обладали большей тактичностью и не имели раздражающей привычки врываться в её комнату без разрешения, они бы очень нескоро узнали о существовании Ксавье Торпа. — Не буду настаивать, потому что верю в твоё благоразумие. Только не вздумай меня разочаровать.
— Ты лучшая, мам, — Мадлен с облегчением улыбается, демонстрируя очаровательные ямочки на щеках. А пару секунд спустя раздаётся негромкий звук входящего сообщения, и она мгновенно хватается за телефон, с жадностью вглядываясь в горящий экран. По всей видимости, таинственный воздыхатель наконец напомнил о себе. — Я пойду немного прогуляюсь, ладно?
Уэнсдэй коротко кивает в ответ и тянется к особенно увесистой папке — очередное громкое дело близится к своему успешному логическому завершению, и надо бы привести бумаги в порядок. Всего через несколько недель в гимназии начинаются летние каникулы, и у них планируется семейный отпуск на Сицилии, поэтому нужно поторопиться, чтобы успеть разрешить все бюрократические загвоздки до этого момента. Мэдди шутливо посылает матери воздушный поцелуй и быстро покидает кабинет, едва не подпрыгивая на ходу от переполняющих её эмоций. Oh merda, как всё-таки много в ней от отца.
На протяжении следующих десяти минут Аддамс кропотливо занимается удручающей сортировкой бумаг. Затяжное расследование длилось без малого два года, и материалов дела за это время скопилось немереное количество. Oh merda, поистине Сизифов труд.
Краем уха она изредка прислушивается к звукам на заднем плане — Мадлен шумно хлопает дверями и громко стучит высоченными массивными каблуками. Буквально носится по дому словно стремительный вихрь, с лихорадочной поспешностью собираясь на встречу с загадочным объектом симпатии.
А несколько минут спустя через настежь распахнутое окно, выходящее прямиком на дорогу, доносится оглушительный рёв мотоцикла. В первое мгновение Уэнсдэй думает, что мотоциклист просто едет мимо — но рокочущий шум мотора затихает аккурат на подъездной дорожке их дома.
Да нет, вздор.
Наверное, ей просто показалось.
Однако проверить всё же стоит.
Оставив на столе раскрытую на середине папку, Аддамс отодвигает стул на колёсиках и решительно подходит к окну, становясь так, чтобы её не было видно с улицы.
И открывшаяся взгляду картина сиюминутно повергает её в состояние, близкое к тотальному ступору. Её пятнадцатилетняя дочь, облачённая в вызывающе откровенную плиссированную юбку и крошечный чёрный топ, буквально висит на шее у парня в байкерской куртке с заклёпками. С такого ракурса Уэнсдэй не может видеть его лица — но ей достаточно и того, что мотоциклист похабно стискивает хрупкую талию Мэдди одной рукой, бесстыдно прижимая девчонку к себе, а во второй его руке зажата тлеющая сигарета.
Ничего подобного она не ожидала.
Во время диалога пятнадцатиминутной давности Аддамс было решила, что симпатия дочери направлена на какого-нибудь ученика из гимназии Горация Манна — одноклассника или чуть старше… Но этот парень в потёртой кожанке однозначно очень далёк от старшей школы. Ему явно не меньше двадцати. Целая пропасть по сравнению с возрастом Мадлен.
Она моргает несколько раз, словно это может помочь избавиться от шокирующего наваждения — но становится только хуже.
Ни на секунду не отрываясь от своего воздыхателя, Мадлен ловко выхватывает из его пальцев сигарету и глубоко затягивается. Судя по тому, что она даже не кашляет, выпуская изо рта сизый никотиновый дом, подобное происходит далеко не в первый раз.
Oh merda. Трижды. Нет, десятикратно.
От созерцания кошмарной картины Аддамс ненадолго отвлекает тихий стук в