Читать интересную книгу Генерал террора - Аркадий Савеличев

Выход нашёл сам Савинков.

   — Здесь много нас, членов «Союза защиты Родины и Свободы». Мы вполне можем принять решение... о роспуске «Союза». Да-да, — остановил он всякое возражение. — Это не минутный гнев, это закономерный исход. Не вспышка безумной обиды — я по дороге сюда обдумал. Тайное общество может существовать только в той части России, которая занята большевиками. Здесь земля свободная. Пока — по крайней мере. Эту землю надо защищать, а не опутывать словесами. Да-да, Виктор Михайлович, — кивнул он откуда-то взявшемуся Чернову. — Всё вояжируете? Из Москвы в Самару, из Самары — в Казань, в Уфу... А дальше?

Чернов, обиженно хлопнув дверью, затопал по коридору. Савинков продолжал в примолкшем кругу офицеров:

   — Дальше — надо воевать. Я сегодня подготовлю обращение к членам «Союза». Надеюсь, меня поймут. Незачем играть в конспирацию на свободной земле. Честь имею, господа офицеры! Завтра я уезжаю на фронт.

Удивление было всеобщее:

   — Ну, Борис Викторович!..

   — На фронт?

   — Куда?..

Савинков допил бокал, притушил в пепельнице недокуренную сигару и ответил:

   — К полковнику Каппелю. Рядовым волонтёром. Ещё раз — честь имею, господа.

Следом за ним встал и юнкер Клепиков. Вытянулся перед генералом Рычковым:

   — Я тоже — честь имею! На фронт. За своим генералом-волонтёром.

На улице ему Савинков попенял:

   — Ах, Флегонт, Флегонт!..

Но попенял добродушно. Да чего там, с радостью.

VIII

Полковник Каппель носил в своих генах дальнюю немецкую кровь. Но он верой и правдой служил российскому Отечеству. Слова такого громкого, конечно, не произносил. Просто был верен воинской присяге, изменить не мог. Кого угодно могла ввести в заблуждение его пронемецкая педантичность. Но только не Савинкова. Во-первых, он в семнадцатом году встречал на фронте полковника Каппеля; во-вторых, в Казани наслушался эсеровских говорунов, рад был подружиться с боевым офицером. Его не удивило, когда он в сопровождении Флегонта Клепикова, опять переодевшегося в форму Павловского училища, с императорскими вензелями на погонах, без предупреждения и без доклада попал, что называется, на расстрел.

   — Вы заслужили, подпоручик, десять винтовок. Вы их получите. Глаза завязать?

   — Не... надо... не надо! — вытянулся перед строем бледный как полотно, ещё безусый мальчишка.

   — Последняя просьба? — поднял руку в белой перчатке Каппель.

   — Только одна, господин полковник, — мальчишка обрёл твёрдый мужской голос, — моему отцу-подполковнику сообщите, что пал смертью храбрых... за Россию!

   — Будет исполнено, господин подпоручик, — рука в белой перчатке резко пошла вниз.

Она ещё не успела коснуться бедра, как грохнул залп. Подпоручик упал на колени, потом, как бы поднимаясь, ткнулся мальчишеским вихром — фуражка слетела — в пыльную, прокалённую землю. Савинкову вдруг вспомнились давние, когда он ещё был комиссаром Временного правительства, слова покойного Лавра Георгиевича Корнилова; как раз вводилась, не без нажима и его, Савинкова, смертная казнь на фронте. Во время первого, показательного, расстрела Корнилов вот так же стоял перед строем и говорил: «Один вовремя расстрелянный трус спасёт сотню солдатских жизней». Тут — не Корнилов, тут полковник немецкой крови... и не боится публично лить русскую кровь...

Каппель повернулся и мерным шагом пошёл вдоль полкового строя, по команде «Смирно!» наблюдавшего экзекуцию. Савинкову пришлось догонять. Но полковник ещё успел подать следующую команду:

   — Вольно. Почиститься, проверить оружие. Пообедать. Через два часа выступаем.

Стоявший в четыре шеренги строй рассыпался и разбежался за своими ротными и взводными. Каппель, взглянув на ручные часы, тоже собрался уходить.

Савинкову не оставалось ничего иного, как напомнить о себе. Он приложил руку к фуражке:

   — Волонтёр Савинков прибыл в ваше распоряжение.

Следом его спутник:

   — Юнкер Клепиков!..

Полковник Каппель остановился:

   — Борис Викторович, я не удивлюсь, если вы завтра объявите себя волонтёром... скажем, всего земного шара. Были вы французским волонтёром, были военным министром, были петроградским генерал-губернатором, были, как слышал я, отменным террористом, в Ярославле и Рыбинске чуть не создали новую российскую республику, — теперь ко мне? Не обессудьте, я знал о вашем прибытии. В Казани у меня свои люди, что надо, докладывают. Лишний штык не помешает. Но вы видели, какие у меня, в отличие от казанских болтунов, жестокие порядки?

   — Видел... и как ни прискорбно — одобряю. Мне вот, пока вы справляли войсковой долг, вспомнились слова генерала Корнилова...

   — Обязан буду, напомните.

   — Один расстрелянный трус спасёт сотню солдатских жизней.

   — Верно говорил Лавр Георгиевич. Но ведь и ему не удалось претворить эти слова в воинский долг?

   — Не успел генерал...

   — ...светлой памяти, да. Но чего ж мы на ходу? — Он впервые улыбнулся сухим вышколенным лицом. — Хоть вы сейчас и рядовой, но честь имею пообедать с вами. Не откажите в любезности.

   — С одним условием: и юнкер Клепиков. Он мой адъютант ещё с первых дней Добровольческой армии.

   — Вот дожили: у рядовых волонтёров — адъютанты!

Савинков не обиделся.

   — Между прочим, до того, как стать адъютантом, он служил в разведке у Корнилова.

   — Разведчики... террористы... — Полковник Каппель крикнул пробегавшему мимо поручику: — Найдите капитана Вендславского. Ко мне.

Не успели зайти в окраинную избу и сесть за накрытый денщиком стол, как с порога кавалерийским рыком грянуло:

   — Капитан Вендславский по вашему приказанию!..

Каппель жестом пригласил за стол:

   — Вначале пообедаем.

Пока денщик наливал по предобеденной рюмке, ухнул близкий разрыв.

   — Неужели у большевиков шестидюймовки?.. — безошибочно определил Савинков.

   — Есть и трёх... и шести... всего достаточно. Из Рыбинска по Волге сюда сплавляют.

Савинков хмуро опрокинул свою рюмку и замолчал.

   — Не обижайтесь, Борис Викторович, — извинился полковник. — Я это только к слову. Такие города, как Рыбинск и Ярославль, — нож в сердце большевикам. Их берут крупными войсковыми силами. А вы были брошены... преданы нашими политиканами!

   — Да, предан.

   — Один Чернов сколько наговорит! Да и Рычков — краснобай отменный. Славно вы его проучили!

Савинков поднял от тарелки вопросительные глаза.

   — Говорю же — у меня свои люди в Казани. С казанской шельмой иначе нельзя. Надоело словоблудство.

   — Надоело. Надо дело делать.

   — Вот сейчас покончим с обедом и о деле поговорим.

Походный обед не долог. Щи из молодой капусты с бараниной, каша гречневая с той же бараниной, и на закуску — осетрина с лучком и огурцами. В полчаса со всем управились.

   — Теперь — пора, — полковник сверил время. — Час остаётся. Слушайте. Отряд мой хоть и сводный, что-то вроде корпуса, но пехотный. Следовательно, маломанёвренный. У большевиков же есть конница, есть автомобильная колонна... наконец, бронепоезда и даже аэропланы. Что из этого следует? Мы вслепую дерёмся. Храбро — но на авось. Этот несчастный подпоручик побежал потому, что со своим десятком солдат напоролся сразу на два броневика, которых винтовочные пули не брали. Мастодонты в их глазах! Что прикажете мне делать?

   — Приказать не могу, полковник, а посоветовать — извольте. Нужно заслать в красные тылы хороший диверсионный отряд. Навести там такой шорох... извините, жаргон старого экса. Страх! Страх Божий. Чтоб чертям было тошно!

   — Вы что, Борис Викторович, мысли мои читаете?

   — Читаю.

   — А раз прочитали, поступайте в распоряжение драгунского капитана Вендславского, — кивнул сухо. — Сотня сабель, два лёгких орудия, пулемёты, гранаты, взрывчатка, даже пилы и топоры — всё, что я могу выделить. Остальное берите с бою. — Опять глянул на часы. — Капитан Вендславский, когда думаете выступать?

   — После полуночи, — тряхнул шевелюрой капитан. — Чтоб без потерь прорубиться сквозь большевистские порядки и уйти в их тылы.

   — Резонно, — согласился Каппель.

   — Разумно, господин капитан, — с подчёркнутым подчинением заметил и Савинков. — Мы по пути сюда подобрали хорошего артиллерийского унтера. Позвать?

   — Зовите, если ручаетесь за него.

Савинков кивнул Клепикову:

   — Срочно разыщите унтер-офицера Посохина. — И уже капитану, тоном беспрекословно подчинённого: — Что сейчас прикажете делать?

   — До десяти — отдыхать. Дальше два часа для знакомства с лошадью и со всем прочим снаряжением.

Савинков отдал честь капитану и пошёл отыскивать для себя подходящий тенистый куст.