От этих мыслей меня отвлек Гвидион. Мы с ним сняли бесчувственное тело Бренна с алтаря и положили его на пол, покрытый листвой. Жрец принес воду, и Морейн принялась смывать кровь с тела принца. Я удивился, не обнаружив на его спине ран, ведь я сам видел на алтаре вывороченные клочья плоти. Бренн постепенно приходил в себя, но был настолько слаб, что не мог подняться. Морейн отмыла его белые волосы от крови и расплакалась. Бренн, приподнявшись на локте, стал гладить ее по голове, пытаясь успокоить.
— Я уже начал тревожиться, Морана, твои глаза так долго оставались сухими, — проговорил он слабым голосом, скривив губы в подобии улыбки.
На алтаре я увидел алые лепестки цветов. Подул ветер и смел их, смешав с высохшей листвой на полу. Послышался нарастающий гул голосов, превратившийся вскоре в мощный хор, соединившийся с рокотом ручья, шорохом листвы и пением ветра. Храм преображался, как оборотень, медленно и устрашающе. Старые темные стены светлели на глазах, стертая позолота восстанавливалась и начинала блестеть, выбоины и трещины исчезали. И вскоре перед нами предстало прекраснейшее сооружение, посвященное неведомому Древнему Богу. Но разительнее всего изменился сам Жрец. Его голова покрылась волосами, редкая бороденка стала густой, одежда засверкала белизной. Его поющий голос менялся, превращаясь из дребезжащего и низкого в чистый и прекрасный альт, разносившийся под сводами храма. Удивительные глаза, светлые и огромные, лучились всепоглощающей любовью, он взглянул на меня, покорив своей добротой. Захотелось броситься к нему в ноги и молить его о прощении, о новом, таком же добром взгляде.
Я подавил в себе волнение и прилив несвойственного мне религиозного экстаза и отошел в сторону, испугавшись собственных чувств. На какое-то время я потерял ощущение реальности, оказавшись в вихре листвы, мерцающих огней и алых лепестков цветка Дивинио.
Очнулся я уже посреди ночи, сидящим на поляне перед костром подле Гвидиона. Он спросил меня:
— Ты смотрел в глаза Богу, что ты чувствовал?
— То же, что и сейчас, — ответил я, не отводя взгляда от его серых глаз, и увидел, как в них вспыхнули веселые золотые искорки.
— Хмель еще не выветрился из твоей волчьей головы, — сказал он, смеясь.
Черная ночь мерцала звездами. Вся поляна перед святилищем была покрыта кострами, вокруг которых важно и чинно расположились друиды. Морейн сидела рядом с нами, склонившись над лежащим Бренном. Я наблюдал за ними искоса.
— Морана, — подал голос Бренн, — какое хорошее слово «вечность», правда? Почему Гвидион так его боится?
— Наверное, он знает, что оно обозначает, — ответила Морейн, улыбаясь.
Они не отрывали друг от друга взглядов и не видели ни звезд, ни костров, ни меня.
«Вот плата за твою преданность, — сказал я себе, — теперь ты настоящий волк-одиночка». Пламя костра выбрасывало в небо снопы искр, трещало и угрожающе гудело, но, возможно, это трещала и гудела моя голова, не желая признавать во мне своего хозяина.
Когда лодка причалила к берегу Медового Острова и мы выбрались на твердую землю, Морейн, отведя меня в сторону, спросила:
— Если бы из крепости был потайной выход, ты смог бы отыскать его?
— Возможно, — неуверенно ответил я, не понимая, к чему она клонит.
— Тогда ты должен вернуться в Поэннин один, — приказным тоном произнесла она, — и постарайся оказаться там раньше нас. Ты же можешь это сделать?
— Да, если буду волком, я опережу вас значительно, но зачем?
— Обойдешь горы, окружающие крепость, где-то, возможно с северной стороны, должен быть тайный ход из крепости, что ведет в пещеры Гвидиона, — деловито пояснила она, — ты найдешь ход, убедишься, куда он в действительности выходит, а потом вернешься в крепость через главные ворота. Если тебя спросят, где ты был, сошлешься на меня, я придумаю что-нибудь сама.
— Что за интриги ты плетешь против Гвидиона? — спросил я, испугавшись собственной догадки. Гвир, данный Морейн, заставил бы меня выполнить любой ее приказ, но мне совершенно не хотелось выступать против друида. Не потому что я его боялся, мы, оборотни, в меньшей степени, чем другие люди, поддаемся магии. Просто я испытывал к нему самую искреннюю симпатию, а поведение принцессы нравилось мне все меньше.
— Против Гвидиона? — изумилась Морейн. — Разве мне по силам тягаться с Королевским друидом? Да нет же, он здесь ни при чем.
— Тогда зачем тебе потайной ход из крепости? — поинтересовался я.
— Всегда хорошо знать тайные выходы, Блейдд, — поучительно проговорила она. — Мало ли что может случиться. Уйдешь во время ночевки.
Найти тайный ход с моим нюхом не составляло труда, тем более что он не был защищен никакой магией. Просто узкая расщелина в горах, поросшая кустарником, ведущая в туннель, то расширяющийся и превращающийся в широкую пещеру, то сужающийся так сильно, что с трудом можно было протиснуться.
Пройдя по этому ходу, я оказался перед дверью. Убедившись по запаху, что за ней действительно находится жилье друида, я вернулся тем же путем назад в горы и, обойдя их, появился со стороны города. Здесь я дождался Морейн и ее спутников и уже с ними вошел в крепость. Мое исчезновение не вызвало никаких вопросов, мало ли по каким волчьим делам рыщет по лесам оборотень.
Разъяренный король ждал их возвращения, предаваясь размышлениям о всевозможных наказаниях, которым он подвергнет ослушников. Он накажет Бренна за похищение принцессы, и пусть решение вынесут сами братья. Впрочем, у Бренна было веское оправдание. Что ему еще оставалось делать, если его родной брат и король, позабыв заветы их отца, предпринял попытку его убить. Конечно, бежать. А Морейн, безусловно, заявит, что она поехала с ним добровольно и никакого похищения не было. А Гвидион будет смотреть на короля темными глазами, всем своим видом демонстрируя осуждение. Но разве Белин хотел нападать на брата? Его вынудили, заставили. И Гвидион тоже хорош, даже не пришел поддержать его, объяснить происшедшее, поинтересоваться здоровьем раненого брата. Вообще во всей этой истории Белин винил одного Гвидиона, уже не в первый раз чувствуя, что все происходит только согласно каким-то неведомым планам жреца.
Даже сквозь душившую его ярость Белин понимал, что он не сможет наказать брата, раз на стороне Бренна Гвидион. А ссора с Королевским друидом вполне может привести к тому, что трон короля Медового Острова займет Бренн. Нет, Белин еще достаточно разумен, чтобы не конфликтовать с верховным жрецом.
Король хотел встретить их, как ему и подобает, надменно восседая на троне, но не выдержал, вышел навстречу. Он увидел Бренна, и ярость уступила место жалости. Выражение лица, жесты, взгляды — все изменилось. Перед ним был измученный, больной и уже немолодой человек. Белин вдруг понял, что белые волосы брата — просто седые.
— Не бойся, Морана, он уже ничего не сможет нам сделать, — сказал Бренн жене, сжимал ее руку.
— Почему ты так думаешь? — злость опять нахлынула на Белина, Его обессилевший брат был по-прежнему упрям и своенравен.
Гвидион, сделав успокаивающий жест, заговорил:
— Белин, они прошли обряд посвящения. Ты и вправду теперь бессилен.
Жрец взял своего королевского брата за руки, заглянул ему в глаза тягучим, теплым взглядом. Белин насупился, не зная, как продолжать разговор. Можно рвать и метать, но он уже не в силах ничего изменить. Не пройдет и дня, как во всем Поэннине будет известно, что верховный вождь женился, и ему, королю, ничего не остается, кроме как устроить свадебный пир, пригласив на него всех, кто достоин этой чести.
Поэннинская крепость пела и плясала, светилась множеством костров, гудела и ревела на всю Хребтовину, оповещая Медовый Остров о том, что наследник трона брат короля принц Бренн в очередной раз женился. По прелестному обычаю, заведенному у кельтов, люди пировали несколько дней, пока большинство из них с утра не смогло выползти из-под стола после вечерней попойки.